— Ладно, — сдался Павел. — Пусть будет не сразу. Все равно она потом все забудет.

Ксюша вроде бы задремала — во всяком случае, так ей показалось, когда она услышала звук открываемой двери. Она помнила, что, нащупав дверь, отошла от нее таким образом, чтобы быть ровно напротив входа; однако, задремав, она поменяла положение тела и теперь смутно представляла себе, где дверь. Звук донесся откуда-то сзади, и Ксюша повернулась. Темнота была столь густой, что она рук своих не видела, не то что дверь — в коридоре, стало быть, тоже не зажгли свет…

Звук открывающейся двери сопроводило движение воздуха, овеявшее лицо, и вновь зависла звенящая тишина.

— Кто здесь? — спросила Ксюша и, подождав, переспросила настойчиво. — Кто здесь?

Ни звука.

— Здесь есть кто-нибудь?! — крикнула она, ощущая, как ужас пробирается по позвоночнику.

В ответ дверь медленно закрылась.

Ксюша вскочила на ноги.

— Кто здесь?!! — снова крикнула она, и голос ее дрогнул от страха.

Вокруг нее стояла абсолютная, гробовая тишина и абсолютная, могильная чернота.

Ксюша стала медленно, стараясь не производить шума, отступать назад. Конечно, совсем бесшумно не получалось: кожаная обшивка матов поскрипывала под тяжестью ее шагов.

— Здесь кто-то есть? — сделала она еще одну попытку и вскрикнула — ее спина коснулась чего-то!

Она резко повернулась и, ударившись скулой о твердую холодную поверхность, поняла, что это был один из спортивных снарядов, кажется, брусья. Ксюша обхватила подпорку и осторожно опустилась на маты возле нее.

Сердце ее отчаянно билось. «Ничего и никого здесь нет, — пыталась она себя убедить, — просто… Что просто? Зачем было дверь открывать, если в нее никто не вошел? Здесь кто-то есть, кто-то прячется… Боже мой, зачем?! Я сойду с ума!»

Прошло томительных пять минут, в которые Ксюша безуспешно напрягала слух и зрение. Иногда ей казалось, что кто-то тихо вздыхал, но когда она пыталась вслушаться, то вздох не повторялся…

Она начала уже было успокаиваться, как вдруг услышала тихое шлепанье. Так шлепают босые ноги — или руки — по кожаным матам.

Ш-щ-леп, ш-щ-леп, ш-щ-леп… — доносилось до нее. Она не очень понимала, откуда, с какой стороны, и отчаянно вслушивалась в эти звуки, когда до нее дошло, что они доносятся с обеих сторон! С двух сторон на нее медленно надвигались шлепки, с двух сторон к ней кто-то приближался, ступая босыми ногами — или передвигаясь на четвереньках! — по матам: шлеп-шлеп-шлеп, шлеп-шлеп-шлеп…

Она стала на ощупь отступать за брусья, пока не уперлась спиной в круглую стенку.

Шлепки затихли.

Ксюша прислушивалась.

Тишина.

Тишина.

Тишина…

И вдруг до нее донеслось хихиканье. Хихикали шепотом, тихо-претихо и противно-препротивно. Хи-хи-хи, — веселился шепот справа; хе-хе-хе, — вторил ему шепот слева.

Ксюша покрылась гусиной кожей от страха. «Меня пугают, — подумала она. — Пугают нарочно. Пугают, чтобы испугать».

Но от этой мысли ей не сделалось менее страшно. Хихиканье переросло в тихий свистящий шепот. Она сжалась в комочек у стенки, в отчаянии слушая нараставшие шорохи, приближавшийся к ней неразборчивый шепот, мешавшийся с подхихикиваньем, носившийся в непроглядно-черном воздухе, и ей казалось, что она каким-то неведомым образом оказалась действующим лицом в фильме ужасов. Выскочи сейчас сам Фредди Крюгер из темноты — она бы не удивилась.

Когда она поняла, что источник шепота и шороха уже приблизился к ней где-то на метр, она вскочила, ужаленная ужасом, и бросилась в непроглядную тьму перед собой. Споткнулась обо что-то, упала, хотела встать, но… Ее придавили к матам чьи-то руки. Она закричала, тонко и страшно, как кричат в кошмарных снах.

В ответ раздалось тихое ехидное хихиканье…

Ксюша брыкалась, пока руки сдирали с нее джинсы. На помощь им подоспела другая пара рук, и теперь над ней работали четыре руки — одна пара сдирала джинсы, другая куртку, затем кофточку… Каждый раз, когда она делала попытку вырваться из этих рук, ее немного отпускали, но едва она успевала сделать один-два шага, как ее снова хватали, опрокидывали, срывали оставшуюся одежду, тискали, как куклу, как плюшевую игрушку… Тихое отвратительное хихиканье, улюлюканье, хлюпанье, хрюканье и всякие прочие наглые и плотоядные звуки сопровождали действия рук…

И вдруг ее отпустили. Куда-то исчезли руки, растворились в темноте их обладатели. В зале повисла тишина. Ксюша осторожно поводила вокруг себя руками: никого. И ничего. Она была совершенно раздета, на ней не осталось даже трусиков, но ничего из ее одежды, только что с нее сорванной, она не нащупала рядом с собой.

Вытянув перед собой руки, Ксюша сделала несколько шагов наугад. Казалось, что несколько минут назад в этом зале просто разгулялись привидения, которые, чем-то спугнутые, внезапно покинули его.

Ксюша сделала еще несколько робких шагов, водя вытянутыми руками перед собой.

Никого.

Тишина.

Еще осторожный шаг… И вдруг рука ее на что-то наткнулась. На что-то живое, теплое — она не успела понять, на что именно, как ее ладонь была схвачена и положена на мужской член, причем особо больших размеров — ее пальцы едва обхватили это явление природы.

Отдернув руку, как от раскаленной плиты, она снова закричала и кинулась бежать незнамо куда. В ответ в воздухе снова заносились шепот и хихиканье, они ее окружали, они надвигались на нее со всех сторон. Ксюша замерла на месте, ей казалось, что она теряет сознание, голова кружилась… Тихие кошмарные звуки наступали на нее, приближались, приближались, приближались…

Собравшись с силами, она снова осторожно вытянула руки, готовая к отпору, готовая оттолкнуть и увернуться, и медленно шагнула вперед. Прислушалась, пытаясь определить, откуда доносятся эти бесконечные «ша-па-ша» и «хе-хе-хе». Выбрав направление, которое ей казалось правильным — то есть свободным от жутких звуков, — она сделала еще один шаг. Потом другой…

Ей показалось, что она оставила звуки позади себя. Еще шаг… Ксюша не имела ни малейшего представления, что там, впереди, в непроницаемой тьме.

Шаг.

Шаг.

Другой.

…Ее растопыренные пальцы уткнулись в чье-то невидимое тело, жаркое, скользкое от пота. Чьи-то руки схватили ее за ягодицы, чьи-то ноги сделали подсечку, и Ксюша рухнула на мягкие маты, а на нее обрушилось тяжелое мужское тело. Ее руки были пойманы, раскинуты в разные стороны и с силой придавлены к матам, ее ноги были раздвинуты мощным коленом, и тяжелое, влажное тело, остро пахнущее потом, вжималось в нее, и жаркий и твердый, как дубинка, столбик больно давил ей лобок…

Мужчина шумно дышал ей в лицо. Ей показалось — по звуку дыхания, по запаху, — что это Павел. Ей вдруг стало менее страшно.

— Отпусти меня! — сердито крикнула она. — Отпусти сейчас же!

Снова тихое хихиканье в ответ, и мужчина скатился с нее, предоставляя ей возможность убежать.

Бежать, собственно, было некуда. Ксюша, совершенно обезумев, носилась по залу, словно белка в своем бесконечном колесе, и ее время от времени задевали, щипали, хватали, лапали сильные мужские руки, то за грудь, то за прочие интимные места — но неизменно отпускали и снова ловили и лапали…

Ксюша потеряла ощущение времени. Ей казалось, что это длится бесконечно долго, она выбилась