Третья: – Говоря по правде, на это мне нельзя пожаловаться. Мой муж очень деликатен, воздержан и регулярен…
Первая: —Почему же вы тоже больны?
Вторая: – Да, как же это?
Третья: – Кто его знает? Может быть, от излишней регулярности… У меня столь непостоянный и чувствительный организм… Супруг же всегда такой ровный… Словно выплачивает жалованье рабочим… Каждую субботу!.. Мой доктор говорит, что у меня неврастения на почве болезни матки…
Первая
Вторая
Третья: – Что же вам доктор прописал?
Первая: – Какой?
Вторая: – Курортный.
Третья: – Мне – теплые ванны.
Первая
Вторая: – И мне!
Третья: – Не может быть!
Первая: – Столь различные причины…
Вторая: – И болезни различные…
Третья: – Одинаковое лечение?!
Первая: – А вот, кстати, и доктор…
Действительно, в этот момент вошел один из врачей, красивый молодой человек с прекрасной аристократической бородкой.
Он был немедленно атакован всеми тремя дамами, требовавшими объяснения этому странному совпадению.
Молодой врач попал в затруднительное положение. Пока он намечал в уме научную диссертацию, долженствовавшую все объяснить, одна из дам увидела на его прекрасной бороде нитку. Это на время изменило направление разговора и дало время доктору составить убедительный ответ.
Получила, наконец, известие о моем «женихе» и его автомобильном рекорде.
Он мне телеграфировал: «Задавил ребенка, проиграл пари».
Лаконично и красноречиво! Нельзя отрицать, что полученное им княжеское воспитание дало хорошие плоды!
Он мне не сообщил даже о том, когда прибудет. А я между тем скучаю!
Криспи спит по целым дням, мой «фиговый листок» читает, а я все расхаживаю, как полисмен.
Нет! Быть «порядочной девушкой» скучно, очень скучно!
Вот уже три ночи, как из смежного занятого номера доносится до меня грациозный супружеский концерт. Так как я чутко сплю, я просыпаюсь и не могу уже уснуть до тех пор, пока оба супруга не устанут ссориться и не затихнут.
Вот как приблизительно развивается этот «ноктюрн».
– Послушай, Амалия…
– Да…
– Хочешь?
– Нет.
– Почему нет?
– Потому что нет.
– Ты нелюбезна…
– Я больна.
– Что с тобой?
– Голова болит.
– Амалия…
– Что такое?
– Проходит?
– Что?
– Головная боль.
– Нет.
– Так что же?..
– Но…
– Принимала ли ты сегодня душ?
– Да.
– Тогда…
– Тогда не мешай мне спать.
– Дорогая…
– Дорогая…
– Милая… дорогая…
– Гм! Ах! Что?
– Мне тоже нездоровится.
– Гм… Что с тобою?
– Я себя плохо чувствую.
– Почему?
– Мне жарко.
– Открой окно…
– Налетят комары.
– Откинь одеяло…
– Амалия…
– Ну?
– Почему ты отодвигаешься?
– Ты же сказал, что тебе жарко…
– Да, но…
– Я сказала, что нет.
И диалог в том же духе продолжается целых два часа.
В первый вечер я смеялась, затем мне это надоело и стало злить.
В эту ночь дуэт стал невыносимым: он все время хныкал, она все огрызалась – и я уже готова была швырнуть ботинками в разделявшую нас стенку. Вдруг я услыхала, что он встал и открывает двери.
Встала и я.
Он вышел в коридор. Я приоткрыла дверь:
– Ш-ш-ш… – подала я ему знак, когда он проходил мимо.
Он испуганно обернулся и, увидев меня в ночном капоте, остановился с раскрытым, как жерло пушки, ртом. Я взяла его за руку и, не говоря ни слова, втащила в свою комнату.
Бедный малый! Его терпение готово было лопнуть.
– Надеюсь, что теперь уж вы дадите мне поспать, – сказала я и вытолкнула его за дверь совершенно растерявшегося, как человека, который не знает, пьян ли он или бредит.
Получила следующую телеграмму: «Его Высочество сожалеет о невозможности приехать в Сальсомаджоре и через меня просит вас принять его живейшую благодарность».
Это – отпуск, полученный как раз вовремя. Я больше не могла бы вынести такой жизни.
Я его ждала и получила сегодня утром. Он не решался сделать это предложение при свидании и вот делает мне его письменно. И не в шутку, а серьезно, серьезно, серьезно! Я пишу, а его письмо лежит предо мною. Он хочет жениться на мне, хочет сделать меня «своей», навсегда – не перед Богом, как предлагал мне некогда укротитель зверей, которому нужно было вводить женщину в львиную клетку, чтобы заставлять публику сильнее трепетать, – нет, нет: «перед синдиком» – цитирую его слова. Я – жена! Я – в браке! Брак! Вот слово, к которому я чувствовала какое-то непреодолимое отвращение еще и тогда, когда принадлежала к лихорадочной толпе девственниц без пятна и приданого.
