мой, волочась по земле, разметал сухие листья под ногами, а налетавший порывами ветер подхватывал их легко, как перышки, и уносил. Я подняла голову, вглядываясь в просветы между оголенными сучьями, но видела только тяжело нависавшие над землей тучи, обещавшие снег. Воздух был сухим и морозным и обжигал мое лицо. Впрочем, как я догадывалась, оно горело скорее от возбуждения, чем от холода.

Живая изгородь разрослась так, что ветви кустарника, образовавшие ее, сходились над моей головой как арка. И мне это должно было послужить предостережением: все изменилось в Уолтхэмстоу и стало другим. Когда-то сады Уолтхэмстоу славились своей красотой. Люди из ближайших деревень приезжали в Малхэм и не уставали любоваться цветами и живописно подстриженными кустарниками и лужайками Уолтхэмстоу. Я раздвинула ветки живой изгороди и отцепила листья, упорно льнувшие к моему плащу. «Все должно быть хорошо, — убеждала я себя. — Все!»

Снова подняв глаза к небу, я замедлила шаг. Потом остановилась. Я не ожидала… я не осмелилась бы подойти так близко… С большого расстояния все выглядело не слишком пугающим. Уолтхэмстоу… Дом, возраст которого насчитывал триста лет. Возможно, он и должен был выглядеть несколько обветшалым, особенно крыша мансарды, черепице которой пришлось перенести столько дождей и ветров. Но я забыла, насколько он огромен, и не ожидала такого внушительного впечатления. Я забыла о рве. Боже милостивый! Этот чертов ров! Но, вглядевшись внимательнее, я убедилась, что это вовсе не ров, а скорее сточная канава, заросшая водяными лилиями.

Уолтхэмстоу. Невзирая на урон, нанесенный почтенным возрастом, дом выглядел красивым и превосходил своей прелестью все мои воспоминания и фантазии. Окна с цветными стеклами, похожими на витражи, в выступающих эркерах подмигивали мне из-за своих свинцовых переплетов. Плющ поднимался вверх по каменным стенам, образуя арки над оконными проемами и дверями, но хотя его плети и пытались добраться до крыши и вскарабкаться по гладкой черепице, им это не удавалось, и они свисали до самой земли, как девичьи косы. А трубы! Отсюда, с дорожки, я насчитала пять каминных труб. Подумать только! В каждой комнате по камину!

Я уже была готова улыбнуться, посмеяться над своим детским восторгом, но в этот момент послышался пронзительный крик, я качнулась назад, прижимая руки к ушам в попытке заглушить этот отчаянный и все не прекращающийся звук. Я не могла двинуться с места, а крик все не смолкал, и я уже чувствовала, как и в моем собственном горле образуется комок, грозящий в любой момент взорваться воплем.

Потом чьи-то руки схватили меня за плечи и с такой яростью встряхнули, что боль отдалась в руки и грудь. Это были грубые, заскорузлые руки, привычные к тяжелому труду. Я почувствовала, как колени мои слабеют и становятся ватными. Я чуть было не упала, с трудом удержалась на ногах.

— Ну-ну, потише, мисс, все в порядке. Сильные руки встряхнули меня, а мужчина продолжал:

— Прекрати орать, Генриетта, пока ты не напугала девушку до припадка! Ради Бога. Ты как гвоздь в заднице! Пошла вон, ты, глупая птица, пока тебя не ощипали и не бросили в котел!

Павлин важно прошествовал через дорожку, обиженно покосившись в нашу сторону. Я закрыла глаза. Руки, державшие меня, наконец разжались.

— С вами все в порядке? — послышался голос, который теперь звучал гораздо мягче.

Я кивнула, чувствуя себя крайне глупо.

— Ну-ну!

Он обошел вокруг меня. Это был тот самый человек, которого я видела раньше с собакой.

— Эта проклятая птица — сущий дьявол. Отпугивает чужих почище цепного пса.

Его кустистые седые брови сошлись в одну линию.

— С вами действительно все в порядке, мисс: Вы белая как простыня! Неужто эта глупая птица так вас напугала?

— Да, — ответила я, чувствуя себя неловко оттого, что позволила себе поддаться страху. Я пыталась восстановить душевное равновесие, понимая, что вызвало столь нервную реакцию с моей стороны и почему.

Мой собеседник покачал головой.

— Я говорил доктору, что надо избавиться от этой чертовой птицы, но, думаю, он очень к ней привязан. Говорит, что она отпугивает всякий сброд. О, прошу прощения, мэм, я не имел в виду вас!

— Понимаю.

Теперь уже взволнованная, я посмотрела на дом.

— Вы идете туда? — спросил он.

Усилием воли заставив себя перевести взгляд с двери дома на моего собеседника, я принялась его разглядывать: круглые усталые глаза немолодого человека тоже внимательно изучали меня. Он снял шляпу, его некогда широкие плечи с годами поникли и, казалось, с трудом выдерживали груз лет. Он, шаркая ногами, слегка отступил назад.

— Так вам туда, мисс? — спросил он более любезным тоном.

Разжав судорожно стиснутые пальцы, в которых я держала скомканную бумагу, я глубоко вздохнула, стараясь успокоиться, прежде чем набралась смелости ответить:

— Я к Уиндхэму.

Он бросил взгляд на бумагу.

— А, так, значит, вы к доктору?

— Не думаю… Нет, не к доктору.

Порыв ветра пронесся над землей, подхватив и раздув полы моего плаща и подол юбки, закрутив их вокруг моих ног.

— К Уиндхэму, — повторила я и продолжила несколько неуверенно: — Я к Николасу Уиндхэму из Уолтхэмстоу, что в Малхэме. Я думаю, он лорд Малхэм.

Чувствуя облегчение от того, что мне удалось сыграть роль достаточно несведущей особы, я оправила платье и снова подняла на него глаза.

Он казался удивленным.

— В чем дело? Что-то не так? — спросила я его. — Я иду зря? Лорд Малхэм куда-то уехал?

— Нет, мисс. Он больше не путешествует, никуда не ездит.

— Тогда он должен быть здесь.

— Да, должен. Полагаю, должен.

Мы стояли друг против друга, чувствуя себя крайне неловко. Наши лица раскраснелись от холода. Наконец он сделал движение в сторону, пропуская меня, и указал рукой на дом.

— Всего доброго, мисс.

Я ответила ему кивком головы.

Холодный воздух жег мои легкие, я глубоко его вдохнула, и голова моя прояснилась. Скованность пропала. Легко двигаясь по дорожке, я направилась к дому, к массивной двойной двери, и замедлила шаг, только когда увидела позеленевшую от возраста, прежде тщательно начищенную бронзовую дверную ручку в форме горгульи (горгулья — лепное или отлитое из металла изображение лица человека или морды животного, украшающее здание, чаще всего церковь. (Здесь и далее прим. пер.)) лицо которой пытливо взирало на меня сквозь сухие листья и ленты, свисавшие с высохшего и почерневшего венка на двери. Как я нашла странным неприглядный вид сада, казавшегося заброшенным и неухоженным, так и венок на двери был странен и даже неуместен на двери дома.

Поколебавшись, я все-таки отвела в сторону пыльные атласные ленты и, найдя холодное бронзовое кольцо в носу чудища, потянула за него и гулко ударила им о доску. Все мои инстинкты ожили и теперь взывали к разуму, предостерегая меня от последствий моего поступка, но я их презрела. Я зашла уже слишком далеко, чтобы повернуть назад.

Дверь распахнулась. Худощавый высокий мужчина смотрел на меня, мигая добрыми карими глазами.

— Я хотела бы повидать лорда Малхэма, — объявила я, чувствуя себя чуть увереннее, чем несколько минут раньше.

На мгновение человек заколебался.

— Николаса?

— Да.