Следом неслись другие всадники. Произошла яростная, но короткая схватка. Разрядив свои карабины и револьверы, белые отбивались ножами и прикладами. Индейцы наскакивали на них, пытаясь затоптать копытами коней или набросить лассо.

Схватка кончилась именно так, как и следовало ожидать: четверо белых были сбиты с ног и опутаны по рукам и ногам петлями лассо.

Разъяренные индейцы набросились было на обезоруженных врагов с ножами и томагавками, но руководивший нападением Сэнди Гук закричал:

— Вы, идиоты! Не испортите этого скальпа, иначе Мин-негага расправится с вами!

Он указал на Джона. Но индейцы, оставив в покое Джона, не решились притронуться и к остальным пленникам и оставили всех лежать на земле.

Метис не торопясь подошел к индейскому агенту и ножом разрезал опутавшие его петли лассо. Когда Джон, оглушенный падением и сильно помятый, с трудом приподнялся, бандит протянул ему фляжку с жгучей жидкостью, говоря:

— Хлебните-ка, кум! Угостил бы вас настоящим виски, да кабачок далеко отсюда. Это хотя и дрянной напиток, но все же несколько освежит вас. Вот только если вы вздумаете после этого петь, сделать это будет довольно трудно, потому что эта штука здорово обжигает горло.

Индейский агент, руки у которого тряслись, а бледное лицо было покрыто холодным потом, машинально выпил несколько глотков ядовитой жидкости, перевел дыхание, посмотрел вокруг мутным взглядом, потом опять отхлебнул виски.

— Ну, как вам нравится эта штука? — иронично осведомился Сэнди Гук. — Говорят, очень помогает от расстройства желудка, зубной боли, черной и белой меланхолии, выпадения волос, насморка, мозолей на пятках и прочего…

— Будь ты проклят, предатель! — вместо ответа пробормотал индейский агент.

— Удивительно скверные манеры у вас! — изумился бандит. — Я к вам всей душой, а вы нос воротите. Где это вы научились так ругаться? Я должен вас предупредить, что вы только даром порох тратите. Шкура у меня толстая, и ваши ругательства от меня отскакивают. Блохи и те доставили бы мне больше неприятностей, чем вся ваша ругань. Лучше успокойтесь. Послушаем, что скажут ваши товарищи.

Минуту спустя трое остальных пленников присоединились к Джону. Освободив их от лассо, индейцы ограничились тем, что отобрали оружие и скрутили руки за спиной, лишив таким образом возможности оказать какое-либо сопротивление.

— О Господи! — воскликнул Джон, увидев товарищей. — Бедняги! Вот видите, чем все кончилось? Напрасно вы не дали мне выполнить мое намерение: Миннегага удовлетворилась бы одним моим скальпом и оставила бы вас в покое, а теперь…

— Будет ныть, Джон! — отозвался шериф. — Во-первых, рано или поздно, а помирать надо. А во- вторых, ободрав ваш скальп, Миннегага захотела бы увеличить свою коллекцию и нашими шевелюрами. В конце концов, то на то и вышло бы. Правда, мистер бандит?

Сэнди Гук вместо ответа только пожал плечами.

— Молчание — знак согласия! Так, по крайней мере, говорят у нас. Мои подозрения, Джон, как видите, были довольно основательны. Этот лжекраснокожий уклоняется от прямого ответа, но его можно понять и без слов.

Сэнди Гук снова пожал плечами и, быстро взглянув на шерифа Голд-Сити, сказал:

— Вы, шериф, драгоценная добыча! Думаю, что мои приятели, джентльмены прерий, были бы очень довольны, узнав, что вы пойманы индейцами. Очень может быть, что они открыли бы, так сказать, международную подписку в мою пользу, чтобы преподнести мне почетный диплом и позолоченный карабин. Ведь вы всегда были злейшим врагом нашей братии.

— Могу только гордиться этим! — сурово ответил шериф. — Я делал то, что мне подсказывала моя совесть и чего требовал от меня мой долг.

— А я разве говорю что-нибудь против? — удивился Сэнди Гук. — Одни грабили и убивали, другие ловили этих грабителей и убивали их. Каждый делал свое дело. Но, между нами говоря, должен признаться, что мне очень жаль видеть вас в плену, шериф.

— Правда?

— Ей-богу! Клянусь честью…

— Честью бандита?

— Эх, Боже мой! Не потребуете же вы, чтобы я клялся честью порядочного человека, когда я и в самом деле являюсь бандитом? — сказал Сэнди Гук глухо. — Нет, право, хотите верьте, хотите нет, но мне очень жаль, что все сложилось так.

Сэнди Гук, который казался серьезно взволнованным этим разговором, угрюмо махнул рукой. Потом обратился к индейцам, окружавшим пленников:

— Ну, идем! Сахэм вас ожидает.

Спешившиеся индейцы окружили пленников живым кольцом и повели их в лагерь Миннегаги. В это мгновение раздался чудовищно громкий взрыв: взорвался порох, остававшийся в большом количестве в дупле, где прятались трапперы. Огромное дерево, прожившее несколько тысяч лет, тяжело рухнуло на землю, застонавшую при его падении. Удар был так силен, что даже люди, находившиеся на значительном расстоянии от упавшего великана, с трудом удержались на ногах. Дерево пылало гигантским костром, распространяя вокруг себя нестерпимый жар. К счастью, оно легло вдоль поляны и потому пожар не мог распространиться по лесу.

Не обращая внимания на пылающее дерево, индейцы привели своих пленников в лагерь Миннегаги, состоявший из полудюжины вигвамов.

Миннегага, уже знавшая об удачном завершении погони, ожидала пленников на полянке перед вигвамами, сидя верхом на белой лошади. Охотница за скальпами была подобна бронзовой статуе. Она закуталась в знаменитый белый плащ Яллы, так что пленникам были видны только ее лицо, обнаженные руки да мокасины, богато расшитые красным и синим шелком и украшенные несколькими скальпами.

Увидев ее, Джон невольно остановился и вздрогнул: Миннегага до того была похожа на свою покойную мать, что показалась трапперу призраком Яллы, вставшим из могилы на берегах Сэнди-Крик, где похоронили ее окровавленный труп после Чивингтонской битвы.

Позади Миннегаги, взгромоздившись в седло высокой черной лошади, курил свой неразлучный калюме молчаливый старик, ее отец.

Увидев перед собой пленников, Миннегага устремила свой горящий взор на невольно побледневшего индейского агента. Угрюмая и злая улыбка играла на ее губах.

— Давно мы не встречались с вами, мистер Джон! — сказала она медленно и насмешливо. — Сколько раз приходила и уходила из прерии весна, а нам все не доводилось увидеть друг друга.

Индейский агент угрюмо опустил глаза и не отвечал ни слова.

— Где скальп моей матери? Он не украшает твоих мокасин, Джон?

— Я — не индейская собака! Белые убивают своих врагов, но не украшают своих сапог их скальпами,

— Однако ты оскальпировал мою мать?! — вскричала Миннегага полным ненависти голосом.

— Я не сделал ничего сверх того, что требует закон, господствующий в прерии. Если бы я не победил твою мать, она не пощадила бы меня и теперь мой скальп украшал бы твой вигвам.

— Да, но моя мать была индианка и она следовала заветам предков, тогда как ты — бледнолицый и в ваших краях нет обычая скальпировать своих врагов.

— Это верно, когда речь идет о наших краях, где нет таких зверей, как вы, краснокожие. Но мне-то пришлось всю мою жизнь провести в прериях, и поневоле сам я превратился в подобного вам, по крайней мере, наполовину стал индейцем.

— Хорошо! Мы и будем на тебя смотреть как на подобного нам! — ответила Миннегага, делая угрожающий жест рукой.

— Эх, я знаю, что меня ждет! — глухо пробормотал Джон. — И, однако, ведь это тебя, Миннегага, еще ребенком я провез на своей лошади от Ущелья Смерти до берегов Соленого озера, это тебя я оберегал» защищал от стаи степных волков! Если бы тогда я оставил тебя в степи, хищные звери растерзали бы тебя,