становилось дурно. Мы так боялись, что и думать забыли о морозе.

Через застилавшую глаза белую пургу я пытался разглядеть горизонт, хотя ехали мы очень быстро. Мне показалось, что вдали перед нами виднеются избы. Вокруг на удивление симметричные окопы нарушили безупречную белизну склона. Несмотря на высокую скорость, я заметил, как необычно выглядели границы этих ям: вырванная взрывами земля приобрела ярко-желтый оттенок. Они напоминали огромные, причудливые цветы с темно-коричневыми середками и желтыми лепестками, на краю приобретавшими бледный, почти белый цвет. Окопы, которые уже давно там были вырыты и уже успели покрыться снегом, представляли собой разновидности этого удивительного узора.

Без происшествий мы спустились с горы. Показались несколько почти разрушенных изб и большие пушки, утонувшие в снегу.

У избы со слетевшей на землю крышей мы остановились. Ближайшая к нам стена представляла собой решетку, через которую было видно, как внутри трудятся саперы. Кажется, они разбирали дом. Вышли несколько человек с бревнами в руках. Появился пухлый сержант, который нес в руках что-то белое.

– Разгружайте прямо здесь, – сказал он. – Саперы восстанавливают сарай. Через час закончат.

От грохота выстрела мы бросились на землю. Справа показались желтые всполохи, а затем целый гейзер из камней и грязи, бивший в воздух футов на тридцать.

Сержант спокойно повернулся в сторону разрыва.

– Чертова грязь, – сказал он. Сержант проглядел наши бумаги.

– А, – произнес он, похлопывая рукой в перчатке по ящикам. – Это не для нас. Наши поставки опаздывают уже на три дня, мы живем на неприкасаемых запасах. Если так и дальше будет… Вы, шоферы, не упустите случая поразвлечься! Солдаты на фронте умирают от мороза. А уж когда внутри пусто, не слишком-то повоюешь. – Он похлопал себя по пузу.

Судя по его талии, не похоже было, что он долго постился. Наверное, успел завести себе личный склад с продуктами. На фронте же явно, несмотря на наши усилия, не хватало продовольствия.

– Пойдете вон туда. – Сержант указал на тропинку. – Подразделение удерживает часть побережья Дона. Лучше двигаться ползком, если, конечно, вам жизнь дорога.

Мы отправились по снегу. Дорогу указывали наполовину утопшие в снегу грузовики. За возвышением специально набросанным сугробом были прикрыты крупнокалиберные пушки и тяжелые гаубицы. Мы их прошли, и они полностью исчезли с наших глаз: великолепная маскировка.

Подошли к траншее, в которой рыли копытами землю тощие лошади. Им бросили связки сена – такого сухого, что оно напоминало пыль. Бедные твари тыкались ноздрями в сено, но аппетита оно у них явно не вызывало. Несколько замерзших лошадиных трупов лежало на земле среди тех лошадей, которые еще стояли. Солдаты в длинных шинелях наблюдали за лошадьми. Пройдя через окопы, мы услышали, как где-то рядом стрекочет пулемет.

– Вот теперь прибыли на место, – заметил наш возница со странной улыбкой.

Траншеи, окопы, убежища повсюду. Нас остановил патруль.

– Девятый пехотный полк, энская рота, – сказал лейтенант. – Это что, нам?

– Нет, господин лейтенант. Мы ищем другое подразделение.

– А, – сказал офицер. – Придется оставить сани здесь. Нужное вам подразделение находится там, на берегу реки, на небольшом островке. Придется идти по окопам: мы в районе досягаемости огня русских, а они не всегда спят.

– Спасибо, господин лейтенант. – Голос сержанта дрогнул.

Лейтенант подозвал к себе одного из солдат, стоявшего рядом:

– Покажи им, куда идти, и возвращайся.

Солдат отдал честь и пошел с нами. Как и остальные, я взял тяжелый ящик; пришлось нести его на спине. Снова раздалась пулеметная очередь, но теперь уже громче.

– Ну вот, опять. Это серьезно или нет? Стрельба прекратилась и затем началась снова.

– Это наши, – ответил проводник. – Но погодите. Так сразу не скажешь, просто ли они тревожат противника или начинают ледовый бросок.

Мы слушали его, не проронив ни слова. В этой напряженной обстановке он был на удивление спокоен. Куда нам, новичкам: несколько шрамов, полученных на шоссе имени Третьего Интернационала, казались пустяком по сравнению с тем, что может случиться здесь. Стрельба то прекращалась, то начиналась вновь, иногда совсем близко. А потом загремели пушки, откуда-то сзади.

Гальс предложил положить ящики на винтовки. Получилось нечто вроде носилок. Мы только воплотили его план в жизнь, как один за другим раздалось несколько взрывов.

– А это русские, – усмехнулся ветеран, шедший впереди.

Воздух сотрясался. Разрывы взрывали землю ярдах в трехстах-четырехстах от нас, слева.

– Это их артиллерия… Может, пошли в атаку.

Неожиданно в тридцати метрах слева раздался визг снаряда, напоминавший кошачий, затем еще и еще… Мы быстро опустили ношу и засели в укрытие, в испуге озирая окрестности. В воздухе на мгновение воцарилась тишина.

– Не бойтесь, ребята, – сказал наш провожатый, тоже засевший в укрытие. – Вон за тем сугробом у нас батарея 170-миллиметровых орудий, так что есть чем ответить русским.

Снова послышался странный звук. Хоть ветеран и объяснил нам, в чем дело, внутри у меня все похолодело.

– Наденьте каски, – сказал фельдфебель. – Если русские узнают, что рядом батарея, они будут стрелять по ней.

– И в путь, – прибавил провожатый. – На сорок километров вокруг нет спокойного места. Здесь мы не в большей безопасности, чем где-либо еще.

Мы в ускоренном темпе направились вперед. Воздух в третий раз затрясся от разрывов, вокруг раздавалась артиллерийская стрельба. Немецкая батарея палила без остановки. Мы прошли мимо трех солдат, разматывавших телефонный кабель по тропинке, пересекавшей наш маршрут. Теперь мы уже слегка успокоились.

– Возможно, началась атака, – сказал ветеран. – Оставляю вас. Мне надо возвращаться в роту.

– Куда же нам идти? – спросил перепуганный до смерти сержант.

– Идите по тропинке вон до того орудия. Там вам скажут, куда идти. Но сначала перекусите. Время обедать.

Он пошел обратно. Несколько шагов двигался в полный рост, а потом согнулся в три погибели. Вот, значит, как передвигаются на поле боя! Несколько дней спустя я настолько к этому привык, что казалось, иначе и ходить невозможно.

Мы открыли котелки и прямо на снегу приступили к еде. Впрочем, я был не слишком голоден Взрывы, от которых под обледеневшей каской гудела голова, отбивали аппетит.

Гальс, не вполне еще овладевший собой, вращал глазами, как загнанный зверь. Он взглянул на меня, покачивая головой.

– Не надо было нам есть…

Оглушительный свист снаряда, пролетевшего прямо над нами, прервал нашу беседу. Мы втянули головы в плечи и закрыли глаза. Гальс только собрался продолжить, когда раздался новый свист и громоподобный разрыв потряс землю; за ним прозвучал еще один взрыв. Казалось, под нами поднимается земля. Посыпался град камней и льда.

Мы сжались в комочки, не осмеливаясь пошевелиться. Винтовки и котелки полетели в сторону.

– Они меня убьют! – закричал какой-то юнец, схвативший во время всеобщего замешательства меня за руку. – Они точно меня убьют!

Разорвался еще один снаряд. А затем раздался оглушительный залп немецких орудий.

– Пошли, здесь оставаться нельзя! – проревел сержант, надвинув каску поглубже на голову.

Словно роботы, мы подняли ящики. Окоп был достаточно велик, чтобы четверо смогли пройти плечом к плечу, но мы шли поодиночке, держась одной стены. Я шел за Гальсом, а тот прямо за сержантом,