войска, продолжавшие удерживать Мемель, должны были отражать мощные атаки, которые могли оказаться последними. Теперь нам приходилось с большой осторожностью подходить к позициям. Отчаявшиеся солдаты сдавались. Русские разведчики переодевались в их форму и проникали в наши окопы.

Многие попадались в такую ловушку: просто не замечали, что к ним бежит русский. А он занимал нашу позицию.

Винер и еще два солдата чуть было не очутились в этой западне, но ветеран вовремя понял, в чем дело, и разразился бранью.

– Он нас спас, – сказал один из солдат. – Он бросил им прямо в лицо все гранаты.

Оба солдата, казалось, знали, что жить им осталось не долго.

Винер молчал. Он успокоился и улегся, облокотившись на стену бункера, на которой поблескивал лед. А мы смотрели на него. Мы привыкли, что нас спасает Винер.

Тем вечером один из солдат пошел покурить сигарету, которую нашел у мертвого русского. Он зажег сигарету и пошел поразмяться. Но у русских хорошее зрение. Они увидели горящий кончик сигареты. Пуля ударила о цемент и отлетела в спину нашего товарища. Он умер, не успев испустить крик.

– Русские все ближе, – буркнул Пфергам.

Назавтра, дрожа от холода, мы отправились на самую дальнюю позицию, попавшую некоторое время назад в руки русских. По пути миновали последний оставшийся в районе боев танк – старый «М-2». Он уже раз горел, а на корпусе виднелись многочисленные отметины от снарядов. Собственная пушка танка была уничтожена. Ее заменили на другую, не предназначенную для этой модели. Он каждый день подходил к траншее, прорытой вдоль развалин улицы, и поддерживал огнем позиции солдат.

Расположенные по соседству пехотинцы неоднократно спасали танк, защищая его в схватках. У танка вышел из строя двигатель. Над ним склонилась целая бригада механиков. Мы остановились на минутку посмотреть. Один механик сломал отвертку и в раздражении швырнул ее на землю. Мы слышали их разговоры. Танк невозможно починить. Они не знали, что с ним делать.

Над развалинами показались два самолета. Танкисты укрылись за танком и уставились на них Как ни странно, это были два разведывательных немецких самолета. Откуда они взялись? Увидав танк, пилоты снизились. Но ведь на танке нет опознавательных знаков. Не примут ли пилоты нас за русских? Мы замахали руками. Самолеты отвернули в сторону. Мы даже различили лица пилотов. Один из них махнул нам. Наверное, они прилетели с германской базы. А может, из самой Германии? Все возможно.

Мы следили за самолетами, пока те не скрылись вдали. А в мыслях летели с ними обратно в Германию.

Но что делать с танком, так и не решили. Появление двух самолетов вселило в нас новые силы. Все столпились вокруг машины. Кто-то предложил взять ее на буксир. Идея была безумная, но мы принялись толкать танк, несмотря на то что металл заледенел и резал пальцы. Тридцать солдат изо всех сил упирались сапогами в сугробы, но танк не сдвинулся с места. Видно, мы совсем обессилели. Быстро обсудив положение, двое наших рванули в тыл. Мы собирались последовать за ними, но тут донесся звук мотора. В Мемеле, оказывается, оставался еще и грузовик. Урча и выплевывая выхлопы, он появился перед нами. Пока грузовик ехал к танку, солдаты прикрыли радиатор досками, чтобы удар о броню не оказался слишком сильным. Совершилось настоящее чудо. Танк удалось сдвинуть с места, и он пошел в степь. Возможно, пройдет немного времени – и не станет этого танка, а может, и меня и Гальса. Но пока смерть еще не наступила, он будет, урча, двигаться по склону. Огромный танк казался мне родным. В Мемеле все, что двигалось, было живо. И я был еще жив…

На позицию мы возвращались дважды. Пойдем и снова, если переживем ночь. Но ночью Иванам не спалось. Русские поливали смертоносным огнем развалины города. Земля дрожала. В небе без конца сверкали вспышки. Под ударами русских затряслось и наше укрытие. Наш командир, Воллерс, выскочил наружу. Но мы нагнали его и, схватив за ремень, потянули обратно. Во время этой операции снаряд настиг одного из спасателей.

Русские танки достигли расположенных южнее лагеря холмов. Немецкие солдаты, преграждавшие им путь, сделали все, что было в их силах, и лишь потом погибли. По танкам ударили морские орудия. Несколько машин загорелось. Русские были вынуждены отступить, но продолжали отстреливаться. В тумане продолжалась пальба. А с наступлением рассвета мы увидели наших защитников. В бухте стояли два боевых корабля, один из них назывался «Князь Евгений». Второй был того же размера.

Мы уже отчаялись получить поддержку, но вот прибыла помощь. Танки отступили.

Под утро мне удалось заснуть, но и сон имел свои особенности. Мы спали с открытыми глазами, не переставая следить за происходящим. Трудно было отличить нас от мертвецов. Проснувшись, я не знал, смогу ли подняться. Тело напоминало колоду, а на руки я и взглянуть боялся.

В груди все болело. Внутри, как и снаружи, тоже шел бой. Но пришлось сделать над собой усилие и кое-как подняться. Остальные выглядели не лучше. Наши лица были серее, чем у мертвых. Можно было сказать, что мы умерли. Или что в Мемеле не осталось ничего живого. Возможно, вскоре так и произойдет. Мы отправились на позиции. Русские стреляли не целясь, будто развлекались.

Но и над русскими окопами вился дымок. Видно, военно-морские пехотинцы несколько раз попали в цель. По пути мы встретили солдат, замерзавших у орудий. Они глядели на нас так, будто мы во всем виноваты. Мы прошли мимо, не проронив ни слова. Вежливость потеряла всякий смысл. Гораздо важнее было присутствие духа.

До окопа оставалось идти полтораста метров. Везде валялись пустые ящики из-под снарядов. Вот окоп уже совсем близко. Здесь мы бесконечно долго будем мерзнуть, а может, и помрем. Какая разница, где мы? В нашем блиндаже не теплее… Плевать на все.

Но что это с Винером? Он остановился. Зачем, хотелось бы знать? Да какое мне дело. Я так устал. Но что это, он стреляет? Да, он установил пулемет на землю и прямо так, с руки, принялся обстреливать окоп. Рядом со мною был Гальс. Но я не мог взглянуть на него, он слишком быстро состарился. Казалось, ему не меньше пятидесяти.

– Что это с ним? – спросил я.

– Скоро поймем, – проскрипел Гальс сквозь зубы.

Ветеран кинул гранату. Она упала рядом с нашей бывшей позицией. Что за человек этот Винер! А если бы в окопе находились наши солдаты?

Винер все угадал. В окопе сидели русские; они сразу же открыли огонь.

– Твари! – орал Винер. – Ублюдки!

Надо было сделать Винера генералом. Или даже фюрером. Мы верили ему больше, чем кому бы то ни было. Он палил прямо по этим мужикам. Никто не отваживался пошевелиться. В довершение всего послышался звук приближающихся танков. Мы знали, что это русские. Теперь они двинутся на нас.

Винер явно пришел к тому же выводу. Он постепенно отступал.

– Пора уносить ноги! – крикнул Гальс.

Но возвращаться было так же опасно, как и идти вперед. О ком подумать, чтобы воодушевиться? О матери? А была ли у меня мать? О Пауле? Но какое значение имеет теперь моя любовь? О собственной шкуре? Но я выгляжу не лучше, чем Гальс, – почти как мертвец. Глупо воодушевляться просто так…

Остается Винер. Наш вожак. Умереть за Винера – он этого достоин.

Пришлось бросить на произвол судьбы нашего солдата Гальса. Ему попало в бедро. Под обстрелом русских мы были бессильны. Мы распрощались с ним. Он знал, как жить в Мемеле. Значит, знает, как умереть. Об этом можно не волноваться.

Мы добрались до воронки, где были установлены два пулемета. Как и предполагалось, русские вели огонь только по оставленному нами участку. Теперь они рвались к нам в окоп. Винер не стрелял. Он глядел на нас, а мы глядели на него, моля, чтобы он сказал хоть что-то. На его лице была написана неизбежность гибели.

– Уходите! – вдруг крикнул он, перекрывая грохот орудий. – Уходите как можно быстрее.

Мы схватили оружие и приготовились выбираться, но остановились и взглянули на Винера.

– Давай с нами! – крикнул Пфергам.

– Заткнитесь, пастор. Убирайтесь отсюда! Но Пфергам должен был выполнить свой долг.

– Бегите, ради всего святого, – продолжал кричать Винер. – Бросьте тревожиться обо мне. Я уже вдоволь навоевался.