Сарио больше не обращал на нее внимания, он погрузился в свои чудовищные заботы.

— Вчера у меня начали болеть руки, появился жар, но ощущения были такими, словно это происходило не с моим телом. На миг перед глазами все помутилось, но затем прошло. И я понял, они попытались свершить Чиеву до'Сангва. Мне стало ясно, что кто-то меня предал. Но я и представить себе не мог, чтобы кто-то научился разговаривать посредством картины! Я сам должен был до этого додуматься! — Он замолчал, точно к чему-то прислушиваясь, и поспешил к двери.

Ключ повернулся в замке, наступила тишина.

Матра эй Фильхо! Что случилось с Агустином? Элейна бросилась на постель и дала волю слезам.

Прошло какое-то время, прежде чем она немного успокоилась. Ничего. Никого. Ее охватила слабость, она не могла пошевелиться. Может быть, он заключил ее внутри картины. Может быть, воздух стал таким тяжелым, что не дает подняться с кровати. Никакой скорби, лишь краска и полотно, зачарованные границы бытия — навеки и навсегда.

Было темно. Почему так быстро наступили сумерки? Где она? Элейна села. Заскрипела кровать. Комната показалась незнакомой, смутные очертания медленно перемещались на противоположной стене, мольберты вырисовывались, словно непристойные человеческие фигуры, выставившие ноги и огромные животы.

Элейна вспомнила. Ей пришлось закрыть глаза, потому что возникшие образы ослепили ее, будто кто-то включил в темноте лампу. Она спала, в то время как умирал Агустин, если смерть не настигла его раньше. Матра эй Фильхо! Ее любимый Агустин. Элейна с трудом сдержала рвавшееся из груди рыдание. Услышала, как повернулся в замке ключ.

Она успела встать, когда дверь распахнулась и в комнату вошел Сарио. В одной руке он держал лампу, в другой поднос с обедом: баранина, хлеб, овощи и рыба в чесночном соусе с таким сильным ароматом, что Элейна почувствовала его через всю комнату. А еще он принес бутылку белого вина, дабы утопить ее горе.

Элейна ела, отказываться было глупо. Тишина окутывала ее, как толстый слой краски, наложенный на холст, чтобы скрыть нарисованную на нем картину. Когда Сарио ушел, забрав лампу и поднос, стало так темно, что ей пришлось снова лечь. Он явно не хотел оставлять ей огонь: ведь Элейна могла попытаться отомстить ему и сжечь какое-нибудь из его заколдованных произведений — в надежде причинить боль. Если бы у нее появилась такая возможность той ночью, она воспользовалась бы ею не задумываясь.

Утром Сарио вернулся с булочками, овечьим сыром и чаем. И смутил ее, окинув пристальным взглядом.

— Я предоставляю тебе выбор, — наконец заговорил он. — Не могу спокойно смотреть, как умирает талант — в тебе, которая должна была родиться с Даром. Я буду продолжать тебя учить, если ты захочешь.

— Никогда! Никогда я не соглашусь брать уроки у чудовища, убившего моего брата!

Сарио кротко вздохнул. Теперь, при свете дня, он казался таким серьезным и разумным.

— Я верю в твой талант, Элейна. А кто еще? Кто научит тебя тому, что ты стремишься узнать?

По правде говоря, никто.

Сарио принес карандаши и бумагу. Подошел к окну. Внизу, во дворе, начали распускаться кровавые цветы. Шесть дней до Кануна Миррафлорес. Он начал рисовать.

Этот человек разбил ее жизнь и расправился с любимым братом.

Элейна отвернулась и села на кровать, зажав ладони меж коленей, чтобы руки не выдали ее волнения. Через некоторое время, не проронив ни единого слова извинений или упреков, Сарио ушел и запер за собой дверь.

Однако днем он явился снова.

— Только я в состоянии раскрыть перед тобой все секреты иллюстраторов, — сказал он.

— Вы убили Агустина, — прошептала она. Все секреты. Матра Дольча, защити меня от искушения! Сарио снова направился к окну и стал рисовать. Элейна слегка повернулась в его сторону, чтобы видеть со спины его фигуру и уверенные движения рук. Она встала, но не для того, чтобы смотреть на него. Сарио — самое настоящее чудовище. И так много всего знает.

Элейна приблизилась на два шага. Он продолжал работать, делая вид, что не замечает ее. Как ему удается положить штрихи таким образом, что лепестки принимают столь удивительный оттенок красного?

Матра эй Фильхо, наверное, она сама чудовище. В этот миг Элейна поняла, что не может противиться Сарио, и ненавидела себя за это. И попросила карандаш и бумагу.

Он провел с ней весь день до самого вечера. Видимо, Ренайо находился под его полным контролем, и Сарио не нужно было постоянно следить за Великим герцогом. Слуга принес ужин. Сарио удалился, только когда сгустились сумерки. Он закрыл все краски и кисти и оставил Элейну без лампы. Однако еще не совсем стемнело.

И она принялась исследовать свою темницу. На одном из мольбертов по-прежнему стоял ее портрет, светотени играли на черных волосах и зрачках глаз. Простая красота картины вызвала слезы, они полились сильнее, когда Элейна заметила, что по краю Пейнтрадцо идет изысканный узор из Золотых Ключей. Они оба чудовища. Ей не следует об этом забывать! Элейна с трудом отвела взгляд.

На другом мольберте она увидела портрет Ренайо. Множество этюдов, сделанных с придворных и слуг, устилали пол — ненужные отходы, и все же каждый из них кричал о гении Сарио. Элейна приложила ухо к замочной скважине, но ничего не услышала. Тогда она стала изучать полотна, прислоненные к стене. Нашла наполовину законченный портрет Эдоарда. И почти завершенный портрет Беатрис. Несколько пейзажей, старая усадьба — Элейна не смогла ее узнать, и трогательная акварель в светлых тонах, на которой был изображен умытый дождем двор.

В самом темном углу лицом к стене стояли три большие картины. Элейна осторожно перевернула их.

Матра Дольча! Первая — великолепный портрет Андрее Грихальвы. Элейна разглядела искусно наложенные тайные письмена — впрочем, прочитать их она не сумела. Сарио еще не успел ее этому научить. Но она догадалась, что они означали.

Кипарисы символизируют Смерть.

Рядом Элейна обнаружила портрет Никойо Грихальвы. На нем почти не было тайнописи, но на груди виднелось кроваво-красное пятнышко, похожее на след от булавочного укола.

Последнее полотно оказалось самым большим. Элейна отодвинула остальные в сторону и развернула свою последнюю находку. Уже почти совсем стемнело. Сначала она не могла ничего разобрать из-за того, что центр картины занимала какая-то странная клякса.

Комната, бедная, практически голая, возможно, на верхнем этаже, поскольку потолок чуть скошен, дощатый пол. Несколько скромных предметов мебели и кровать, вроде той, что стоит в ее темнице. Клякса при более внимательном осмотре оказалась вовсе не кляксой, а серой человеческой фигурой.

Элейна наклонилась пониже. И почувствовала запах мирта. “Говорящий с мертвыми”. Фигура была 'женская.

С отчаянно бьющимся сердцем Элейна отступила на шаг. Неужели именно так Сарио прячет людей в свои картины? Сначала рисует комнату, а потом заключает в ней тело жертвы? И с ней он намеревается поступить таким же образом?

Моронна! Портрету Сааведры более трехсот лет. Нынешний Сарио не мог его написать. Это так же невозможно, как синие розы. Однако.., два Сарио Грихальва стали Верховными иллюстраторами — этот и тот. Элейна видела автопортрет первого Сарио — красивый, с темными глазами и смуглой кожей. Он совсем не походил на этого Сарио, типичного Грихальва, кровь чи'патро уже не была столь густой.