недоброе. Они ограбили нас, продержали всю ночь связанными. Это подозрительно.

— Но неужели они посмеют убить нас? — воскликнул Гендрик. — Мы белые, у нас все стоят друг за друга, и, если пострадает один, за него отомстят другие. Неужели они пойдут на все и не побоятся возмездия?

— Сперва я тоже так думал, — ответил Виллем, — но, судя по тому, как они обращаются с нами, они ничего не боятся.

— Нет, баас Виллем, — вмешался Конго, — вождь очень даже боится.

— Вот как? Что-то непохоже.

— Я говорю, он боится нас отпустить. Они убьют нас, баас Виллем.

Конго сказал это с таким покорным и безнадежным видом, что ясно было: он глубоко в этом убежден.

— Неужели правда, Гендрик? — спросил Виллем друга. — Нет, невозможно! Может, мне все это снится?

— Что касается меня, то я, уж конечно, не сплю, — ответил Гендрик. — Мне так туго связали руки, что ремни прямо впились в тело. Еще немного — и я просто помру, если меня не развяжут. Но неужели они посмеют нас убить?

Некоторое время пленники молчали. Они вспоминали рассказы о многочисленных случаях, когда зулусские кафры жестоко расправлялись с белыми жителями Капской колонии, о случаях ничем не вызванного насилия, — и все это совершалось гораздо ближе к поселениям белых, там, где кафры могли бы больше опасаться возмездия. Племя, в руки которого попали наши охотники, могло не бояться кары — с юга их защищали огромные пространства, а трусливых португальцев, жителей севера, они и в грош не ставили.

Но и это не все.

Охотники нанесли им ущерб и отказались возместить его. Во время стычки они оскорбили вождя, ударив его. Сверх того, туземцам пришлось по вкусу имущество пленников, а как всего вернее сохранить его? Конечно же, надо сделать так, чтобы пленники никогда уже не могли вновь отнять свою собственность или потребовать возмещения убытков. Будущее казалось беспросветным. И наши искатели приключений уже верили, что Конго не ошибается, предсказывая им близкую смерть.

Прошел еще день, а с пленниками обращались по-прежнему. Никто, кроме женщин и детей, почти не замечал их. Вождь и несколько его соплеменников весь день развлекались стрельбой в цель из отобранных у охотников ружей и учились, как пользоваться их имуществом.

— Чего они медлят? — с раздражением воскликнул Гендрик. — Если уж хотят убить нас, пускай убивают! Это лучше, чем вот так мучиться.

— Да, конечно, такая жизнь не многого стоит, — сказал Виллем. — Но знаешь, Гендрик, где есть неопределенность, там есть и надежда. Мы сегодня совсем не видели Синдо. Неблагодарный негодяй! Он боится показаться нам на глаза!

— Если б мы не нуждались в помощи, он наверняка признал бы нас, — сказал Гендрик. — Ну, ничего. Больше нам уже не придется сталкиваться с людской неблагодарностью: вряд ли мы еще сумеем выручить кого-то из беды.

Настала ночь, но пленники видели, что в деревне царит необычное оживление. Несколько туземцев с факелами в руках бегали взад и вперед — видно, готовились к какому-то большому событию. И лошадей зачем-то оседлали.

— Говорил я, — сказал Конго, — они поведут нас убивать.

Виллем и Гендрик молча наблюдали за всем происходящим.

Потом к ним подошли туземцы и всех трех пленников отвязали от деревьев. Очевидно, должно было произойти нечто серьезное; но охотникам после всех мучений и утомительно долгого плена всякая перемена казалась облегчением.

Вождь племени верхом на лошади Виллема возглавлял процессию из десятка туземцев. Он направлялся к пруду, где были убиты его лошади. Следом вели пленников. Следопыт и другие собаки бежали за ними, даже не подозревая о страхе, который терзал их хозяев. Шествие выступило из деревни, а старики, женщины и дети, выстроившись по обе стороны дороги, провожали их взглядами. Многие смотрели на них с жалостливым любопытством, иные, видно, были очень довольны происходящим. Пленники это заметили. Почему туземцы с таким интересом смотрят, как они уходят? Ведь когда они пришли в селение, их едва заметили и, когда они лежали связанные под деревьями, на них не обращали внимания.

Что же сейчас привлекает зрителей? Ответ мог быть только один: туземцы смотрели на них с тем невеселым любопытством, какое всегда вызывает человек, обреченный на насильственную смерть.

Вождь держал ружье Виллема и, судя по всему, собирался пустить его в ход. Время от времени он поднимал его и прицеливался.

— Спроси их, Конго, куда нас ведут, — сказал Гендрик.

Конго заговорил с одним из туземцев, который шел рядом с ним, но тот лишь что-то невнятно проворчал в ответ.

— Он не знает, — перевел Конго это сердитое ворчанье. — Зато я знаю.

— Куда?

— Нас ведут убивать.

— Конго! — воскликнул Виллем. — Спроси, где Синдо. А вдруг он нам все-таки поможет? Попытка не пытка. Если нет, мы хоть этим рассчитаемся за его неблагодарность. Я бы не прочь как-нибудь отплатить ему… Конго послушался и спросил о Синдо. Вождь услыхал это, велел немедленно остановиться и стал о чем-то спрашивать своих спутников. — Вождь тоже хочет знать, где Синдо, баас Виллем, — объяснил Конго.

Процессия остановилась, а разговор все продолжался. Потом вождь и еще один туземец поскакали назад к деревне — до нее теперь было около полумили. Пленники и их стражи остались на месте. Примерно через час вернулся вождь, сильно чем-то разгневанный.

Все поняли это по его сердитому лицу и громкому голосу. Конго внимательно прислушивался к каждому его слову.

— Он говорит про Синдо, — сказал Конго. — Он клянется, что завтра же его убьет.

— Надеюсь, он сдержит клятву, — сказал Виллем. — Думаю, что мы возбудили в нем подозрения насчет этого негодяя, которому он дал убежище. Теперь Синдо поплатится за свою неблагодарность. Он должен был попробовать спасти нас, даже рискуя тем, что ему пришлось бы уйти и из этого племени.

Двинулись дальше. Вождь ехал впереди, а по бокам два туземца несли факелы.

Проехали еще немного, и охотники узнали место, где их взяли в плен. Вождь обратился к своим спутникам с речью, а Конго перевел ее Виллему и Гендрику. Смысл речи был таков: белые чужестранцы умышленно и злонамеренно убили двух коней вождя — самых прекрасных скакунов на свете. Чужестранцы не захотели возместить убытки, хотя могли бы это сделать, а когда он попытался вознаградить себя за потерю лошадей, ему оказали сопротивление, сбили с ног и жестоко оскорбили в присутствии его подданных. По единодушному мнению старейших и мудрейших людей племени, за эти преступления пленников следует наказать, и наказанием для них будет смерть. Он привел их туда, где они совершили первое преступление, — здесь самое подходящее место для исполнения этого справедливого приговора.

Когда Конго перевел охотникам эту речь, они велели ему передать вождю, что, если он отпустит их, они охотно оставят ему лошадей, винтовки и прочее свое имущество и обещают никогда не возвращаться в его владения и ничем не тревожить его. Больше того: они пришлют ему подарок, выкуп, за то, что он оставил их в живых и вернул им свободу.

В ответ им было сказано, что они белые, а потому им нельзя верить. Они не пошлют вождю