Лоуренс присел на походный стульчик и обмакнул перо. На чем он остановился? Невозможно сосредоточиться, когда отвлекают.

– Тебя интересуют только деньги? – холодно спросил он. – А на что они тебе? Все равно ты спустишь их за игорным столом. – Он посмотрел на племянника. Когда с этого красивого лица стерся отблеск юношеского огня? Когда самовлюбленность ожесточила черты и состарила его, когда оно стало таким безнадежно скучным? – Чем больше я тебе даю, тем больше ты проигрываешь. Ради бога, возвращайся в Лондон. К своей любовнице или к подружкам из мюзик-холла. Главное, убирайся отсюда.

Снаружи донесся отрывистый резкий звук – со скрежетом затормозила на песчаной дороге еще одна машина. В пещеру вошел темнокожий слуга в испачканной глиной одежде. В руках у него был поднос с завтраком. За ним сле­дом вошел Самир.

– Я больше не могу их сдерживать, Лоуренс, – сказал ассистент. Легким изящным жестом он приказал слуге поставить поднос на край переносного столика. – Сюда приехали люди из британского посольства, Лоуренс. И, похоже, все репортеры из Александрии и Каира. Боюсь, снаружи собрался целый цирк.

Лоуренс смотрел на серебряные тарелки, на китайские чашечки. Он не хотел есть. Он хотел только одного – чтобы его оставили наедине с сокровищами. – Продержи их снаружи подольше, Самир. Отвоюй мне еще несколько часов, чтобы я мог повозиться с этими свит-ками. Самир, его история так печальна, так мучительна!

– Постараюсь. Но тебе надо позавтракать, Лоуренс. Ты страшно утомлен. Тебе необходимо освежиться и отдохнуть.

– Самир, я никогда не чувствовал себя таким бодрым. Продержи их снаружи до полудня. Да, и уведи отсюда Генри. Генри, иди с Самиром. Он даст тебе что-нибудь поесть.

– Да, пойдемте со мной, сэр, пожалуйста, – быстро проговорил Самир.

– Мне нужно поговорить с дядей наедине.

Лоуренс заглянул в свой дневник. Чуть дальше на столе лежал развернутый свиток. Да, царь рассказывает о своем Юре тогда, когда он уехал сюда для тайных исследований, подальше от мавзолея Клеопатры в Александрии, далеко от Долины царей.

– Дядя, – ледяным голосом заговорил Генри. – Я с превеликим удовольствием вернусь в Лондон – если ты найдешь минутку, чтобы подписать…

Лоуренсу не хотелось отрываться от папируса. Может быть, ему удастся узнать, где когда-то стоял мавзолей Клеопатры?

– Ну, сколько тебе повторять? – безразлично проворчал он. – Я не буду подписывать никаких бумаг. Бери свой портфель и убирайся отсюда.

– Дядя, граф хочет получить от тебя ответ относительно Алекса и Джулии. Он больше не может ждать. А что касается бумаг, речь идет всего лишь о двух акциях.

Граф… Алекс и Джулия… Это чудовищно.

– Боже, в эту минуту!

– Дядя, жизнь не остановилась из-за твоего открытия. – Сколько яда в голосе! – От этих акций необходимо избавиться.

Лоуренс отложил ручку.

– Никакой необходимости в этом я не вижу, – сказал он, пристально глядя на Генри. – А что касается брака, я могу ждать вечно. Или до тех пор, пока Джулия сама не решится. Возвращайся домой и передай эти слова моему доброму приятелю графу Рутерфорду. И скажи своему отцу, что я больше не продам ни одной фамильной акции. А теперь оставь меня в покое.

Генри стоял как вкопанный, нервно вцепившись в портфель, и смотрел на Лоуренса с ожесточением.

– Дядя, ты не понимаешь…

– Позволь мне высказать, что я понимаю, – произнес Лоуренс. – Я понимаю, что ты проиграл королевское состояние и что твой отец сделает все, чтобы выплатить твои долги. Даже Клеопатра и ее вечно пьяный любовник Марк Антоний не мечтали о таком богатстве, которое утекло сквозь твои руки. И скажи, на кой черт сдался моей Джулии титул Рутерфордов? Алексу нужны миллионы Стратфордов, вот в чем истина. Алекс – жалкий титулованный попрошайка, как и сам Эллиот. Прости меня бог, но это правда.

– Дядя, благодаря своему титулу Алекс мог бы купить любую лондонскую наследницу.

– Почему же он не делает этого?

– Одно твое слово, и настроение Джулии изменится.

– А Эллиот отблагодарит тебя за то, что ты ловко обтяпал это дельце? С деньгами моей дочери он будет невероятно щедрым.

Генри побелел от гнева.

– Какого черта ты так хлопочешь из-за этого брака? – язвительно спросил Лоуренс. – Ты унижаешься, потому что тебе нужны деньги…

Ему показалось, что губы племянника шевельнулись в немом ругательстве.

Лоуренс отвернулся и снова посмотрел на мумию, пытаясь покончить с неприятным разговором – щупальца лондонской жизни, от которой он сбежал, дотянулись до него и сюда.

Вот это да, вся фигура заметно пополнела! И кольцо, теперь его видно целиком: раздувшийся палец прорвал стягиваюшие его бинты. Лоуренсу показалось, что он видит цвет здоровой плоти.

– Ты сходишь с ума, – прошептал он самому себе. Тот звук, снова тот звук. Он попробовал вслушаться, но, сколько ни сосредоточивался, слышнее становился только уличный шум. Он подошел поближе к телу в саркофаге. Боже, неужели он видит отросшие волосы сквозь намотанные на голову пелены?

– Как я сочувствую тебе, Генри, – вдруг прошептал он. – Ты не в состоянии оценить подобное открытие. Этого древнего царя, эту тайну.

Кто сказал, что ему нельзя дотрагиваться до останков? Просто немного отодвинуть в сторону эту истлевшую ткань?

Он вытащил свой перочинный ножик и нетерпеливо поднес его к мумии. Двадцать лет назад он мог бы спокойно разрезать и саму мумию. Тогда ему не приходилось иметь дела с чиновниками. Он мог копаться во всей этой пыли сам по себе.

– На твоем месте я не стал бы этого делать, дядя, – вмешался Генри. – Музейные работники в Лондоне встанут на уши.

– Я же велел тебе убираться отсюда.

Он слышал, как Генри налил в чашку кофе – ему-то спешить было некуда. Маленькое закрытое помещение наполнилось кофейным ароматом.

– Лоуренс уселся на походный стульчик и снова приложил ко лбу носовой платок. Целые сутки без сна. Наверное, ему следует отдохнуть.

– Выпей кофе, дядя Лоуренс, – сказал Генри. – Я тебе налил. – Он протянул полную чашку. – На улице тебя ждут. А ты очень устал.

– Вот идиот, – прошептал Лоуренс. – Ушел бы ты отсюда.

Генри поставил перед ним чашку, прямо рядом с днев­ником.

– Осторожно! Папирус бесценен.

Кофе выглядел соблазнительно, несмотря на то что его подал Генри. Лоуренс поднял чашку, сделал большой глоток и закрыл глаза.

Что он увидел в тот момент, когда отнимал чашку от губ? Мумию, раздувавшуюся в солнечных лучах? Не может быть. От внезапного жжения в горле все расплылось у него перед глазами. Казалось, горло сжимается. Он не мог ни говорить, ни дышать.

Лоуренс попытался встать; он смотрел на Генри и внезапно почувствовал запах, идущий от чашки, которую все еще держал в трясущихся руках. Запах горького миндаля. Это был яд. Чашка падала; словно в тумане, Лоуренс услышал, как она ударилась о каменный пол.

– О господи! Ублюдок!