Царь придержал кисть левой рукой, а правой стал бить ее ножом снова и снова и в конце концов разрубил грубую кожу и кости на мелкие кусочки. Полилась кровь, настоящая кровь. О боги, куски плоти продолжали шевелиться! Было совсем светло, и Рамзес увидел, что кости снова обрастают розовой плотью.
Он бросился в крошечную ванную комнату, схватил полотенце, прибежал обратно и завернул в него шевелящиеся куски ожившей кисти. Потом прижал полотенце рукояткой ножа, а сверху придавил лампой, вытащив из розетки шнур. Кровавая масса внутри полотенца продолжала шевелиться.
Он стоял и плакал. О Рамзес, какой же ты дурак! Нет предела твоей глупости! Царь схватил шевелящийся сверток, не обращая внимания на живое тепло, проникавшее сквозь вафельную ткань, вышел на палубу и выбросил содержимое полотенца за борт.
Кровавые куски тут же исчезли в воде. Царь стоял, покрытый липким потом, держа в руке окровавленное полотенце. Его он тоже выбросил за борт. Следом в воду полетел нож. Рамзес прислонился к стене, глядя на золотистый песчаный берег, на далекие холмы, до сих пор сохранявшие фиолетовый оттенок ночи.
Чувство времени притупилось. Царь снова слышал рыдания во дворце. Он слышал, как плачет его слуга. Вот он подошел к дверям тронного зала и распахнул их.
«Это убивает их, мой царь! Они корчатся, их рвет, их рвет от него с кровью!»
«Собери их все и сожги! – закричал он. – Все деревья, все мешки с зерном! Выброси их в реку!»
Идиот! Какое несчастье!
Но тогда он был всего лишь человеком своего времени. Что знали тогдашние мудрецы о клетке, о микроскопе, о медицине?
И все-таки он опять слышал те вопли, сотни воплей – они рвались из домов, достигая центральной дворцовой площади.
«Они умирают, мой царь. Из-за этого мяса. Они отравились».
«Забей оставшихся животных».
«Но, мой царь…»
«Разруби их на мелкие кусочки, ты понял? Выброси их в реку!»
Теперь он тоже смотрел в речную глубь. Где-то там, выше по течению, все еще трепыхались в воде живые куски плоти. Где-то в илистых глубинах еще жило то зерно. Жили обрезки и куски того древнего скота.
Я выдаю тебе страшную тайну, тайну, способную привести к концу света.
Он вернулся в свою каюту, запер дверь, упал в кресло и заплакал.
В полдень он вышел на палубу. Джулия сидела в своем любимом кресле и читала древнюю историю, над которой он смеялся – так много в ней было вранья и темных мест. Читая, она записывала в блокноте вопросы, которые потом задавала ему, а он отвечал.
– А, наконец-то ты проснулся, – сказала Джулия. Заметив странное выражение его лица, с тревогой спросила: – Что случилось?
– Я устал от этих мест. Посмотрим пирамиды, музей, в общем, все, что обычно смотрят туристы. А потом давай уедем отсюда.
– Да, понимаю. – Джулия жестом пригласила его присесть на соседнее кресло. – Я тоже хочу уехать, – сказала она. И быстро чмокнула его в губы.
– Давай еще разок, – сказал он. – Мне это так нравится! Она снова поцеловала его, обхватив теплой ладонью за шею.
– Мы пробудем в Каире всего несколько дней, обещаю.
– Несколько дней! Разве нельзя взять машину и быстро объехать все достопримечательности или же сесть на поезд и сразу же доехать до побережья? А потом уехать отсюда.
Джулия опустила глаза и вздохнула.
– Рамзес, прости меня. Но Алекс ужасно хочет послушать оперу в Каире. И Эллиот тоже. Я уже обещала им, что мы…
Он застонал.
– Видишь, я хочу с ними распрощаться. Я хочу сказать им, что не вернусь в Англию. И… кроме того, мне нужно время. – Джулия посмотрела на него испытующе. – Ну пожалуйста…
– Конечно. Эта опера… Что-то новое? Наверное, мне стоит посмотреть.
– Да! – воскликнула Джулия. – Это египетская история. Но она была написана итальянцем пятьдесят лет назад, причем специально для Британской оперы в Каире. Думаю, тебе понравится.
– Много инструментов?
– Да. – Джулия рассмеялась. – И много голосов!
– Ладно. Согласен. – Рамзес наклонился, поцеловал ее в щеку и в шею. – А потом ты будешь моей, моя красавица, только моей, да?
– Да, всем сердцем, – прошептала Джулия.
Этой ночью, когда он отказался снова сойти на берег в Луксоре, Эллиот спросил его о путешествии в Египет: доволен ли он, нашел ли то, что искал.
– Думаю, да, – сказал Рамзес, оторвавшись от книги, состоящей из географических карт и описания стран. – Думаю, я обрел будущее.
2
Это был дом Мамлюков, маленький уютный дворец, и Генри он нравился, хотя он точно не знал, кто такие Мамлюки, кроме того, что они когда-то правили Египтом.
Ну и что, ради бога, пусть себе правили, ему какое дело. Он наслаждался жизнью – пусть недолго, но в этом маленьком доме, украшенном восточной экзотикой и громоздкой викторианской мебелью, у него было все, в чем он нуждался.
Маленка готовила для него изысканные, приправленные специями блюда, которые казались ему особенно вкусными в те дни, когда он страдал от похмелья, и от которых он не мог отказаться даже тогда, когда был пьян в стельку, когда любая другая еда вызывала у него тошноту.
И вообще она здорово заботилась о нем, относила его выигрыши в Британский Каир и всегда возвращалась с его любимым джином, виски и коньяком.
Он выигрывал целых десять дней, а играл он ежедневно с полудня до позднего вечера. Так легко блефовать с этими америкашками, которые считают всех британцев неженками и слюнтяями. А вот за французом нужен был глаз да глаз: этот сукин сын зол как черт. Но он не мошенничал. И с долгами всегда расплачивался полностью, хотя Генри не мог представить, откуда у такого беспутного человека взялась прорва денег.
Ночами они с Маленкой занимались любовью на широкой викторианской кровати, от которой девушка была в восторге; она воображала себя аристократкой в этой кровати со спинкой из красного дерева и ярдами москитной сетки. Пусть себе предается своим маленьким мечтам. Пока он любит ее. Его не волновало, что он вряд ли когда снова увидит Дейзи Банкер. Генри более или менее привык к мысли, что никогда больше не вернется в Англию.
Как только Джулия со своей свитой приедет в Каир, он отправится в Америку. Ему даже пришло в голову, что отцу понравится эта идея и он не станет лишать сына дохода, если Генр
Сан-Франциско – вот город, который привлекал его больше всего. Его почти уже отстроили после землетрясения. У Генри было предчувствие, что в этом городе его жизнь наладится, что неурядицы его лондонской жизни забудутся как кошмарный сон. Он мог бы взять туда и Малинку. Ведь в Калифорнии цвет ее кожи никого не будет шокировать. Что с того, что ее кожа темнее, чем у него?
Ее кожа… Ему нравилась кожа Маленки. Смуглая, горячая Маленка. Несколько раз он выходил из
