собой. – У новобрачной просто не хватит времени думать о делах. А пока я устроил все так, что ты поживешь вместе с ней. Она не должна оставаться одна.
– О боже, отец, на дворе двадцатый век! Какого черта она не может пожить одна?
Жить в этом доме, с этой отвратительной мумией, выставленной на всеобщее обозрение в библиотеке? Генри стало плохо. Он закрыл глаза, раскуривая сигару, и подумал о своей любовнице. Перед его мысленным взором пронеслась вереница соблазнительных эротических картинок.
– Черт побери, ты будешь делать то, что я говорю! отрезал отец, но в голосе его не слышалось угрозы. Рэндольф выглянул в окно. – Ты будешь жить там, и присматривать за ней, и делать все возможное, чтобы она скорее согласилась на этот брак. Постарайся, чтобы она не отдалилась от Алекса. Мне кажется, Алекс уже начал ее раздражать.
– Неудивительно. Если бы у Алекса была хоть капля здравого смысла…
– Замужество пойдет ей на пользу. И вообще, брак – дело хорошее.
– Ну ладно, ладно, хватит об этом!
Дальше ехали в тишине. Пора обедать с Дейзи, потом предстоит длительный отдых в собственной квартире, а потом он сядет за игорный стол у Флинта – если удастся вытянуть у отца хоть немного денег…
– Он ведь не сильно страдал? Генри глубоко вздохнул:
– Что? О чем ты?
– О твоем дяде, – сказал отец, в первый раз посмотрев ему в глаза. – О Лоуренсе Стратфорде, который только что умер в Египте. Он долго мучился или умер сразу?
– С ним все было нормально, и вдруг через минуту он утке лежит на полу. Он умер за считанные секунды. Зачем ты меня об этом спрашиваешь?
– А ты что, такой изнеженный, мерзавец?
– Я ничего не мог поделать!
На миг к нему вернулись чувства, которые он испытал в той тесной запертой клетушке, и даже почувствовал едкий запах яда. Генри явственно вспомнил то существо, ту тварь в футляре для мумий, и свое мрачное ощущение, будто она наблюдает за ним.
– Он был упрямым стариканом, – почти шепотом сказал Рэндольф. – Но я любил его.
– Правда? – Генри резко развернулся и уставился на отца. – Ты его любил, а он оставил все ей!
– Он очень много дал и нам – давным-давно. Достаточно, более чем достаточно…
– Жалкие крохи по сравнению с тем, что она унаследовала!
– Я не желаю говорить об этом.
Терпение, подумал Генри. Терпение. Он откинулся назад, прижавшись к мягкой серой обивке. Мне нужно хотя бы сто фунтов. Если буду спорить, ничего не получу.
Дейзи Банкер смотрела сквозь кружевные занавески, как Генри выходит из кеба. Она жила в просторной квартире над помещением мюзик-холла, в котором пела с десяти вечера до двух ночи. Пышнотелая зрелая женщина с огромными, вечно сонными голубыми глазами и серебристо-белыми волосами. Голос у Дейзи был так себе, и она об этом знала; но она нравилась публике, точно нравилась. Публика ее очень любила.
А ей нравился Генри Стратфорд, или она себе это внушила. Он лучший из всех, с кем сводила ее жизнь. Он нашел для нее работу, которая, правда, была не очень ей по душе, он платил за квартиру… во всяком случае, предполагалось, что будет платить. Дейзи понимала, что слегка залезла в долги, но ведь он вот-вот вернется из Египта и все устроит. Или заткнет рты тем, кто будет задавать много вопросов. Это он умеет.
Услышав шаги на лестнице, Дейзи подбежала к зеркалу. Она приспустила отороченный перьями воротник пеньюара и поправила жемчуг на шее. Пока ключ поворачивался в замке, Дейзи массировала щеки, чтобы вызвать легкий румянец.
– Я уже готова была бросить тебя, – буркнула она, когда Генри вошел в комнату.
Какой же он красавчик! У него такие дивные темно-каштановые волосы, такие прелестные карие глаза; и манеры что надо – настоящий джентльмен. Ей нравилось, как он снимает плащ и небрежно бросает его на спинку стула; нравилось, что он не торопится обнять ее. Он так ленив, так самовлюблен! А почему бы и нет?
– Где мой автомобиль? Перед отъездом ты обещал подарить мне автомобиль! Где он? Внизу его нет. Там обычный кеб.
Какая же холодная у него улыбка! Генри поцеловал ее, и его рот причинил боль, а пальцы сильно сдавили плечи. По спине у Дейзи прошла дрожь, губы горели. Она ответила на поцелуй и, когда Генри повел ее в спальню, не проронила ни слова.
– Привезу я тебе твой автомобиль, – прошептал он, с треском расстегивая пеньюар и прижимая ее к себе с такой силой, что соски у Дейзи заныли от прикосновения к жесткой накрахмаленной рубашке. Она поцеловала его в щеку, потом в подбородок, проводя языком по слегка отросшей бородке. До чего же приятно слышать его неровное дыхание, ощущать на плечах его руки!
– Не так грубо, сэр, – прошептала Дейзи.
– Почему?
Зазвонил телефон. Надо было выдернуть шнур из стены. Пока Генри тянулся к трубке, Дейзи расстегивала на нем рубашку.
– Я просил тебя не звонить больше, Шарплс.
Проклятый сукин сын, чтоб он сдох, с ненавистью подумала Дейзи. Она работала на Шарплса, пока Генри Стратфорд не вызволил ее. Шарплс был настоящим негодяем, грубым и тупым. Он оставил ей на память шрам, маленький полумесяц сзади на шее.
– Я же сказал тебе, что заплачу, когда вернусь. Может, ты дашь мне время распаковать чемоданы? – Генри со стуком бросил маленькую трубку на рычаг.
Дейзи оттолкнула телефон к дальнему краю мраморной столешницы.
– Иди ко мне, мой сладкий, – позвала она, усаживаясь на кровать.
Генри продолжал смотреть на телефонный аппарат, и глаза у Дейзи поскучнели. Значит, он по- прежнему без гроша. Без единого гроша.
Странно, в этом доме не устраивали панихиды по отцу. Зато вот сейчас осторожно вносят через анфиладу гостиных раскрашенный саркофаг Рамзеса Великого, несут его, словно на погребальной процессии, к библиотеке, которую отец всегда называл египетским залом. Здесь будет бдение утроба мумии; только вот того, кто должен был бы находиться возле этого гроба, тут нет.
Джулия смотрела, как по указанию Самира сотрудники музея ставят саркофаг стоймя в юго- восточном углу библиотеки, слева от открытой двери в оранжерею. Прекрасное место для мумии. Любой, кто войдет в дом, сразу же увидит ее. И те, кто находится в гостиных, тоже; и сама мумия отдаст дань почтения собравшимся, когда снимут крышку и освободят тело от покровов.
Свитки и алебастровые кувшины будут покоиться под зеркалом, на длинном мраморном столе, придвинутом к Восточной стене, слева от саркофага. Бюст Клеопатры уже водрузили на подиум посреди зала. Золотые монеты положат на специальную музейную стойку рядом с мраморным столом. И остальные бесценные сокровища можно теперь положить так, как распорядится Самир.
Ласковые предзакатные лучи солнца проникали в библиотеку из оранжереи, исполняя причудливый танец на золотой маске царского лика и на сложенных крестом руках. Она великолепна и, безусловно, подлинна. Только дурак может усомниться. Но что же это была за история?
Скорее бы все они ушли, подумала Джулия, скорее бы остаться одной и как следует рассмотреть отцовские находки. Но эти люди из музея, наверное, никогда не уйдут. А тут еще Алекс… Что делать с Алексом, который стоит рядом и не оставляет ее одну ни на секунду?
Конечно же Джулия была рада присутствию Самира, хотя, видя, как он страдает, страдала сама еще больше.
И держался Самир, одетый в черный цивильный костюм и накрахмаленную белую рубашку,
