Наутро велел Каин купцов соседних к нему тащить. Собрали их человек сорок.

Ванька каждому купцу дал по одной горошине.

— А за подарок мой, — объявил он купцам, важничая перед ними, — должны вы теперь одаривать меня деньгами богато.

Купцы такого грабителя еще не видывали:

— За што нам тебя дарить? За горошину-то?

— Я ныне веселый. Веселому человеку много денег надо…

За каждую горошину он с купцов по сто рублей затребовал. Купцы побежали в Сыскную жалиться, но там дали им от ворот поворот:

— Иван сын Осипов, Каин прозванием, человек нам известный, и зря охулки не наложит… Проваливайте, покуда сами целы!

Вот это жизнь! А те, кто жить не умеет, те пущай ползут в Сибирь по канату, пущай они, цепями бренча, дышат ноздрями рваными.

Целая историческая эпоха заключена в этом парне. Ванька Каин весь, кровь от крови, вышел из царствования Анны Иоанновны, и порою кажется, что сама царица породила его в зачатье греховном. Еще не скоро отправится Каин на каторгу… Там и пропадет бесследно — в каменоломнях Рогервика, гае от начинаний Петра I гавань для флота российского строилась до тех самых пор, пока не надоело строить, и тогда бросили ее строить… Ну ее к бесу!

В нарушение всех инструкций, маркиз Щетарди задержался в Берлине, «увлеченный тщеславием, чтобы похвастаться блеском, которым намеревался ослепить Петербург и тем побесить своих берлинских врагов». Кайзер-солдат был уже близок к смерти, Европа обижала его невниманием, он принимал плац- парады и вахт-парады, сидя в кресле, обрюзгший ворчун и грубиян, раздутый от обилия пива.

— Мой сын радуется вашему приезду, как ребенок, получивший конфету, — сказал он маркизу. — Но пусть Европа не надеется, что мой Фриц будет для своих соседей так же сладок…

Кронпринц Фридрих признался Шетарди:

— Когда я стану королем, я перекуплю от России двух маршалов, Миниха и Джемса Кейта, а вас переманю из Франции на пост министра иностранных дел. Поезжайте в Россию, друг мой, это очень опасная берлога, куда может провалиться любое королевство…

Флери из Парижа дал хороший нагоняй маркизу за остановку в Берлине, и в самом конце 1739 года Шетарди снова тронулся в путь. Собеседником его в долгой дороге до Петербурга был лишь повар Баридо, слава о котором клубилась паром надо всеми кастрюлями и тарелками высшей знати. Баридо был поэт, он варил и жарил только по вдохновению, одержимый даром кухонной импровизации. Рецептов он не признавал — все рождалось гением на горячей плите, ошеломляя едоков бездной вкуса, аромата и гармонии.

Поезд французского посольства растянулся на несколько миль. Многочисленная свита сопровождала Шетарди: кавалеры, секретари, капелланы, камер-пажи, кулинары, парикмахеры, портные, каретники. В тщательной упаковке везли в Россию 100 000 бутылок тончайших вин, из числа коих 16 800 бутылок были наполнены шампанским. От самого Кенигсберга до рубежей Курляндии поезд сопровождали прусские почтальоны, неустанно трубившие в рога.

На всем пути от Митавы были выстроены русские драгуны. Шетарди въехал в Ригу, где его встречал губернатор и свояк Бирона — генерал Лудольф Бисмарк.

Отсюда уже начиналась Россия. Целый армейский корпус приветствовал французов на берегу Двины возле замка. Пехота, кавалерия, пушки. Войска троекратно стреляли из мушкетов, а пушки пробили 31 залп. Впереди кареты посла ехали всадники с литаврами. Отряд трубачей под эскортом рижской милиции, одетой в зеленое и голубое, пел маркизу хвалу на трубах, а швы на одеждах всадников были обшиты золотым позументом.

— Предлагаю заночевать в нашем городе — сказал Бисмарк послу. — Вам обеспечена полная тишина. Все переулки перекрыты для проезда. Собак мы удавили.

За кошек же никто не может поручиться…

Караул гренадер преклонил перед послом знамена. Был устроен парад, банкет и бал. Говорились речи по-латыни. Шетарди были возданы почести, присвоенные лишь коронованным особам. А дальше — от Риги — путешествие превратилось в подлинный триумф. Войска стояли на всем пути, из городов выходили встречать посла депутации дворянства и купечества, Анна Иоанновна выслала вперед для конвоя лейб- гвардию. Шетарди, мот известный, рассыпал золото…

В карете посла докрасна калили печку — мороз стоял страшный. Наконец за окнами возка засветились дома бюргерской Нарвы, мимо проплыли ряды чинов магистратских с парадными цепями на шеях, — скоро и Петербург! Карету сильно швыряло на снежных ухабах. Прыгая возле раскаленной печки, словно матрос у пушки на корабле в бурю, Баридо готовил для маркиза походную яичницу. Он бухнул на сковородку одни желтки, посыпал их пармезанским сыром, обрызгал все вином, после чего поэт задумался, почти отрешась от бренности мира, и залил блюдо горьковатым соусом бешамель.

— Маркиз! Вот вам последняя ваша яичницаВечером сиренью обрызгало снега. Лес стоял глухой, непроницаемый. Изредка в отдалении вспыхивали, как искры, огни заблудших во мраке деревень. Просека раздалась — шире, шире, шире; побежали мимо карет низкие дворы, мазанки…

Цель достигнута: посол в России! От имени императрицы встречные курьеры предложили маркизу торжественный въезд в столицу. Шетарди отказался:

— Не имею на то права, ибо русский посол в Париже, принц Антиох Кантемир, торжественного вществия в Париж не имел…

Кортеж его был сказочно великолепен, когда посол отправился во дворец Зимний. Стужа лютовала такая, что мороз, казалось, через чулки сдирал с голеней кожу. Француз едва оттаял лишь во дворце царицы. Девяносто печей, поставленных на золотые ножки, сжирали за день по 40 сажен дров березовых, прогревая 70 покоев Анны Иоанновны, ее гардеробы, театр и церковь придворные.

Вельможи и дамы, в чаянии аудиенции, строились в две шеренги, лицом одна к другой, словно готовясь к контрдансу. В проходе между ними тяжело обвисал малиновый бархат балдахина, под которым высилось седалище трона. Иогашка Эйхлер и де ла Суда прилипли, как пиявки, к спине посла, не отставая от него ни на шаг. Среди дряблых вельмож и воздушных красавиц Шегарди вдруг заметил старика, который всем своим видом вызывал отвращение.

— Как оказался здесь этот нищий? — спросил Шетарди.

— Это самый богатый человек в России, — ответил Эйхлер. А переводчик де ла Суда добавил:

— О! Это ведь наш великий оракул Остерман…

С первых же слов вице-канцлера Шетарди обнаружил, что оружием Остермана является не боевой клинок. Нет! Он пользуется тончайшим жалом недомолвок и взглядов, которыми без боли проникает в своего собеседника. С Остерманом можно проговорить вечность, но ты никогда не догадаешься, что он сказал. Остерман выпытает у тебя все — ты не узнаешь от него ничего…

Наконец, грузно двигаясь, из боковых дверей показалась императрица. Неся в руках скипетр с державой, удивительно прямая (чтобы не уронить с головы короны), Анна Иоанновна величаво проследовала к престолу. Поднялась по ступенькам трона и села. За престолом хищный орел распростер свои крылья, глядя по сторонам двухголово; трепетные красные языки торчали из их клювов, словно орлы