— Скорее, скорее, ребята. Нас ждут!..

Корректировщики вышли к батарее, когда та уже вела огонь. В темном разрезе глубокого каньона двигались фигуры врагов, вспышки редких залпов освещали лафеты горных орудий. Немецкие артиллеристы работали не торопясь, методично, как заведенные.

Выбрав для наблюдения вершину невысокой сопки, заросшей кустами ольшаника, Пеклеванный распорядился:

— Готовить рацию! А ты, Лемехов, смотри вокруг, чтобы какой егерь не заскочил к нам ненароком…

Кажущееся одиночество пропало сразу, как только раздался в наушниках знакомый писк морзянки. С «Летучего», на котором держал свой флаг контр-адмирал Сайманов, передавали, что сейчас будет открыт огонь. Не прошло и минуты, как воздух разрезал сверлящий шорох первых снарядов, которые упали на склоне каньона.

— Недолет, — сказал Артем, — передать на флагман: левее — ноль тридцать, больше — восемь…

Другой залп с миноносца пришелся за батареей, но еще не накрыл ее.

— Ладно, — успокоил лейтенант матросов, — все правильно… Правее — ноль-ноль шесть, менее — четыре…

Игнатьев передал поправку на корабли, и когда в небе послышался всевозрастающий гул снарядов, Пеклеванный заранее решил: «Этот, кажется, точно…» По освещенному взрывами каньону прокатилось гулкое эхо. Егеря закричали, донесся чей-то стон, гитлеровские орудия на время прекратили стрельбу.

— Так, так, хорошо, — вслух радовался Пеклеванный.

— Товарищ лейтенант, — спросил его подошедший Лемехов, — а не будут ли они менять позицию?.. Я спустился вниз, так видел: немцы лошадей из конюшни выводят.

— Может, и будут. Только… — В воздухе снова пропели снаряды с миноносцев. — Только, — повторил Артем, когда затих грохот, — мы как сели на них, так и не слезем…

Под откосом замелькали светляки карманных фонарей. Раздались сухие, как пощелкивание бича, команды офицеров. Скрип пушечных осей, доносившийся из каньона, подтвердил предположение Лемехова: немцы действительно меняли позицию батареи.

— Передать на флагман, — приказал Артем, — огонь временно прекратить, элеваторы на стоп, от орудий не отхо…

Лейтенант поймал себя на слове, рассмеялся в рукав. Сидя на этой скалистой вершине, он продолжал жить, как на корабельной палубе. И сейчас, по старой привычке отдав приказание, отдавать которое не входило в его обязанности, он мысленно перенесся к орудийным площадкам эсминца. Там, наверное, матросы усаживаются сейчас на пеньковые маты, вытирают руками пот и говорят: «Ну, здорово, правда?» А вокруг черные сопки, черное небо, и черная тяжелая вода, сонно ворча, облизывает железный борт миноносца…

— Лемехов, — прикрикнул Артем, — не отходи далеко, могут заметить!..

Егеря торопились как можно скорее перетянуть батарею на новые позиции. Как видно, они еще не догадывались, что эсминцы осведомлены о каждом их движении. Во всяком случае, они даже не догадывались прочесать окрестности каньона. Более того, гитлеровцы, чтобы рассеять мрак, даже подожгли несколько картузов и при ярком свете горящего пороха поспешно впрягались в орудия, бросая убитых и разрушенные погреба со снарядами…

— Пошли за ними, — сказал Артем.

»Пейте, герои!»

Пауль Нишец был выписан из госпиталя. Здоровый санитар, который взял ефрейтора и насильно поил горькой микстурой, вел теперь его по коридору, небрежно говорил: «Ты не солдат, а дерьмо: подумаешь, курносых жалко стало!..» Пожилой врач, лечивший Нишеца, сказал на прощанье: «Всю Германию лечить надо, не только вас, дураков». Дорогой ефрейтор раздумывал: «От чего лечить?.. От психического расстройства, а может… может, от нацистской чумы?..»

Придя в роту, Нишец завалился на нары «Надо выспаться как следует», — решил он, кладя под голову свой ранец. Но через час егерей подняли по боевой тревоге и в спешном порядке перебросили на машинах в Стуе.

Офицеры хмуро отмалчивались. Солдаты строили догадки. Прикладывались ухом к земле и говорили, что слышат какой-то гул. «Может, русские перешли в наступление?..» Потом их посадили на самолеты.

Невыспавшийся ефрейтор опомнился ото всего только тогда, когда лейтенант Вальдер вытолкнул его на крыло самолета и крикнул:

— Прыгай!..

Пауль Нишец прыгнул и привычно (старая закалка по Криту) рванул кольцо парашюта. То, что он увидел сверху, поразило его. Казалось, он падает в кипящий котел, в котором варится сталь. Еще никогда, за все войны, спускаясь с парашютом прямо к месту сражения, ефрейтор не видел такого.

Даже извилистая Западная Лица казалась сверху лентой расплавленного металла. Внизу вспыхивали клубки разрывов, над всем этим летали какие-то огненные жуки, и Пауль Нишец похолодел при мысли, что это и есть, наверное, те самые «катюши», о которых так много говорили в Лапланд-армии и «работы» которых никогда не видели…

По приземлении взвод лейтенанта Вальдера сразу недосчитался трех человек: один был убит еще в воздухе, второй ранен на земле, а третьего так и не нашли — очевидно, не раскрылся парашют.

Егерям приказали бегом следовать на позиции, которые были уже вспаханы русскими «катюшами».

Через разрушенные брустверы в траншеи текли ручьи воды от растаявшего снега. Земля хранила в себе какой-то дьявольский жар, отчего невольно вспоминалась преисподняя. Раненые и обожженные егеря, только что отбившие атаку русских танков, жаловались на отсутствие фаустпатронов. Виной тому было существовавшее в штабах мнение, что русские никогда не смогут применять танки в условиях скалистого рельефа Лапландских тундр.

На дне окопа, в котором разместился взвод лейтенанта Вальдера, плавали в грязной воде окровавленные бинты, сухари, цинковые коробки от пулеметных лент. Лица солдат были серы от копоти и усталости.

Нишец подошел к одному пожилому фельдфебелю, носившему нашивки, как и он, еще за Крит и за Нарвик.

— Ну как? — спросил.

Фельдфебель (это старая-то гвардия!) разочарованно махнул рукой и ничего не ответил. А через минуту, не раньше, тихо сказал:

— На этот раз — все кончено… капут! По окопу проносили раненного в живот обер-лейтенанта. Он мотал головой, бредил:

— …Танки… Зачем?.. Где фаустпатроны?.. Бегом, марш!.. Жанна, подойди ко мне… Жа-а- анна!..

Иногда, приходя в себя, офицер тяжело стонал, умоляя солдат поставить носилки на землю. Но земли не было, и зловонная торфяная жижа заливала обер-лейтенанта; снова уползал по ходам сообщения его предсмертный стон:

— Жанна, где ты?.. Подойди ко мне, Жа-анна…

Франц Яунзен положил свой шмайсер рядом с автоматом ефрейтора, сказал как можно бодрее:

— Слушай, Пауль, если не выберемся на берег Западной Лицы, мы потеряем весь плацдарм. Говорят, что в устье Титовки русские сбросили десанты и теперь там наши отступают тоже… Нам надо быть героями!

Размахивая длинноствольным пистолетом, по траншее быстро прошел инструктор по национал- социалистскому воспитанию Хорст фон Герделер. Оберст только что прилетел из Лапландии и, не успев даже принять в Парккина-отеле ванну, был сразу же послан к месту разыгравшегося сражения. Ему многое