Повернутый вперед кормою, «Гринвич» шел по-прежнему за «Аскольдом». В кубрике Мюра встретил транспортный боцман с большим сизым носом, к которому бы так здорово подошло кольцо из ноздрей вождя какого-нибудь дикарского племени в Африке.

Увидев капитана, он стал бить спящих матросов цепочкой от дудки, приговаривая:

— Эй, джентльмены и милорды, вставайте!..

Но Мюр сказал:

— Не будить, — и отвел боцмана в угол. — Хиггинс где? — спросил он тихо.

— Хиггинс не вернулся.

— Так. А те трое?

— Хм… С теми все в порядке. Вот передают вам. Говорят, забыли…

Боцман вынул из рундука клетку с попугаем, подал ее капитану. Тепрель Мюр машинально взял клетку и поднялся на палубу.

— Джиги, джиги, — сказал ему попугай из-под, крыла, куда он спрятал от холода свою клювастую голову.

И это ругательство, которому Тепрель Мюр сам же и научил попугая и которое когда-то забавляло его, вдруг показалось ему издевкой. Он поднял клетку над головой и, размахнувшись, забросил ее далеко в волны океана.

И в беспросветной полярной ночи жалобно вскрикнула диковинная заморская птица.

В штабе

— Вопрос. Вы не можете объяснить, чем вызвано снятие адмирала X. с поста командующего Северной флотилией? Я говорю о группировке «Норд», базирующейся на Финмаркене.

Контр-адмирал Сайманов улыбнулся:

— Выходит, что вам тоже помешала гидрометеорология?

Но, как видите, нашу встречу предсказали не прогнозы синоптиков.

Военнопленный угрюмо промолчал, размяв в пепельнице окурок сигареты. Это был командир немецкого «охотника», взятого на абордаж катером старшего лейтенанта Вахтанга Беридзе. За последние дни этот лысеющий мальчик как-то заметно полинял, в нем уже не было прежнего высокомерия, и, выслушивая вопросы, он тупо смотрел в одну точку, сосредоточенно морща низкий лоб.

Отвечал же он на каждый вопрос точно и обстоятельно…

Разобравшись в пачке бумаг, доставленных в штаб командиром МО-216, Сайманов отложила сторону фотографию немецкого морского офицера. Судя по этому портрету, гитлеровец был уже немолод, лицо — угловатое, губы жестко сведены в ниточку, один глаз его закрывала черная повязка.

Приглядевшись через очки к знакам отличия офицера на фотографии, контр-адмирал спросил военнопленного:

— Вы не скажете, кто этот корветтен-капитан?

— Это командир подводной лодки Ганс Вальтер Швигер.

— Что вы можете сообщить о нем?

— Гросс-адмирал Дениц назвал его национальным героем. Это настоящий ас, которого Геринг сравнивал даже со своим любимцем Мельдерсом, погибшим в начале войны на Восточном фронте. Только Швигер — ас подводный, а не воздушный.

Раскрыв портсигар, Сайманов сказал:

Военнопленный попросил папиросу и, закурив, ответил:

— Нет, герр контр-адмирал, по-моему, однофамилец.

— А похож, — коротко заметил Сайманов, пряча фотографию в стол. — Вопрос, — сказал он, щелкнув ключом ящика. — Что значит появление на севере подводной лодки Швигера?

— Швигер появляется всегда там, где предстоит усиленная подводная война. Последнее время он действовал на английских коммуникациях между Мальтой и Гибралтаром, теперь переброшен сюда. Швигер — опытный и сильный противник. На его счету сто четырнадцать потопленных кораблей…

— Погодите! — перебил немца контр-адмирал. — Ведь англичане еще в прошлом году сообщили о его гибели, и кто-то получил за потопление его субмарины крупную сумму.

— Неправда! — ответил военнопленный. — Это была очередная уловка морского министра. Швигер действительно в прошлом году здорово насолил им в Ла-Манше, но его не так-то легко потопить: в воде он неуловим и скользок, как угорь.

— Значит, ваш флот решил бороться за талассократию на океане посредством неограниченной подводной войны?

— Герр контр-адмирал, я не могу ответить на ваш вопрос точно. Прямых указаний на это не имеется, но Швигер послан на север самим гросс-адмиралом Деницем, любимцем которого он является. Точно так же, как в свое время его однофамилец был одним из приближенных Тирпица. Следовательно, все это проводится с согласия адмиральской квартиры в Берлине…

Допрос продолжался долго Сайманов выяснил подробности о перебазировании немецких миноносцев из Алтен-фиорда в Тана-фиорд — ближе к основным коммуникациям; военнопленный сам проговорился о моральном состоянии офицеров северной флотилии.

— На одном дивизионе подводных лодок, — словоохотливо рассказывал он, — недавно вспыхнул бунт. Дело в том, что на субмарине номер сто восемьдесят семь однажды смыло за борт штурмана. В следующем походе сигнальщики якобы видели ночью, как из одной волны, схлынувшей с палубы, появился этот штурман и снова исчез в море вместе с другой волной. Команда отказалась продолжать операцию. Когда же субмарина снялась с позиции и вернулась в Петсамо, отказались выходить в море команды еще двух подлодок. Вы, герр контр-адмирал, можете не верить в привидения, но вы сами на одном этом факте можете понять, как расшатались нервы у наших подводников. Вполне возможно, что командование, посылая на север субмарину Швигера, экипаж которой состоит исключительно из добровольцев, рассчитывало повысить боевой дух наших матросов. И корветтен-капитан действительно сразу отличился: он торпедировал английский транспорт «Гринвич», потопил эскадренный миноносец «Харди» у острова Медвежьего, недавно удачно атаковал ваш траулер «Абрек»…

Когда военнопленного увели, Игнат Тимофеевич подошел к окну и отдернул штору. Хмурый свет заструился в комнату. До слуха донеслись мелодичные, как игра на ксилофоне, удары склянок с кораблей, стоящих на ветреном рейде.

Контр-адмирал проверил по ним свои ручные часы и, точно отвечая каким-то своим мыслям, тихо сказал про себя:

— Морская война будет не в Ла-Манше и не в Баб-эль-Мандебе, а здесь — у нас… Война жестокая и трудная!

Усталыми шагами он прошелся вдоль стены. Около отдельного стола в углу кабинета остановился. На столе лежала, разбитая на боевые квадраты, карта северного морского театра, и всюду — по голубому полю океана — были расставлены крохотные модели миноносцев, тральщиков, сторожевиков и «охотников».

Сайманов отыскал глазами модель «Аскольда», штормовавшего сейчас около Иоканьги, и вдруг вспомнил: «Рябинин!.. Ведь его сын вызван на сегодня к моему заместителю…»

Когда контр-адмирал вошел в кабинет начальника политотдела, Сережка Рябинин, строгий и немного побледневший, стоял возле стола по стойке «смирно». Капитан второго ранга Петров, держа рапорт молодого Рябинина перед собой, говорил:

— Служба на флоте — дело трудное.

— Трудное, — отвечал Сережка и, приветствуя вошедшего Сайманова, уверенно повторил: — Очень трудное. Я это уже знаю.

— От кого? От отца?

— И от отца тоже.

— Не укачиваешься?

— Нет.

Петров переглянулся с контр-адмиралом. Тот сел в кресло и, веселыми глазами оглядев юношу, вдруг спросил:

— Кто же, товарищ Рябинин, твой любимый герой?