— Окликните их, — шепнул Эванс. Уинтерборн вскинул ружье:
— Стой! Кто идет?
— Фронтширцы, — отозвался усталый голос.
— Спросите, какая рота, — подсказал Эванс.
— Какая рота?
— Все четыре — что осталось.
Они были уже так близко, что Эванс и Уинтерборн могли разглядеть английскую форму. Эванс по цепочке приказал своим податься влево и пропустить фронтширцев. Они еле шли, спотыкаясь на неровном дне окопа.
— Мы держались, покуда нас чуть не всех перебили, сэр, — хрипло и словно извиняясь сказал кто- то из них Эвансу.
— Спрингширцев всех перебили, сэр, ну мы и попали под фланговый огонь, — прибавил другой. — У нас только один офицер остался.
Мимо саперов, тяжело волоча ноги, прошли человек пятьдесят — все, что уцелело от разгромленного батальона. Последними шли старшина и молоденький лейтенант. Эванс остановил его и, коротко объяснив, зачем он здесь со своими саперами, спросил дорогу к передовой. Лейтенант, видимо, изнемогал от усталости. Его шатало, он едва держался на ногах.
— Там… где-то там… — с усилием выговорил он.
— А далеко?
— Не знаю… нет… не могу задерживаться… мне нельзя оставить людей…
И он побрел дальше. Эванс обернулся к Уинтерборну.
— Что ж, Уинтерборн, сойдите-ка с трупа этого боша и двинемся дальше.
Уинтерборн в ужасе отскочил и тут только заметил, что все время стоял на убитом немце.
Они проплутали почти до рассвета, но передовой так и не нашли. Дорогой наткнулись на двух раненых немцев. Эванс приказал санитарам подобрать их. К рассвету они вновь оказались там, где ночью впервые вошли в старые немецкие окопы, дальше местность была им знакома. Санитары с носилками спотыкались на кочках и рытвинах, раненые немцы стонали от каждого толчка.
Медленно, очень медленно остатки Фронтширского батальона брели по М. Вззз, бумм, ТРРАХ! — рвались снаряды, но люди почти не слышали. Они слишком устали. Гуськом они прошли через город. Вышли на прямую дорогу. Тут лейтенант остановил людей, кое-как построил в две шеренги и стал во главе колонны. И они поплелись дальше, даже не пытаясь держать шаг, устало сгибаясь под тяжестью снаряжения, невидящими глазами глядя под ноги, на дорожную грязь. Они спотыкались о каждый камень и каждую выбоину; порою то один, то другой падал и его с трудом поднимали на ноги. Несколько человек отстали и плелись далеко позади. Время от времени лейтенант и старшина останавливались и давали людям возможность вновь собраться и построиться. Шли молча. Очень медленно миновали отвал, разбитый поселок, где квартировали саперы, солдатское кладбище, развалины замка, закрытую в этот час столовую Союза Молодых Христиан286; и когда просветлело небо и забрезжило ясное весеннее утро, вошли в деревню, где предстояло разместиться на отдых. Стрельба утихла, в прозрачном чистом небе звенели жаворонки. В предутреннем свете небритые лица казались мрачными и странно старыми, — серо-зеленые, осунувшиеся, безмерно усталые. Люди шли, волоча ноги.
У штаба дивизии стоял подтянутый, щеголеватый часовой. Увидав горстку солдат, которые устало плелись по улице, он решил, что это идут раненые. Шагах в тридцати от часового молодой лейтенант остановился и еще раз построил своих людей. Часовой услышал его слова:
— Держитесь, фронтширцы.
До тылов уже докатилась весть, что Фронтширский батальон почти весь погиб, отражая яростный натиск врага — из двадцати офицеров и семисот пятидесяти солдат остались в живых полсотни солдат и один офицер.
Часовой вытянулся в струнку и сделал шаг вперед. Вскинул винтовку — раз, два, три, как на параде, — и стал смирно. Когда маленькая колонна поравнялась с ним, он четко взял на караул.
Молодой офицер устало поднял руку к каске. Солдаты не обратили внимания на часового, да и не поняли его. Он смотрел, как они шли мимо, и в горле у него стоял ком.
На Западном фронте все еще было без перемен.
8
Проспав несколько часов и наскоро поев, Эванс и Уинтерборн снова отправились на передовую. Эванса мучил стыд за то, что накануне он заблудился, да и майор его отчитал. Эванс выслушал молча, хотя мог бы и ответить: если майор так хорошо знал дорогу, напрасно он не потрудился сам отвести саперов на место.
Было около двух часов, день стоял холодный, ясный. Они обошли М., над которым, как всегда, не смолкал сводящий с ума свист, треск и грохот снарядов. В окопах, огибающих высоту 91, им повстречались двое раненых — обросшие, по пояс в грязи. Один, с перевязанной головой, нес каску в руке; у другого левый рукав шинели болтался пустой, рука от кисти до плеча в нескольких местах забинтована. Они о чем- то хмуро, сосредоточенно разговаривали и не обратили внимания на Эванса с его вестовым. Уинтерборн услышал, как один из них сказал:
— Я два раза говорил этой сволочи — новому офицеру, — на дьявола, говорю, нам тащиться в тот сволочной окоп, там какую-нибудь сволочь наверняка подстрелят.
— Сволочь он и больше никто, — отозвался другой.
Эванс с Уинтерборном остановились на вершине холма, у старой передовой, чтобы отдышаться немного, и оглянулись. Голубое небо пестрело пушистыми клубками шрапнельных разрывов — артиллерия била по трем вражеским аэропланам. На М., лежавший у их ног, с грохотом сыпались снаряды. Дальше расстилалась серо-зеленая равнина, усеянная пятнами разрушенных селений, иссеченная длинными кривыми шрамами окопов. Четко выделялась широкая извилистая полоса «ничьей земли», перепаханная обстрелами до того, что обнажился пласт мела. Видны были вспышки тяжелых орудий и разрывы вражеских снарядов на перекрестках дорог и вокруг позиций английской артиллерии. Машина с красным крестом, переправлявшая раненых с перевязочного пункта, пробиралась через М., — и, преследуя ее по пятам, на дороге рвались снаряды полевой артиллерии. Эванс и Уинтерборн не сводили глаз с этой машины, желая ей уйти невредимой. Раза два ее скрывал черный дым разрывов, и они уже не надеялись вновь ее увидеть, но она появлялась опять, подскакивая и переваливаясь на выбоинах, и в конце концов скрылась из виду в той стороне, где начиналась железная дорога.
— Ах, негодяи! Как я рад, что они ее не накрыли! — сказал Уинтерборн, вылезая из окопа.
— Ну, знаете, — заметил Эванс, — под красным крестом перевозят не только раненых, это хитрость известная.
При свете дня они без труда нашли новую передовую. В окопах на старых немецких указателях были наспех нацарапаны английские надписи, и даже странно показалось, как это они минувшей ночью сбились с дороги. Всюду было полно пехоты: кто стоял на посту, кто примостился, сгорбясь, на краю ступеней, многие лежали в узких и длинных, точно могилы, нишах, вырытых в стенке окопа. Эванс и Уинтерборн разыскали командира, и он провел их к тому месту, где надо было копать новый ход сообщения. Обернувшись, чтобы ответить Эвансу на какой-то вопрос, Уинтерборн сильно стукнул прикладом одного из спящих в нише. Тот не пошевельнулся.
— Крепко спят ваши ребята, — заметил Эванс.
— Да, — устало отозвался офицер, — но он, может быть, не спит, а умер. Санитары выбились из сил, не успевают выносить мертвецов. Тут и спящие и убитые. Надо обходить всех подряд и каждому давать пинка, иначе не отличишь.
Примерное направление нового окопа, который предстояло отрыть, было намечено заранее: он
