— Вижу, что это не приходило вам в голову. Вопрос этот тонкий и деликатный. Монтагью, быть может, вы объясните?

Капитан отхлебнул вина, словно размышляя, с чего лучше начать, и поднял голову.

— Мы неоднократно говорили о вас с сэром Джозефом, мастер Байэм. Да, у вас есть обязательства.

— Перед кем, сэр? — повторил я.

— Перед вашим именем, перед памятью отца и матери. Вы были арестованы и преданы суду за мятеж, и хотя вас оправдали и вы виновны не более, чем я или сэр Джозеф, к вашему имени может пристать дурная молва. Может пристать, а пристанет или нет, зависит от вас. Если вы предпочтете жить на берегу или, что еще хуже, решитесь похоронить себя в южных морях, люди при упоминании вашего имени будут говорить: «Роджер Байэм? Ну как же, прекрасно помню, это один из мятежников с „Баунти“. Его судили, но в самый последний момент оправдали. Он был на волосок от гибели!» Общественное мнение — грозная сила, мистер Байэм. Сбрасывать со счетов его нельзя.

— Скажу прямо, — отозвался я. — Черт с ним, с общественным мнением! Я не виновен, и мои родители — если есть загробная жизнь — знают об этом. Другие же пусть думают, что хотят.

— Вы оказались жертвой обстоятельств и много перенесли, — мягко возразил капитан Монтагью. — Я хорошо понимаю ваши чувства, однако правы мы с сэром Джозефом, а не вы. Вы носите благородное имя и поэтому обязаны продолжать службу на море. Близится война, ваше участие в ней заставит болтунов замолчать. Ну же, Байэм! Честно говоря, я хочу, чтобы вы служили на «Гекторе», даже оставил для вас место.

— Именно так вам и следует поступить, — кивнул сэр Джозеф.

Доброта капитана Монтагью весьма меня тронула.

— Благодарю вас, сэр, — пробормотал я, — мне лестно ваше предложение, но…

— Нет никакой нужды решать прямо сейчас, — прервал он. — Обдумайте то, что я вам сказал, и в течение месяца дайте ответ.

— Да, не торопитесь, — поддержал сэр Джозеф, — а сегодня больше не будем об этом.

Капитан Монтагью ушел довольно рано, после чего сэр Джозеф повел меня в свой кабинет, увешанный оружием и безделушками из далеких стран.

— Байэм, — заговорил он, когда мы уселись у камина, — я давно хотел задать вам один вопрос. Вы знаете, что я держу слово; если сочтете возможным мне ответить, обещаю, что ваш ответ не узнает никто.

— Слушаю вас, сэр, — отвечал я.

— Скажите, где Флетчер Кристиан?

— Клянусь вам, сэр, не знаю и даже не догадываюсь.

Несколько мгновений он смотрел на меня своими проницательными голубыми глазами, затем резко встал и развернул на стене большую карту Тихого океана.

— Принесите сюда лампу, Байэм» — попросил он.

Мы встали рядом у карты самого большого океана.

— Вот Таити, — проговорил сэр Джозеф. — Каким курсом ушел «Баунти»?

— По-моему, на север-северо-восток.

— Если не ошибаюсь, в этом направлении лежат Маркизские острова. Их уже давно открыл испанец Менданья. Богатые острова, и всего неделя пути при попутном ветре. Смотрите, вот они.

— Сомневаюсь, сэр, — ответил я. — Кристиан дал нам понять, что хочет найти какой-нибудь неизвестный остров. Вряд ли бы он стал обосновываться там, куда могут зайти корабли.

— Пожалуй, вы правы, — согласился сэр Джозеф и сменил тему: — Бедняга Кристиан!

— Вы знали его, сэр?

— Довольно близко, — кивнул он.

— Он был моим хорошим другом, — сказал я. — Видит Бог, у него были основания так поступить.

— Несомненно. А вообще-то странно, мне казалось, что они с Блаем друзья.

— Уверен, что капитан Блай тоже так думал… Меня ждет печальное поручение; я обещал Кристиану повидаться с его матерью.

— Его родители — достойные люди. Они живут в Камберленде.

— Да, сэр, я знаю.

Сэр Джозеф свернул карту. Я посмотрел на высокие часы, стоявшие у стены:

— Мне пора домой, сэр.

— Да, мой мальчик, пора спать. Но прежде чем ты уйдешь, выслушай меня. Я от всей души советую тебе обдумать предложение капитана Монтагью. Сейчас у тебя тяжело на душе, но это пройдет. Мы с Монтагью уже не молоды и знаем этот грустный старый мир лучше тебя. Лучше бы тебе отказаться от мысли осесть на Таити.

— Я обдумаю это, сэр.

День за днем я откладывал поездку в Уитиком. Я боялся покинуть тихий старый дом мистера Эрскина и уехал лишь после того, как навестил в Камберленде мать Кристиана. О разговоре с нею я лучше промолчу.

Промозглым зимним вечером я вылез в Таунтоне из кареты прямо под моросящий дождь и сразу увидел наш экипаж. Старый кучер умер, на козлах сидел его сын, соучастник множества моих детских проделок. Я сел в экипаж, и мы тронулись по грязной, изрытой колесами, плохо освещенной улице.

Дождь все моросил и моросил, лошади бежали по лужам, замедляя ход, когда дорога шла в гору. Устав от долгого путешествия из Лондона, я задремал, а когда проснулся, под колесами уже скрипел гравий аллеи, вдали же виднелись огни дома. На секунду мне показалось, что прошедших пяти лет будто и не было, будто я спешу домой из школы на рождественские каникулы, а матушка прислушивается, не едет ли экипаж.

На крыльце стояла Тэкер, рядом с нею — дворецкий и остальные слуги, показавшиеся мне одинокими и несчастными. Никогда, кроме этого вечера, я не видел слез на глазах у Тэкер.

Несколько минут спустя я сидел в высокой столовой, полной теней и воспоминаний. В желтом свете свечей старый дворецкий бесшумно наполнял мой стакан и менял кушанья, которые я ел, не чувствуя вкуса. Когда я был маленьким, по воскресеньям мне разрешали здесь обедать, а в другие дни я приходил сюда пожелать спокойной ночи родителям и шел спать с пригоршней изюма или инжира. Здесь я обедал с матушкой после смерти отца, здесь в тот памятный вечер мы принимали капитана Блая.

Из-за западных ветров с Атлантики декабрь выдался теплым и дождливым, и я часто гулял по грязным тропинкам; дождевые капли падали мне на лицо, в безлистых деревьях стонал ветер. Медленно, почти незаметно я менялся; мне становилось все яснее, что мои корни скрыты глубоко в этой земле. Теани, наш ребенок, южные моря — все это постепенно меркло в моей памяти, словно красивый полузабытый сон. Настоящая жизнь была здесь, в Уитикоме, среди домов наших арендаторов. И прочные стены нашего старого дома, порядок, который в нем до сих пор сохранился, несмотря на утраты и невзгоды, вернули мне уверенность, что эту неразрывность поколений я должен сохранить. Мало-помалу горечь из моей души улетучивалась.

К концу месяца я принял решение. В то время оно стоило мне дорого, но я до сих пор об этом не жалею. Я написал капитану Монтагью и сообщил, что согласен поступить к нему на корабль. То же я написал и сэру Джозефу. Через два дня пасмурным безветренным утром я стоял у крыльца и ждал экипаж, который должен был отвезти меня в Таунтон. Бристольский канал лежал блестящей стальной лентой под низкими тучами, воздух был так тих, что я слышал крики грачей вдали. Две рыбачьи лодки медленно двигались в сторону океана; их паруса безжизненно повисли, и рыбаки ворочали длинными веслами. Некоторое время я наблюдал за ними, как вдруг услышал голос Тома, покрикивающего на лошадей, и скрип колес по гравию.