— Буду ждать звонка, — сказал он. — А здесь неплохо готовят. Спасибо, что навел на хорошее местечко.

— Поесть на Руси всегда любили, — сказал я. — Ну что же — дрогнули и пошли?

И в самом деле, времени у меня почти не оставалось. Я подозвал обера.

Изя запротестовал: он хотел заплатить сам, я не стал ему препятствовать; пусть совершенствуется в современном российском быте.

Пока он отсчитывал деньги, я сказал так, чтобы он понял: его слова я принял всерьез.

— Ладно, положусь на твое обещание.

Он только кивнул. Мы помолчали.

— Хорошо, — сказал я наконец. — Подъезжай к посольству — устрою так, что ты пройдешь. А к тому времени, может быть, сумею разузнать и относительно второй встречи. Так что не придется тебе прислушиваться к телефону в кармане.

— Спасибо.

— Теперь мне пора. А ты чем займешься?

Он пожал плечами.

— Побездельничаю, пошляюсь по Москве. Ну, еще, может быть, попытаюсь найти и других старых дружков. Вот как тебя нашел. И еще кое-кого.

— И кого же?

— Кого? Ольгу. Ольгу-то помнишь?

Я уже начал было подниматься, но при этих словах раздумал.

— Нашел?

Он кивнул:

— Только что от нее.

— Ну что она — на твой взгляд?

Липсис глянул на меня одним глазом, как птица.

— Приказано с тобою на эту тему не беседовать.

— Ты что — сказал ей, что собираешься ко мне? Он привычно развел руками:

— Случайно выскочило. Да и потом… это же не совсекретная информация, надеюсь? Прости, но у меня такое впечатление, что она не очень-то хочет тебя видеть.

Такого поворота я не ожидал. И почувствовал, как наливаюсь адреналином по самую горловину.

— Вот еще новости! Отчего?..

— Не знаю, не знаю. Так показалось — вот и все.

— Слушай, — сказал я, — а дочку ее ты там видал? Ей сейчас — да, лет двадцать пять, пожалуй. С ней не разговаривал?

Он пожал плечами.

— А зачем? С дочкой у меня общих воспоминаний нет.

— Да, — сказал я после паузы. — В этом ты прав, конечно. А как старик?

Все по-старому, топорщится? Изя негромко присвистнул:

— Эка! Старик — на Востряковском уже сколько времени. Номера могилы не помню, но могу найти. Если хочешь, конечно. Я только помотал головой.

— И верно, — согласился он. — К чему? Архив его, как ты понимаешь, в гроб с ним не положили. Теперь вот Ольга никак не придумает, что ей с этими бумагами делать.

Я пожал плечами. Разговаривать на эту тему мне не хотелось.

— Ладно, мне пора. Свои координаты ты мне дал, мои тебе известны. Так что не забывай.

— О'кей, — согласился он.

— Так здесь сейчас не модно, — предостерег я его. — Россия сейчас к Западу повернулась тем местом, что пониже спины.

— Что же говорят взамен?

— Иншалла, — ответил я весело.

Хотя мне было не до веселья. По чисто личным причинам, неожиданно выплывшим на первый план так некстати. Ольга, значит, со мною общаться не желает. Узнаю ее милый характер, взбрыки и курбеты. А ведь именно для того, чтобы она не ускользнула от встречи, я попросил москвичей нагрузить ее поручением, о котором уже упоминал; само по себе пустяковое, оно должно было показаться ей значительным и романтическим — целиком в ее стиле. Однако все ухищрения пропали зря. Канули в бескрайнюю пустоту. А я-то надеялся перехитрить судьбу.

Впрочем — сказано в Книге, суре четырнадцатой, называемой «Ибрахим»: «Господи наш! Ты знаешь, что мы скрываем и что обнаруживаем. Не скроется от Аллаха ничто на земле и в небесах». Вот и я так думаю.

По пути в гостиницу я чувствовал, что свирепею на глазах. И причиной тому были, конечно же, Ольгины финты.

Шагая, я не нашел ничего более уместного, как предаться воспоминаниям из области личной истории, которая чаще всего волнует человека куда сильнее истории страны, да и всего мира тоже.

В свое время — лет тридцать тому назад — вся наша компания прекрасно знала, что я к Ольге, как тогда говорили, весьма неровно дышал и ни от кого не скрывал этого просто потому, что не в силах был бы утаить, даже будь у меня такое желание или надобность. Их не было; в тогдашнем счастливом возрасте ни у кого из нас не возникла еще необходимость что-то скрывать, умалчивать, вести свою игру. Я был влюблен, и был настойчив — чтобы не сказать упрям, — и в конце концов получилось вроде бы по-моему; но только вроде бы. Потому что когда нас уже собрались поздравлять, Ольга и в самом деле вышла замуж — но только не за меня.

Теперь-то я уверен, что поступила она совершенно правильно, уже тогда поняв меня гораздо глубже, чем был в состоянии я сам; она вышла за моего постоянного соперника Костика Мухина, и это было еще одной причиной моего отъезда на Запад — хотя, разумеется, не главной и не единственной, а именно еще одной. Через год (информация к эмигрантам поступает исчерпывающая и без задержек, так что я знал обо всех событиях почти одновременно с их совершением) они разошлись; но за это время Ольга успела родить дочку. Общественное мнение полагало, что отцом ребенка был законный Костик. Однако у меня имелись кое-какие основания полагать, что девочка была плотью от плоти моей. После их развода я ожидал хоть какого-то сигнала с ее стороны; она же, как я понял слишком поздно, ждала того же от меня: гонору у каждого из нас было куда больше, чем здравого смысла. Когда я наконец спохватился, поезд успел уйти далеко: я понял, что у меня, собственно, осталась только память, а других чувств больше не было. Наверное, и с Ольгой происходило то же. Поэтому единственное, что я тогда сделал, — сообщил Ольге о моем желании участвовать в судьбе ребенка. Я дважды передавал это через знакомых и не получал ответа. Ольга почему-то часто меняла жилье, и все по нисходящей, и из престижной родительской квартиры на Кутузовском в конечном итоге финишировала, по слухам, где-то совсем Почти на окраине. Я слишком поздно сообразил, что у нее просто не хватало денег на жизнь — прошли времена, когда жилье в России ничего не стоило даже по сравнению с тогдашними заработками. Окраина, однако, оказалась с телефоном. На третий раз, узнав ее номер и перед самым выездом в Москву успев уже договориться со здешним людом, я собрался с духом и позвонил сам. Весьма холодным тоном мне было сказано, что к Наталье (так звали девочку) я никакого отношения не имею, так что просят не беспокоиться. Я не поверил, но доказать ничего не мог, к тому же у меня закрутились разные дела и совершенно не осталось свободного времени, чтобы заниматься уточнением своей биографии. Таким вот образом все и закончилось как будто. А встреча на вокзале должна была состояться вроде бы уже не по моей инициативе. Я знал, что если ей предложат оказать услугу известной службе, в которой весь свой век пахал ее отец, то она вряд ли откажется: старик на нее крепенько нажал бы, он был патриотом своего дела. Оказалось, что он нажать уже не мог; она согласилась — возможно, из уважения к его памяти. Но на вокзал не пришла.

Однако сейчас, оказавшись здесь и зная ее координаты, я все же всерьез намеревался — это было у меня накрепко ввязано в планы — поговорить с Ольгой начистоту и докопаться до истины, как бы она там ни выкручивалась. Никак не могу отнести себя к чадолюбивым родителям, скорее наоборот — и если бы ребенок был парнем, я и не стал бы особенно волноваться: мужик должен пробиваться в жизни сам, я