— Не опасно?

— Не очень — уже потому, что мы ждем опасности.

— Ты хочешь забрать записи?

— Не знаю. Если твой тайник надежен — наоборот, подложу и свои. В противном случае — заберем все и направимся в универсальное убежище.

— Такое существует?

— Была прежде такая традиция, — сказал я, — храм Божий является убежищем для всякого, кто нуждается в защите, и в его стенах никакое насилие невозможно.

— Хорошая традиция, — сказала она серьезно.

— Согласен. Но, к сожалению, хорошие традиции далеко не так долговечны, как плохие.

— Мы на самом деле собираемся в церковь?

— Да, но для работы. Там нас ждет очередное интервью.

— Любопытно…

— Там увидим. Пошли.

Я и на этот раз не забыл проверить машину. Но мои оппоненты, видимо, уже поняли, что ко мне таким путем не подобраться. Пора бы им усвоить то же самое и в отношении Наташиной квартиры. Пока же — увы. Упрямые подонки — иного заключения я не мог сделать, убедившись в том, что кто-то опять примерялся ко входной двери и на этот раз уже более квалифицированно: пытался нейтрализовать мою подстраховку, и достаточно деликатно. Видимо, противной стороне было уже известно, чем рискует неосторожный: его найдут крепко спящим, как в своей постельке, и надолго обездвиженным. Но на деликатное обращение прибор не реагирует; он откликается только на правильное обращение. Мы вошли, и я сказал:

— И все же осмотрись внимательно — все в порядке?

Наташа, впрочем, занялась этим, не дожидаясь моего совета. Вскоре из кухни донесся ее голос:

— Кто-то лазил в кастрюли.

— Да, — сказал я. — Это я. Забрал свои кассеты. Больше ничего?

— Как будто нет.

— Хорошо. А тайник?

— Ты обязательно хочешь его видеть?

— Ну, если у тебя есть принципиальные возражения…

— Нет, — сказала она. — Принципиальных нет.. Просто… А, ладно.

Мне, откровенно говоря, было просто любопытно: где в малогабаритной квартире можно оборудовать такой тайник, какого не обнаружат специалисты.

Наташа вышла из кухни, прошла в комнату. Позвала меня. Я вошел.

— Ну вот, — сказала Наташа. — Это здесь.

— Что же: показывай.

— Да прямо перед тобой.

— Что значит — прямо передо мной? — едва ли не рассердился я. — Не вижу.

Однако сразу могу тебя разочаровать: где бы в этой комнате ни заложить тайник, его обязательно найдут. И даже без особого труда.

— Поспорим? — На что угодно.

— Хорошо. Спорим на то, что мне будет угодно. Только не вздумай потом выкручиваться.

— Ein Wort — em Mann! — заявил я, и хотя это было сказано по-немецки, она, похоже, поняла. Усмехнулась. Отошла в угол. Взобралась на стул.

Подняла руку. И извлекла кассету — похоже, прямо из воздуха.

— Э? — сказал я.

— Проигравший платит.

— Постой. Я ничего не понял.

— А это и не обязательно.

— Ты мухлюешь. Она была у тебя в рукаве.

— Думаешь? Хорошо…

Не слезая, она снова двинула рукой — и кассета исчезла. Наташа спрыгнула и подошла ко мне.

— Можешь обыскать. Ну? Убедился? Постой… Куда ты… Ты нахал и грубый насильник! Ну, не сейчас же… Порвешь! Погоди, я сама…

Прошло некоторое время, прежде чем мы вернулись в эту комнату и снова обратились к проблеме тайника.

— Не человек, а маньяк! — заявила Наташа. Слышать это было очень приятно. Но она тут же продолжила:

— Мы спорили вовсе не на это. И все права остаются за мной.

— Разве я хоть словом заикнулся?..

— Попробовал бы — и в самом деле стал бы заикаться. Скажи: занятия… этим самым (она не сказала ни «занятия любовью», ни «траханьем» — предпочла неопределенно-нейтральное) стимулируют твое мышление?

— Никогда не задумывался.

— И ты до сих пор не понял?

— Я вообще крайне тупой экземпляр.

— Спасибо, что предупредил. Ты, значит, ничего не видишь.

— Почему же? Вижу угол комнаты, гладкие стены…

— Вот-вот. И любой увидит то же самое.

— Ты хочешь сказать, что там… тайник-невидимка?

— Ну, простые вещи ты еще способен сообразить.

— То есть… голограмма?

— В десятку.

— Остроумно.

— Конечно, если руками обшаривать каждый дециметр стены, то на него рано или поздно наткнешься. Но шарить там, где ничего нет, станут в последнюю очередь, верно? А для этого ищущий должен располагать временем. Его бывает достаточно у госбезопасности; но тайник заложен не от нее, а от налетчиков. Они же, как правило, спешат.

— Все верно. Положи мои кассеты туда же и побежим. Хотя — постой… А что у тебя там еще?

— Да ничего особенного. Есть одна книжечка. — Она вынула и показала мне брошюрку. — Возьми — может быть, прочитаешь на досуге…

— Тоже дедовская?

— Нет. Липсис оставил маме — сказал, что любопытно…

Я машинально сунул книжку в карман.

— Бежим. Мы и так уже опаздываем.

— На богослужение? — не удержалась она.

— Сложный вопрос, — сказал я серьезно, Богу мы служим или кому-то другому. Это мы потом узнаем.

До Николы на сене добрались без происшествий. Храм был маленький, давних времен, но капитально отремонтированный и совсем недавно покрашенный.

Уютная церквушка, какими в свое время славился город «сорока сороков», и хотелось думать, что и Господь в ней не такой, как где-нибудь в кафедральном соборе, величественный и строгий, а — добрый, провинциальный этакий, всепрощающий, похожий на сельского батюшку на склоне лет. Прежде чем войти за церковную ограду, я перекрестился по-православному. Вообще-то я никогда крещен ни в православие, ни в католичество, ни в лютеранство не был, но положил себе за правило в храме любой конфессии соблюдать необходимые религиозные обряды. Наташа посмотрела на меня не без удивления, но ничего не сказала.

Небольшая, отдельно стоящая пристройка с крестом на куполе, как мне показалось, и есть