жареной картошкой, салат, пиво и несколько видов закуски. Откусив от бутерброда с» икрой, эсэсовец приступил к делу:

— Герр Каростин, в нашем ведомстве были весьма заинтригованы вашим романом

«Ответный удар». Правильно ли мы поняли, что там говорится о войне между СССР и

Англией?

— Вы прекрасно говорите по-русски, — похвалил немца Михаил, чтобы потянуть время. — Жили в России?

— Я родился неподалеку от Ревеля. У моего отца было большое имение, леса, завод. Мой дед был адмиралом русского флота, а сам я в мировую войну дослужился до попучика на Кавказском фронте, потом воевал в армии генерала Врангеля.

Кивая в такт его объяснениям, Каростин лихорадочно прокручивал в уме ситуацию. В «Ответном ударе» не названы противники Советского Союза. Красная

Армия отражает удар вражеского флота, использовав управляемые по радио беспилотные самолеты, начиненные двумя тоннами взрывчатки, где точное наведение на цель осуществлялось с помощью телевидения. Кроме того, в сценах войны на сухопутном театре он описал прорывы тяжелых танков и атаку пехоты, вооруженной автоматами. В первом варианте романа два корпуса красноармейских парашютистов захватили остров Хоккайдо, но из-за цензурных ограничений пришлось опубликовать текст, где говорится о десанте на некий неназванный остров. Ну что ж, если немцам хочется, чтобы этим островом была Британия, пусть остаются в приятном заблуждении…

— Вы совершенно правы, герр обер-штурмбаннфюрер. Я писал именно об этом.

Вальтер Ромпе оживился, засверкал глазами и завалил фантаста наводящими вопросами. Немца интересовало, существуют ли в действительности танки Т-42

(шестьдесят тонн веса при стасемимиллиметровой пушке), истребители И-25

(скорость — семьсот пятьдесят километров в час, вооружены шестью автоматическими пушками калибра сорок миллиметров), скорострельные пушки-гаубицы «Ромашка», автоматы Рустамова и другая красочно расписанная боевая техника, при помощи которой герои Каростина — за четыре дня остановили и обратили в бегство вражеские войска.

Дурачина из ведомства Гиммлера не понимал, что любой писатель способен за пару минут состряпать правдоподобный сюжет. Именно этим и занялся Михаил, охотно под — твердив, что названные системы вооружения существуют либо скоро вступят в строй, равно как реактивные самолеты, сверхдальнобойные пушки и подводные крейсера огромного водоизмещения. Немец был слегка подавлен, но все-таки продолжал выпытывать:

— Как понимать эту публикацию? Неужели таким оригинальным образом ваши комиссары дают понять фюреру, что Красная Армия готова присоединиться к вермахту в битве против англичан?

— Мне трудно оценивать такие сложные политические процессы, — уклончиво ответил Михаил. — Но ваша мысль кажется похожей на правду.

— Можно ли надеяться, что Молотов передаст подобные предложения, когда приедет в Берлин на переговоры с фюрером?

— Простите, меня не посвятили в эти планы. — Михаил с печальным видом склонил голову. — Мое дело — писать романы, но такого сюжета мне пока не заказывали.

— Я все понял. Большевики используют вас втемную. Пожав плечами, Каростин взялся за бифштекс. Ромпе сочувственно сказал, что понимает, как трудно жить талантливому писателю, которому не доверяют важной информации. Затем открыто предложил сотрудничать: служба СД готова передавать Михаилу определенные сведения, но ему придется, в виде ответной любезности, оставлять в условленном месте письменные отчеты. Михаил немного поломался, потом принялся торговаться.

Сговорились на сумме в три тысячи долларов плюс триста рублей за каждый оставленный в тайнике отчет. В портфель «завербованного» конструктора перекочевала пачка купюр, шифроблокнот и план парка в Сокольниках, где находился тайник. Шифр и схема должны были привести в экстаз московских контразведчиков — в этом Михаил не сомневался.

Неторопливо шагая под усилившимся дождем, Каростин мысленно посмеивался: немцы работали безалаберно ко купились на дешевую легенду…

К назначенному часу таксомотор высадил его возле дверей журнальной редакции. Джон, поджидавший гостей в вестибюле, тактично предупредил:

— Все уже собрались. Только… Из Калифорнии приехал Боб Хейнлейн.

— Кто это? Не помню такого.

— Он — наш ровесник, хотя печататься начал совсем недавно. Боб очень талантлив, настоящий генератор идей. Беда в том, что он не слишком любит коммунистов.

— Не привыкать, — отмахнулся Каростин. — К тому же я — беспартийный.

Пошли.

В редакционной комнате сидели на стульях, столах и даже на подоконнике шесть человек. Самым старшим из них оказался сорокачетырехлетний Билл Дженкинс, писавший под псевдонимом Мюррей Лейнстер. Михаил искренне признался, что с огромным удовольствием читал его «Проксиму Центавра» — роман о полете к ближайшей звезде, где земным космоплавателям пришлось выдержать сражение с цивилизацией разумных растений. В ответ Билл — Мюррей, наговорив комплиментов каростинским романам «Снегопады Венеры» и «Тайна звездного дредноута», протянул обе эти книги, выпущенные в мягких обложках нью-йоркским издательством

«Популярная библиотека». Михаил не сразу понял, в чем дело, и американец пояснил, что хотел бы получить автограф русского классика.

Не успел он написать какой-то банальный текст и поставить росчерк, как со всех сторон потянулись руки, сжимавшие такие же покетбуки. Михаил расписывался, благодарил за добрые слова и пытался запомнить незнакомые фамилии начинающих писателей: Саймак, Ван-Вогт, Азимов, де Камп. Несмотря на тревогу редактора,

Хейнлейн держался вполне миролюбиво и даже подарил свежий номер «Астаундинга», в котором была напечатана его повесть «Взрыв всегда возможен».

Потом началось обсуждение каростинского творчества — настолько бурное, что

Михаил вынужден был то и дело останавливать говорившего и просить произнести ту же фразу помедленнее. Когда очередной коллега назвал гостя основателем литературы о космических войнах, Каростин пошутил:

— Теперь я понимаю, почему Док Смит не пришел… Все засмеялись. Эдвард

Смит имел научную степень доктора философии, за что и получил среди писателей-фантастов прозвище Док. Какое-то время он пытался доказать, что его многотомные опусы о Линзменах и звездолете «Космический Жаворонок» заложили фундамент нового течения фантастики — «космической оперы». Так, по аналогии с ковбойскими «мыльными операми», называли романы, посвященные битвам звездных флотов. Однако было очевидно, что такое направление литературы открыли советские авторы: Николай Муханов с его трилогией «Пылающие бездны» и Михаил Каростин, создавший многотомную эпопею «Революция в эфире».

Лейнстер произнес небольшую речь, сказав, что в начале нашего века фантастика имела всего два течения: изложение научных и политических идей без грамотной литературной обработки, как это делали Жюль Верн и Герберт Уэллс, а на противоположном фланге — приключенческие боевики в стиле Бэрроуза и того же Дока

Смита. Лейнстер заявил, что настоящая литературная фантастика началась с произведений Каростина, Беляева, Кэмпбелла и Хейнлейна. Это было очень приятно, и Михаил выступил с ответным словом.

— В основе произведения должна лежать яркая, интересная и, главное, новая научно- фантастическая идея, — говорил он. — Задача настоящего писателя — найти такую идею и тщательно обработать ее методами художественного творчества. На фоне фантастической посылки становится интереснее сюжет, наливаются жизнью образы персонажей. Современность дарит писателям уникальный шанс, потому что мы живем в эпоху величайших и удивительных открытий во всех областях науки и техники. Жюль Верн строил увлекательные сюжеты, исходя из примитивных законов механики. Что он