– Кажется, есть следы укусов, – сказала она. – На обоих лицах.

– Великолепно! – закричал Вернон. – До них еще никто не добрался. В пятницу, пожалуйста. Третья полоса. Продолжим. Леттис. Шахматное приложение на восьмой странице. Честно говоря, не убежден.

Прошло еще три часа, прежде чем Вернон снова остался наедине с собой. Он был в туалете; глядя в зеркало, мыл руки. Отражение было на месте, но не вполне убеждало. Ощущение – или неощутимость – по-прежнему справа, как тугая шапка. Проводя пальцем по черепу, он мог определить границу, разделительную линию, где ощущение в левой части головы сменялось не то чтобы своей противоположностью, но своей тенью – или своим призраком.

Пока он держал руки под сушилкой, вошел Фрэнк Диббен. Вернон понял, что молодой человек явился сюда поговорить, ибо по опыту всей жизни знал, что мужчине-журналисту нелегко и нежелательно мочиться при главном редакторе.

– Послушайте, Вернон, – сказал Фрэнк, став перед писсуаром. – Прошу извинить за утреннее. Вы совершенно правы в отношении Гармони. Моя оплошность.

Чтобы не оглядываться и не наблюдать за отправлениями заместителя международного редактора, Вернон еще раз включил горячий воздух. Диббен в самом деле облегчался обильно, даже оглушительно. Да, если Вернон кого и уволит, то Фрэнка, который энергично между тем отряхивался, чуть дольше, чем следовало, и продолжал свою апологию.

– Да, вы были совершенно правы – не надо уделять ему слишком много места.

Голодный блеск у Кассия в глазах[14], подумал Вернон. Возглавит свой отдел, потом захочет на мое место.

Диббен подошел к умывальнику. Вернон тронул его за плечо – прощая.

– Ничего, Фрэнк. Предпочитаю выслушать противоположное мнение на совещании. В этом весь смысл.

– Очень мило с вашей стороны, Вернон. Не подумайте, пожалуйста, что я собирался миндальничать с Гармони.

Этот фестиваль обращений друг к другу по имени знаменовал конец беседы. С коротким ободряющим смешком Вернон вышел в коридор. Прямо за дверью его дожидалась Джин с пачкой писем на подпись. За ней стоял Джереми Болл, за ним – Тони Монтано, директор-распорядитель. Кого-то еще, подошедшего к очереди сзади, Вернон не разглядел. Главный редактор двинулся к кабинету, на ходу подписывая письма, а Джин перечисляла ему встречи, назначенные на эту неделю. Все двигались вместе с ним. Болл говорил:

– С этим фото из Миддлсбро. Я не хотел бы таких же неприятностей, как с Олимпиадой инвалидов. Я думаю, нужно фото без затей…

– Мне нужен будоражащий снимок, Джереми. Джин, я не могу встретиться с обоими в одну неделю. Это будет плохо выглядеть. Скажите ему – в четверг.

– Мне виделось строгое, в викторианском духе. Портрет с достоинством.

– Он улетает в Анголу. Предполагалось, что поедет в Хитроу прямо после встречи с вами.

– Мистер Холлидей?

– Мне не нужны портреты с достоинством, даже в некрологах. Пусть покажут нам, откуда у них укусы на лицах. Ладно, встречусь с ним перед отлетом. Тони, вы насчет стоянки?

– Боюсь, что видел черновик его заявления об уходе.

– Неужели нельзя найти место для одной машины?

– Мы все испробовали. Заведующий хозяйством предлагает продать свое за три тысячи фунтов.

– Не рискуем ли мы впасть в сенсационность?

– Подпишите в двух местах, и, где я отметила, – инициалами.

– Это не риск, Джереми. Это обещание. Подождите, Тони: у заведующего даже нет машины.

– Мистер Холлидей?

– Но место – его законное.

– Предложите ему пятьсот. Это все, Джин?

– Я не готов к этому.

– Письмо с благодарностями епископам сейчас печатается.

– А что, если такой: оба говорят по телефону?

– Прошу прощения. Мистер Холлидей…

– Слабо. Мне нужно красноречивое фото. Пачкать руки – помните? Выкиньте заведующего со стоянки, раз он не пользуется.

– Забастуют, как в прошлый раз. Выключились все терминалы.

– Прекрасно. На ваш выбор. Тони. Пятьсот фунтов или терминалы.

– Я попрошу зайти кого-нибудь из фотоотдела и…

– Не затрудняйтесь. Просто пошлите в Миддлсбро фотографа.

– Мистер Холлидей? Вы – мистер Вернон Холлидей?

– А ВЫ КТО?

Группа остановилась и умолкла, сквозь нее протолкался худой плешивый мужчина в черном костюме, туго застегнутом на все пуговицы, постучал Вернона по локтю конвертом и вручил конверт. Затем, широко расставив ноги и держа перед собой обеими руками листок, монотонно продекламировал напечатанный на нем текст. «Властью, возложенной на меня означенным выше Судом в Главной канцелярии, довожу до вас. Вернон Теобальд Холлидей, следующий приказ названного Суда: Вернону Теобальду Холлидею, главному редактору газеты „Джадж“, проживающему по адресу: Рукc, 13, Лондон С31, запрещается публиковать или побуждать к публикации, а также распространять или размножать электронными или какими-либо иными средствами, а также описывать в печати или побуждать к таковым его описаниям запрещенный материал, именуемый в дальнейшем „Материалом“, а также описывать характер и детали данного приказа. Названным Материалом являются…» Тощий судебный пристав перевернул лист, а редактор, его секретарша, редактор местных новостей, заместитель заведующего международным отделом и технический директор склонились к нему, ожидая продолжения.

«…все фотографические изображения, а также гравированные, рисованные, выполненные в красках или какими-либо иными средствами репродукции фотографических изображений мистера Джона Джулиана Гармони, проживающего по адресу: Карлтон-Гарденс, 1…»

– Гармони!

Все заговорили разом, и последние канцелярские фиоритуры тощего утонули в гаме. Вернон направился к своему кабинету. Постановление всеобъемлющее. Но у них ничего нет на Гармони, совсем ничего. Он вошел в кабинет, ногой захлопнул дверь и набрал номер.

– Джордж. Это фотографии Гармони?

– Ничего не скажу, пока не приедете.

– Он уже вручил судебный запрет.

– Я же сказал – острое блюдо. Думаю, аргументация интересами общества суд убедит.

Едва Вернон положил трубку, как зазвонил его личный телефон. Клайв Линли. Вернон не видел его со дня похорон.

– Мне надо кое о чем с тобой поговорить.

– Клайв, сейчас не самая удобная минута.

– Ну конечно. Мне надо тебя видеть. Это важно. Может быть, вечером после работы?

В голосе старого друга звучала хмурая настойчивость, и Вернону неловко было ему отказывать. Все же он попытался, хотя и нерешительно.

– Довольно суматошный день.