черт подери – сотрудники подтягиваются. Надо было сказать Джин, чтобы не пускала. Он обожал истории о былых редакторах, рассказываемые за обедом в пабах; великий В. Т. Холлидей – ну, знаете, прославился «Плешьгейтом», – а утренние совещания проводил, лежа на столе. Должны были делать вид, что не замечают. Слова сказать не смели. В носках. А нынче – все серая мелкота, выдвиженцы из бухгалтеров. Или женщины в черных брючных костюмах. Вам большой джин с тоником? Кто, как не он, сделал знаменитую первую полосу. Весь текст загнал на вторую страницу – картинка все сама скажет. Вот когда газеты что-то значили.

Начнем? Все уже здесь. Фрэнк Диббен и рядом с ним – приятный сюрприз – Молли Лейн. У Вернона это было вопросом принципа – не смешивать личную и профессиональную жизнь, так что он ограничился деловитым кивком. Красивая все-таки женщина. И умно придумала – стать блондинкой. И он умно придумал – взять ее в штат. Исключительно на основании ее блестящей работы в парижском «Воге». Знаменитая М. Л. Лейн. Ни разу не прибрала в квартире. В жизни не вымыла тарелки.

Не подперев даже голову рукой, Вернон приступил к разбору полетов. Под головой почему-то оказалась подушка. Это придется по душе грамматикам. Он имел в виду статью Диббена.

– Я уже говорил, – начал он, – и скажу еще раз. «Панацея» не применяется к одной конкретной болезни. Это – универсальное средство. Панацея от рака – бессмыслица.

Фрэнк Диббен имел наглость подойти к Вернону вплотную.

– Позволю себе не согласиться, – сказал заместитель редактора международного отдела. – Рак принимает различные формы. Панацея от рака – вполне законное словоупотребление.

Фрэнк возвышался над Верноном, и это было его преимуществом, однако Вернон остался лежать, показывая, что оно его не пугает.

– Чтобы я этого больше не видел в моей газете, – спокойно произнес он.

– Но я, в сущности, о другом, – сказал Фрэнк. – Подпишите, пожалуйста, мои служебные расходы. – Он протянул бумагу и перо.

Великий Ф. С. Диббен. Возвел свои расходы в ранг искусства. Это было возмутительное требование. На совещании! Не опускаясь до препирательств, Вернон продолжал разбор. Это тоже было из Фрэнка, из той же статьи.

– У нас тысяча девятьсот девяносто шестой. Если вы хотите сказать «надо», не пишите «надобно».

Вернон был несколько разочарован тем, что на выручку Диббену пришла Молли. Ну конечно! Молли и Фрэнк. Мог бы и догадаться. Она дергала Вернона за рукав рубашки, она воспользовалась личными связями с редактором, чтобы защитить интересы действующего любовника. Она наклонилась и зашептала Вернону на ухо:

– Милый, он задолжался. Нам нужны эти деньги. Мы хотим обзавестись прелестной квартиркой на Рю-де-Сен.

Действительно, прекрасная женщина, и устоять перед ней всегда было невозможно, особенно после того, как она научила его жарить порчини.

– Хорошо. Только быстро. Нам надо продолжать.

– В двух местах, – сказал Фрэнк. – Наверху и внизу. Вернон дважды написал: В. Т. Холлидей, главный редактор, на что ушло, казалось, полчаса. Покончив с этим, он вернулся к обзору. Молли закатывала ему рукав, но спросить: зачем? – значило опять отвлечься. Диббен тоже продолжал торчать у стола. Ему сейчас не до них. Еще о многом надо сказать. Сердце у него зачастило, он перешел на возвышенный оракульский тон:

– Теперь о Ближнем Востоке. Наша газета известна своей проарабской позицией. Тем не менее мы будем и впредь бесстрашно обличать жестокости, э-э, творимые обеими сторонами…

Вернон никому не рассказал бы о жгучей боли в верхней части руки и о том, что до него стало доходить, хотя и смутно, где он на самом деле находится, и что было в его шампанском, и кто эти его визитеры.

Однако речь свою он прервал, на мгновение умолк, а потом пробормотал благоговейно:

– Контрход.

В ту неделю премьер-министр произвел перестановки в кабинете, и все сочли, что, хотя общественное мнение склонилось в пользу Гармони, судьбу его решила фотография в «Джадж». За один день бывший министр иностранных дел выяснил – в коридорах партийной штаб-квартиры и у членов парламентской фракции, – что его выдвижение в ноябре не приветствуется: подверженная в политике эмоциям страна, возможно, и даровала прощение или по крайней мере отнеслась к нему снисходительно, однако для политиков такая уязвимость их будущего вождя – помеха. Отныне его удел – безвестность, каковой он обязан редактору «Джадж»; поэтому в аэропорту, до зала VIP [34], куда его недавняя должность давала доступ, он добрался без роя репортеров и без свиты чиновников. У бесплатного бара наливал себе виски Джордж Лейн.

– А, Джулиан. Присоединитесь?

Они не виделись с похорон Молли и рукопожатиями обменялись с осторожностью. До Гармони дошли слухи, что фотографии продал Лейн; Лейн не знал, знает ли об этом Гармони. Гармони, в свою очередь, не знал, как относится Лейн к его связи с Молли. Лейн не знал, известно ли Гармони, до какой степени он, Лейн, презирает его. Им предстояло вместе лететь в Амстердам, чтобы сопровождать гробы обратно в Англию: Джорджу – как старому другу Холлидеев и спонсору газеты «Джадж», Джулиану – по просьбе Фонда Линли, как защитнику интересов Клайва в правительстве. Попечители фонда надеялись, что присутствие бывшего министра сократит волокиту, сопровождающую международные перевозки трупа.

Со стаканами в руках они пересекли запруженный народом зал – нынче большинство людей сходят за VIPoв – и отыскали сравнительно свободный угол возле двери в туалет.

– За усопших.

– За усопших.

Гармони с минуту подумал и сказал:

– Слушайте, коль скоро мы тут по одному делу, давайте уж внесем ясность. Это вы предоставили фотографии?

Джордж Лейн вырос на два не лишних сантиметра и обиженно произнес:

– Как бизнесмен я неизменно поддерживал партию и делал взносы в ее фонд. Зачем бы мне это понадобилось? Холлидей, вероятно, сидел на них, дожидался удобного момента.

– Я слышал, несколько газет пытались их купить.

– Молли передала авторские права Клайву. Фунт-другой он, наверно, заработал. Мне не хотелось спрашивать.

Гармони, отпивая виски, думал, что «Джадж», конечно, не станет раскрывать свои источники. Если Лейн лжет, то делает это ловко. Если нет – будь проклят Линли и все его симфонии.

Объявили их рейс. Когда они спускались к поданному лимузину, Джордж тронул Джулиана за руку и сказал:

– Знаете, на мой взгляд, вы распутались с этой историей чертовски удачно.

– Вы полагаете? – Гармони незаметно убрал руку.

– О да. Многие повесились бы из-за меньших неприятностей.

Через полтора часа голландская правительственная машина уже везла их по улицам Амстердама.

Поскольку они довольно долго перед этим молчали, Джордж весело сказал:

– Я слышал, премьера в Бирмингеме отложена.

– На самом деле отменена. Джулио Бо говорит, что это провал. Половина БСО отказывается играть. Кажется, там есть мелодия в конце – бесстыдно списана с бетховенской «Оды к радости», с разницей в одну-две ноты.