— Это очень напоминает доктора Сингха, который в отношении лейтенанта Куннингэма постоянно говорил: ему станет лучше через два часа, через два дня, через две недели, через два месяца.

— Я то же самое могу сказать, потому что понятия не имею, когда ему станет лучше. Единственное, что я точно знаю, что, даже если он быстро поправится, от него будет мало толку еще много дней, так что вы можете спокойно вычеркнуть его из своих планов, если таковые у вас есть.

— Я сделаю поправку в своих планах, доктор.

— Вот так-то. Похоже, выбора у нас нет. Тут мистер Джемисон хочет еще что-то вам сказать.

— Это моя вина, боцман, — раздался в трубке голос Джемисона. — Возможно, если бы я хотя бы чуть-чуть подумал, этого бы не произошло.

— Откуда, черт побери, вы могли знать, что на Лимассола собираются напасть?

— Это верно, но я мог пойти с ним — не в качестве охраны, а просто чтобы посмотреть, что он будет делать, и приобрел бы, таким образом, кое-какие знания. Пусть совсем рудиментарные, совсем ничтожные, но это дало бы нам возможность освободиться от полной зависимости от одного-единственного человека.

— Тогда Невидимка наверняка шарахнул бы и вас. Нечего, сэр, корить себя за то, к чему вы не имеете отношения. Молоко свернулось, и не вы виноваты в этом. Если немного подумать, то окажется, что именно я совершил ошибку.

Маккиннон повесил трубку и передал содержание разговора Нейсбаю, который стоял за штурвалом, а также лейтенанту Ульбрихту, который еще ранее заявил, что чувствует себя настолько хорошо, что больше не считает нужным для себя постельный режим.

— Это уже начинает действовать на нервы, — заявил Ульбрихт. — Наш друг, похоже, неистощим на выдумки, быстро соображает и, по всему, похож на человека решительного и деятельного. Мне только что пришла в голову мысль, что именно этот Невидимка скорее номер один, а не доктор Сингх.

Если это так, нас ждут еще большие неприятности. В любом случае можно исключить команду «Аргоса», поскольку никто из них не говорит по-английски, так что вряд ли им было известно об аптечке в палате А.

Маккиннон стоял с угрюмым видом.

— Тот факт, что ни один из них, похоже, не понимает ни слова по-английски — все они прекрасно делают непонимающий вид, когда к ним обращаешься на этом языке, — отнюдь не означает, что кто-то из них не говорит по-английски лучше меня. Так что исключить команду «Аргоса» нельзя. И, безусловно, нельзя исключить членов нашей собственной команды, а также те девять человек, которых мы взяли на борт в Мурманске.

— А откуда они могли узнать, что поврежденная аптечка из послеоперационной палаты переместилась в палату А? Только — дайте я подумаю — семь человек знали об этом. Те семеро, что были за столом сегодня утром. Может, кто-то из нас проболтался?

— Этого быть не может, — категорически заявил Маккиннон.

— Никаких сомнений?

— Абсолютно.

— Вы так нам доверяете? — с улыбкой заметил Ульбрихт. — Или вы просто вынуждены кому-то доверять?

— Я доверяю вам всем, — довольно усталым голосом произнес Маккиннон.

— Дело в том, что болтать просто не надо. Всем известно, что доктор Синг и двое раненых матросов с «Аргоса» мертвы. — Он сделал едва заметный жест рукой. — В конце концов, через полчаса мы собираемся хоронить их.

Всем известно, что они погибли от разрыва снаряда, угодившего в их палату. Нашему новому Невидимке должно быть известно, что в этой палате находился передатчик. Вполне возможно, он догадался, что в результате взрыва аптечка пострадала и открылось ее содержимое. На самом деле было не так. Просто мне чертовски повезло.

— Как вы объясните нападение на радиста?

— Очень просто, — с горечью в голосе ответил Маккиннон. — Невидимке не было необходимости знать, где находится радиопередатчик. Он вполне удовольствовался тем, что мы проявили определенный интерес к радио.

Мистер Джемисон считает, что это он виноват в том, что на радиста напали. Совсем напрасно. Когда всем заправляет такой выдающийся ум, как Маккиннон, то его и следует винить. Это полностью моя вина. Когда я искал радиста, я отправился к команде «Аргоса», которая, как обычно, своей отдельной группой сидела в углу столовой, где еще были раненые из Мурманска и члены нашей команды, но на таком почтительном расстоянии, что нашего разговора они слышать не могли. Впрочем, разговора как такового не было. Я просто несколько раз повторил слово «радио», достаточно тихо, чтобы не слышали посторонние, и этот парень из Лимассола посмотрел на меня. Затем я жестами показал передачу сигналов по системе Морзе, а потом якобы я кручу ручку воображаемого электродатчика. Этих манипуляций никто не видел, кроме членов команды «Аргоса». А затем я сделал идиотскую ошибку. Я приставил руку к уху, как будто слушаю что-то. К этому времени Лимассол все понял и поднялся. Но наш новый Невидимка тоже все понял. Только одно движение рукой — и до него все дошло. Он не только опасен, но и крайне умен. Весьма неприятная комбинация.

— Да, действительно, — согласился Ульбрихт. — Вы сделали все правильно, и я не вижу причин для самообвинений. Все-таки я правильно сказал — это уже начинает действовать на нервы.

— Вы, случайно, не помните, — спросил Нейсбай, — кто присутствовал в столовой, когда вы были там?

— Как же, помню. Все члены команды, которые были свободны от вахты.

Дежурили тогда четверо: двое на палубе и двое' вы и Трент, в капитанской каюте, где вы не сводили глаз с секстанта и хронометра. В столовой также были свободные от дежурства механики из машинного отделения. Два кока и Марио. Кроме того, семеро из семнадцати больных, которых мы прихватили в Мурманске. Трое, которые якобы больны туберкулезом, трое, страдающие от психических расстройств. И один обмороженный. Он так забинтован, что едва ходит, так что его не стоит принимать в расчет. Присутствовали также две сиделки, которых тоже можно не принимать в расчет. Нет сомнения, лейтенант, вы правы — команда «Аргоса» наверняка вне всяких подозрений.

— Это уже кое что, — заметил Ульбрихт. — Буквально минуту тому назад вы делали оговорку в их адрес, что показалось мне весьма странным, так как во время нашего длинного разговора в капитанской каюте мы пришли к примерно одинаковому выводу, что команда «Аргоса» вне подозрений. Причем первоначально это предположение, если вы помните, исходило от вас.

— Помню. Здесь нет ничего удивительного. Такой уж я человек. Может, через минуту я буду смотреться в зеркало и заявлять: «И вам я тоже не верю». Да, помню, я сделал это предположение, но тень сомнения, малюсенькая совсем, у меня все-таки оставалась. В то время я только подозревал, что на борту корабля есть еще один Невидимка, но уверенность я почувствовал только примерно полчаса тому назад. Трудно представить, что наш новый Невидимка не имеет никакого отношения к той пробоине в передней части балластного отсека, которая возникла, когда мы были борт о борт с тонущим корветом. Немыслимо, по крайней мере у меня это как-то не укладывается в голове, чтобы член команды «Аргоса» намеренно пошел на убийство человека, который является не только его коллегой, но и земляком.

— По крайней мере, это уже что-то, — сказал Нейсбай. — И мы опять возвращаемся к нашей собственной команде, так?

— Да, к нашей команде или же, по крайней мере, к шести калекам из Мурманска, которые якобы страдают физическими и умственными расстройствами.

Нейсбай печально покачал головой.

— Арчи, это путешествие разрушит вас как личность. Никогда мне еще не приходилось сталкиваться с человеком, который с подозрением относится буквально к каждому. Вы даже себе до конца не доверяете.

— Если подозрительность дает хотя бы какую-нибудь надежду на спасение, Джордж, то я буду оставаться таким. Помните, мы вынуждены были покинуть Галифакс в чрезвычайной спешке, в качестве грузового судна, который даже наполовину не успели переделать в госпитальное. А почему?