— Может быть, если я сумею подловить одного из его сыновей на какой-нибудь проделке, я смогу выкурить Большое Дуло из его норы. Сказать по правде. Кори, наш участок в Зефире не слишком приспособлен для таких серьезных операций, в нем служит всего один человек — я. Мэрия выделяет на дела шерифа очень немного средств. Черт, — сказал он и невесело улыбнулся. — Я получил эту работу только потому, что ею не хотел заниматься никто другой. Жена чуть ли не каждый день уговаривает меня бросить это занятие и вернуться к тому, чем я занимался раньше; а раньше я красил дома. Шериф пожал плечами.

— Ладно, — заключил он, — весь город говорит о Блэйлоках с опаской. В особенности боятся Большое Дуло. Можно прочесать лес, но не думаю, что смогу собрать на это дело больше пяти-шести человек. Прежде чем мы найдем его следы, Большое Дуло узнает о нашей вылазке и предпримет ответные шаги. Ты понимаешь, в чем трудность, Кори?

— Да, сэр. Блэйлок Большое Дуло сильнее закона.

— Он не сильнее закона, — ответил шериф. — Просто он представляет собой гораздо большую угрозу. Гроза приближалась. Ветер уже гнул вершины деревьев. Рибель поднялся на ноги и стоял, нюхая воздух. Шериф Эмори встал со стула.

— Спасибо, Кори, я услышал все, что мне было нужно. Теперь я пойду, — сказал он. — Спасибо за помощь. В сумеречном свете приближавшейся грозы Эмори казался очень старым и усталым; плечи шерифа были опущены. Он заглянул в дом и попрощался с мамой и отцом. Отец вышел на крыльцо, чтобы пожать шерифу на прощание руку.

— Впредь будь осторожен, Кори, — простился со мной Эмори, и вместе с отцом они пошли к машине шерифа. Я сидел на крыльце и гладил Рибеля, а отец и шериф несколько минут стояли у машины и разговаривали. Когда шериф наконец уехал, отец вернулся на крыльцо. Его лицо тоже показалось мне очень усталым.

— Пойдем в дом, напарник, — сказал он мне, — сейчас начнется дождь. Отец открыл передо мной дверь.

— Негоже сидеть в такую грозу на улице. Ветер завывал всю ночь напролет. Дождь стучал в окна, а молнии ветвились по небу словно пальцы колдунов, тянущих руки к крышам моего городка. В ту ночь я впервые увидел сон о четырех девушках-негритянках, одетых во все праздничное, в блестящих туфлях. Девушки стояли под облетевшим деревом с голыми ветвями и раз за разом, без конца повторяли мое имя. Снова и снова, без конца. Они звали меня.

Август медленно умирал, а с ним умирало н лето. Впереди ждала школа, долгие дни учебы в обрамлении золотой осени, долгие скучные дни строгости и порядка, пришедшие на смену летнему разгулу. Это случилось в последние дни лета: я узнал, что шериф Эмори побывал у мистера Гаррисона и мистера Моудтра. Жены и того, и другого клятвенно объявили шерифу, в ту ночь, когда мы с друзьями лежали в кустах у дороги ни живы ни мертвы, их мужья провели весь вечер дома и никуда не выходили. Шериф был бессилен сделать что-либо еще; ведь, в конце концов, я не видел лиц людей в масках, которые украли у Большого Дула ящичек с чем-то ужасным. В сентябре в моем почтовом ящике появился новый номер “Знаменитых чудовищ”. На конверте из плотной коричневой бумаги, в котором приходили мои журналы, красовался отвратительный зеленый плевок. Однажды утром мама сняла трубку телефона и позвала меня:

— Кори, тебя к телефону! Я взял у мамы трубку. На другом конце линия была миссис Эвелин Пасмо, которая известила меня, что на литературном конкурсе, устроенном Художественным советом Зефира, я получил третье место в номинации коротких рассказов. Она звонила, чтобы предупредить меня, что мне предстоит прочитать свой рассказ на церемонии награждения в библиотеке мэрии во вторую субботу сентября. Я буквально лишился дара речи. В конце концов, собравшись с силами, я пробормотал: “Да, хорошо, мэм”. И положил трубку на рычаг. Первым моим чувством был небывалый восторг, от которого я чуть не вырвался из своих “хаш паппиз” и не воспарил к потолку, а вторым — небывалый ужас, от которого я немедленно грохнулся на пол. Мне придется прочитать свой рассказ перед всеми? Вслух? Перед полным залом людей, большинство из которых я едва знаю? Мама успокоила меня. Это было частью ее работы, она знала, что со мной делать. Она отлично справлялась со своими обязанностями. Она сказала, что у меня еще предостаточно времени для того, чтобы как следует потренироваться, что она очень гордится мной и ужасно рада моему успеху. Она немедленно позвонила отцу на работу в молочную: отец тоже порадовался моим достижениям и сказал, что сегодня он привезет мне две бутылки холодного шоколадного молока, потому что такое дело нужно обмыть. После этого я позвонил Дэви Рэю и Бену. Они тоже сказали мне, что третье место на взрослом конкурсе — это классно, но, быстро уловив дрожь в моем голосе, поиграли на моих нервах, на разные лады обрисовав картину того, как я буду выглядеть на сцене перед таким количеством солидных людей. “Что будет, если на твоей ширинке сломается молния и ты не сможешь подняться на сцену? ” — спросил меня Дэви Рэй. “Что, если твои руки начнут трястись так, что ты не сможешь удержать бумажку? ” — спросил меня Бен. “Что будет, если ты откроешь рот и не сможешь произнести ни слова? ” — спросил меня Джонни. И это мои друзья! Кто лучше них знает, как сбить тебя с пьедестала, верно? За три дня до начала школы, когда стоял отличный ясный день — по небу летели легкие облачка, а с юга дул теплый ветерок, — мы пригнали на великах к бейсбольному полю, привязав перчатки за шнурки к рулю. Мы заняли позиции вокруг восьмиугольника, который за время нашего отсутствия зарос сорной травой. Взглянув на табло, можно было легко убедиться в том, что не только наша младшая лига бьется в агонии проигрыша; команда взрослых, “Перепела”, тоже продула “Хайфлаерсам”, команде военно-воздушной базы, пять — ноль. Стоя почти по колени в траве и перебрасываясь мячиком, мы с грустью рассуждали на тему того, что лето проходит и ничего с этим поделать нельзя. Правда, в глубине души мы с восторгом предвкушали начало учебного года, потому что наступало время, когда свобода.., как бы это сказать, приедалась. Когда свободного времени становилось слишком много. Мы уже были готовы к тому, чтобы кто-то накинул на нас узду, для того чтобы мы могли всласть полетать следующим летом. Мы бросали сильные прямые и крученые верхние мячи и низкие “пылесборники”. Бен бросал “срезать головки червякам”, который мало кто умел, а Джонни пускал крученый так, что перед тем как влететь в перчатку, мяч делал “рыбий хвост”. Мы все, каждый в одиночку и все вместе, были свергнутыми королями. Хотя это лето было не последнее: будет и следующее, и не одно. Мы тренировались уже минут сорок и наши лбы были мокры, когда Дэви Рэй крикнул:

— Эй, смотрите-ка, кто идет! Мы дружно оглянулись. Прямо через траву к нам, руки в карманы, брел Немо Кюрлис. Он был такой же жердью, кожа да кости, настоящий шкет, его кожа по-прежнему была молочно-белой. И это в конце лета. Мать держала его на коротком поводке, это точно.

— Привет! — крикнул я.

— Привет, Немо! — подхватил Дэви Рэй. — Иди к нам, давай покидаем немного!

— Отлично! — подал голос Джонни, в голосе которого не было энтузиазма, потому что он хорошо помнил отбитые пальцы. — Наконец-то Бен попробует принимать твои подачи! Немо грустно покачал головой. Пройдя через поле мимо Джонни и Бена, он направился ко мне в “дом”. Когда он остановился передо мной и наконец поднял лицо, я увидел, что по его щекам текут слезы. Его глаза за толстыми стеклами очков были красные и распухшие от слез, ресницы слиплись сосульками.

— Что случилось? — с тревогой спросил я. — Кто-то обидел тебя? Тебя побили?

— Нет, — всхлипывая, ответил он. — Просто я.., я… К нам подошел Дэви Рэй, подбрасывая в руке бейсбольный мяч.

— Что случилось. Немо? Ты плачешь?

— Я… Немо крепко зажмурился и всхлипнул. Он изо всех сил старался успокоиться и взять себя в руки, но у него ничего не получалось.

— Я уешаю, — наконец выдавил из себя он.

— Уезжаешь? — Я нахмурился. — Но куда?