даже позади неуклюжего толстяка Бона. С тех пор как Брэнлины избили его почти до бессознательного состояния, Джонни словно прибавилось несколько лет; он как будто отдалился от нас и держался особняком, но что в точности происходило внутри него, было трудно объяснить. Я думаю, перемены в Джонни были связаны с тем, что ему довелось вкусить горьких плодов боли и обиды больше всех нас и часть того волшебного беззаботного взгляда на мир, что отличает детей от взрослых, исчезла, и теперь, как бы он ни налегал на педали своего велика, ему было ни за что не догнать это волшебство. В свои юные годы Джонни на мгновение заглянул в черную дыру смерти, в которой отчетливо увидел то, что нам, его беспечным друзьям, могло только туманно пригрезиться в самые грустные минуты. Он увидел, как летнее солнце льет свои лучи на Землю, на которую уже не ступит его нога. Мы сидели в тени Ледяного Дома, обдуваемые несшейся из его снежных легких — морозильных камер — прохладой, и говорили о смерти. Первым тему поднял Дэви Рэй, поведавший нам, что не далее как вчера его отец сбил на дороге кошку; когда они приехали домой, часть внутренностей кошки все еще была прилеплена к передней шине. “У собак и котов собственные небеса”, — согласились мы. “Интересно, есть ли у них свой ад? ” — спросили мы друг друга. “Нет, — таково было мнение Бена, — потому что звери не грешат”. “А как быть, когда собака бесится и кусает всех направо и налево, после чего ее приходится усыпить? — поинтересовался Дэви Рэй. — Разве это не смертный грех? ” Но этот вопрос только породил у нас другие вопросы.

— Иногда, — сказал Джонни, который сидел под деревом, опираясь спиной на его ствол, — я смотрю на свои наконечники и мне очень хочется узнать, кто их сделал. Я пытаюсь представить, как выглядят призраки давно умерших воинов; может, они до сих пор ходят где-то здесь, вокруг нас. Может, они ищут свои потерянные стрелы. Их стрел больше нет, потому что они все у меня.

— Ну ты даешь! — вскричал Бен. — Никаких призраков нет и не было, все это сказки! Верно, Кори? Я пожал плечами. Я никому еще не рассказывал о Полуночной Моне, с которой я встретился на дороге в лесу. Если мои приятели не захотели верить в то, как я одолел Старого Мозеса, воткнув ему в глотку метлу, то в водителя-призрака на призрачной машине они не поверят ни за что. Нечего и пробовать.

— Отец говорит, что Первоснег — призрак. Он существует на самом деле, — подал голос Дэви. — Первоснег — призрак, поэтому никто не может его подстрелить. Потому что он и без того давно мертвый.

— Никаких призраков нет, все это треп, — упрямо продолжал гнуть свое Бен. — Никаких призраков нет, и Первоснега твоего тоже нет.

— Нет есть! — Дэви был готов защищать легенду до последнего. — Отец говорил, что наш дед однажды видел Первоснега своими глазами, давно, когда был таким же, как мы. А еще отец говорит, что он знает человека с бумагорезки, который тоже видел Первоснега! Тот человек сказал, что сам видел Первоснега на опушке леса — такой огромный белый оленище, рога — почти до макушек деревьев! Представить страшно. Этот человек как раз шел на охоту, и у него с собой было ружье. Не успел он вскинуть ружье, прицелиться и выстрелить, как Первоснег уже ускакал прочь, да так быстро, что пуля не смогла его догнать!

— Все. Это. Враки, — упрямо твердил Бен. — Призраков не бывает!

— Бывает!

— Не бывает!

— Бывает!

— Не бывает!

— Бывает!

— Не бывает! В таком стиле наша дискуссия длилась весь день. Я запустил шишкой Бену в живот, и тот взвыл от негодования, вызвав всеобщий смех. Первоснег был легендой, тайной и главным трофеем всего охотничьего сообщества Зефира. Как утверждало предание, где-то в чаще леса, раскинувшегося между Зефиром и Юнион-Тауном, обитал огромный белоснежный олень с рогами до того большими и раскидистыми, что при желании к ним можно было привязать качели и свободно качаться, как на ветвях дуба. Каждый год в начале охотничьего сезона один-два человека обычно видели Первоснега, и каждый раз ему приписывались необыкновенная подвижность и таинственное умение уклоняться от пуль благодаря могучим прыжкам, моментально уносящим его от самых быстрых пуль в глубины лиственной и хвойной обители. Первоснега обкладывали целыми охотничьими бригадами, на него устраивали специальные облавы — но облавы всякий раз возвращались ни с чем, только с рассказами о следах гигантских копыт на первом снегу и свежесодранной коре на уровне выше человеческого роста, там, где рога Первоснега задевали деревья. Белого оленя было невозможно добыть. Думаю, на самом деле никто из охотников и не пытался попасть в Первоснега, потому что белый олень-гигант был для них символом всего удивительного, прекрасного и недостижимого, чем был богат наш лес, но что составляло также основу жизни. Первоснег был тем, что во все времена находилось между летом и началом осеннего охотничьего сезона. Первоснег был вечной молодостью, связующей нитью между дедами, отцами и сыновьями, великим ожиданием будущей охоты, дикой природой, которая никогда не покорится человеку. Мой отец никогда не увлекался охотой; легенда о Первоснеге редко звучала в нашей семье, в отличие от семьи Дэви Рэя, у отца которого, стоило только ударить первому утреннему морозцу, всегда стоял наготове “Ремингтон”

— В этом году отец обещал взять меня с собой на охоту, — сообщил нам Дэви Рэй. — Он твердо обещал мне. Посмотрим, кто будет смеяться последним, когда мы в ноябре принесем с охоты Первоснега. Я глубоко сомневался в том, что, увидев Первоснега, Дэви Рэй или его отец решатся нажать на курок. У Дэви было собственное небольшое ружье для подростков, из которого он иногда стрелял по воробьям. Ни разу он ни одного воробья не подстрелил. Жуя травинку, Бен наслаждался прохладным ветерком из приоткрытых дверей Ледяного-Дома.

— Сейчас меня больше всего интересует другое, — мечтательно проговорил он. — Мне здорово хочется узнать, кто такой этот утопленник в автомобиле, что лежит сейчас на дне озера Саксон. Я подтянул ноги к груди, обхватил колени руками и принялся рассматривать ворон, круживших в небе у нас над головами.

— Таинственная история, — продолжал Бен, явно рассчитывая, что я подхвачу такую соблазнительную тему. — Твой отец видел, как тот парень тонул, а теперь он лежит на дне весь в тине и его мясо едят черепахи. Что скажешь, Кори?

— Не знаю, наверное, ты прав, — отозвался я.

— Но ты-то сам что думаешь об этом? — не унимался Бен. — Ты же был там и все видел?

— Да, конечно, я там был. Но редко об этом вспоминаю. Само собой, я не стал рассказывать им, что не проходит и дня без того, чтобы я не вспоминал об автомобиле, скатившемся в озеро прямо перед носом у нашего пикапа, о том, как отец бросился в воду, о том, как я заметил в лесу зловещую фигуру неизвестного с ружьем в руке и шляпе с зеленым пером.

— Тут что-то нечисто, это наверняка, — высказал свое мнение Дэви Рэй. — Может, и без призраков не обошлось. Почему этого парня никто не знает? Как так вышло? Ведь до сих пор никто не подал на него в розыск!

— Это потому, что он нездешний, — подал голос Джонни.

— Шериф думал об этом, — ответил я. — Он обзвонил кучу городов.

— Да, — отозвался Бен, — но ведь он не мог позвонить во все города? В Калифорнию и на Аляску он ведь не звонил?

— Что парню из Калифорнии или с Аляски делать в нашем Зефире, балбес ты? — с вызовом бросил Дэви Рэй.

— Он вполне мог приехать из любой части света, откуда ты знаешь, мистер Умник?

— Я знаю только, что балбеса я всегда увижу за милю, это точно! Бен набрал в легкие воздуха, чтобы выпалить достойный ответ, но в этот момент снова встрял Джонни:

— А может, тот парень был шпионом? Услышав такое, Бен прикусил язык.

— Шпион? — поразился я. — Но что тут делать шпиону? У нас в округе нет никаких секретов!

— Почему нет, а авиабаза? — Джонни один за другим принялся щелкать суставами пальцев. — Может, он был русским шпионом. Может, он шпионил за тем, как наши самолеты сбрасывают на цели бомбы, а может быть, тут у нас вообще происходит что-то такое, о чем мы понятия не имеем. Мы все потрясенно замолчали. В Зефире убит русский шпион? При этой мысли от сладкого страха замирало