– Вы сказали, что она делала что-то, зарабатывая тем самым себе на жизнь. Что же это было?

– Это очень распространено у нас в городе, – сказала Лонни.

– Что распространено?

– Если Салли в этом везло, тем лучше.

– Везло в чем?

– Это даже не противозаконно, насколько мне известно, – сказала Лонни. – Никто от этого еще не пострадал.

– О чем мы говорим? – спросил Мейер. Можно было подумать, что она имела в виду проституцию, но она наверняка знала, что проституция противозаконна. Да и кто сказал,что от нее никто не пострадал?

– Объясните нам, что вы имеете в виду, – сказал Карелла.

– Я ничего не должна вам объяснять, – сказала она и сложила руки на груди, как надувшая губы шестилетняя девочка.

– Мы можем вызвать вас повесткой и заставить отвечать на вопросы перед большим жюри, – сказал Карелла. Он предположил, что если эта уловка срабатывала тысячу раз прежде, то и теперь подействует.

– Присылайте повестку, – сказала Лонни.

Когда Браун спустился к месту стоянки полицейских автомашин, он с удивлением увидел старую машину, которую они тянули на тросе в субботу. А затем на заднем сиденье он увидел Клинга на четвереньках.

– Я сказал им, что не хочу снова садиться в эту развалину, – сказал он Клингу. – Что ты делаешь?

– Вот она, – сказал Клинг.

– Что там такое?

– Серьга Эйлин, – сказал он и показал ему золотое колечко.

Браун кивнул.

– Хочешь сесть за руль? – спросил он. – Я ненавижу эту машину.

– Да, – сказал Клинг.

Он положил серьгу в карман пальто, смахнул пыль с колен и сел за руль. Рядом расположился Браун.

– Эта дверь плохо закрывается, – сказал Браун, хлопая дверью раз за разом, пока она наконец не закрылась как положено. Потом он включил печку; печка с лязганьем зашумела. – Отлично, – сказал Браун. – Куда держим путь?

– В Даймондбэк, – сказал Клинг и завел мотор.

– Отлично, – сказал Браун.

В департаменте полиции бытовала такая присказка: самое верное место, где тебя непременно убьют, – это на углу Ландис-авеню и Портер-стрит, а самое удачное время для этого – полночь в любую субботу августа. Браун и Клинг считали удачей, что они прибыли на тот самый угол в полдень студеного февраля, но они вовсе не были рады оказаться в Даймондбэке в принципе. Брауну место назначения нравилось еще меньше, чем Клингу. Даймондбэк, в 83-м участке, был исключительно «черным районом», и многие местные жители полагали, что черный полицейский – это самый гнусный полицейский в мире. Даже добропорядочные граждане – а таких здесь было гораздо больше, чем сводников, торговцев наркотиками, вооруженных грабителей, взломщиков, проституток и различных мелких воришек, – чувствовали, что если возникали проблемы с законом, то лучше пойти к белому, чем к любому из собратьев. Черный полицейский напоминал исправившуюся проститутку: с таким не хотелось иметь дело.

– Как звать того парнишку? – спросил Браун.

– Эндрю Флит, – сказал Клинг.

– Он белый или черный?

– Черный, – сказал Клинг.

– Отлично, – сказал Браун.

Последний адрес Флита указывал на один из хмурых многоквартирных домов на авеню Сент- Себастьян, которая начиналась у восточного края Гровер-парка и пролегала с севера на восток вдоль тринадцати кварталов между авеню Ландис и Айсола. Далее она переходила в другой проезд под названием Адамс-стрит, вероятно, в честь второго президента Соединенных Штатов или даже шестого. Сегодня, во вторник, авеню Сент-Себастьян выглядела особенно хмуро. Бедный район можно всегда отличить от других: улицы здесь чистят и посыпают песком в последнюю очередь в этом городе. Мусор, особенно в плохую погоду, накапливается, видимо, с целью поощрения свободного предпринимательства среди крысиной популяции. В Даймондбэке крысы величиной с кошку бесстрашно прогуливаются по улице при свете дня. Когда Клинг припарковал машину у сугроба перед домом Флита, было десять минут двенадцатого. Не было видно ни одной крысы, но мусорные ящики вдоль улицы были переполнены. Мусор также примерз к обледенелому тротуару. Люди в этих краях не пользовались пластиковыми мешками для мусора. Мешки тоже стоят денег.

Два чернокожих старика стояли у огня, который они разожгли в отпиленной половинке бочки от бензина, и грели руки. Браун и Клинг прошли мимо них к парадному здания. Старики тотчас догадались, что они детективы. Старики даже не подняли глаз, когда Браун и Клинг поднимались по ступенькам парадного. А Браун и Клинг не стали смотреть на двух стариков. Негласное правило звучало так: если ты нарушил закон, то между тобой и полицией доверия быть не может.

В небольшом вестибюле они осмотрели почтовые ящики. Только на двух из них были таблички с фамилиями.

– У нас есть его номер квартиры? – спросил Браун.

– 3 'В', – сказал Клинг.

Замок внутренней двери вестибюля был сломан. Естественно. В патроне, свисавшем с потолка, не было лампочки. Естественно. Коридор был темным, а ступеньки, ведущие наверх, были еще темнее.

– Надо было взять фонарик из машины, – сказал Браун.

– Да, – сказал Клинг.

Они поднялись по ступенькам на третий этаж.

Они прислушались, стоя перед дверью в квартиру Флита.

Тишина.

Они еще прислушались.

По-прежнему тишина.

Браун постучал.

– Джонни? – послышался голос.

– Полиция, – сказал Браун.

– Ах!

– Откройте, – сказал Браун.

– Сейчас, секунду.

Браун посмотрел на Клинга. Оба пожали плечами. Они услышали шаги, приближающиеся к дверям, затем – как кто-то возится с дверной цепочкой. Затем услышали, как отперли замок. Дверь открылась. Перед ними стоял худой чернокожий парень в синих джинсах и светло-коричневом свитере.

– Да? – сказал он.

– Эндрю Флит? – сказал Браун и показал ему свой значок и удостоверение.

– Да?

– Вы Эндрю Флит?

– Да?

– Мы хотим задать вам несколько вопросов. Можно войти?

– Да, конечно, – сказал Флит и посмотрел мимо них в сторону лестничной клетки.

– Или вы ждете кого-то?

– Нет-нет, заходите.