слишком непрактичен в жизни, его должна заставить необходимость, как того инвалида войны в троллейбусе.

На второй день, после того как уложили Дау спать, я попросила Танечку задержаться минут на 15.

«Танюша, я быстро приму ванну. А то я боюсь залезать в воду, вдруг он начнёт звать».

Моясь, случайно в груди обнаружила опять опухоль и очень обрадовалась. Мысль работала только в одном направлении: завтра амбулаторно сделаю операцию, придудомой, Танечка уйдёт, и Дау, жалея меня, сам начнёт вставать и ложиться в постель, держась за поручни.

Отпустила Танечку, пока ничего не сказала: боялась, вдруг врачи не захотят оперировать. С медиками я не находила общего языка.

Спала я теперь примерно с 8 до 10 утра — 2 часа. Таня не отходила от Дау. На мне были обязанности: закупать продукты, всех кормить и ещё много домашних дел. Таня приходила в 8 часов утра, она кормила Дау завтраком, одевала и выходила с ним гулять. Просыпалась я сама без будильника примерно в 10 часов утра. Вскакивала, бежала наверх смотреть, сколько градусов мороза. Наступил февраль. Выходила к Танечке, трогала у Дау руки, не замёрз ли он.

«Танечка, прежде чем выходить гулять, всегда смотрите на градусник в окне. Если на дворе температура больше 10 градусов мороза, гулять не ходите. Он, вдыхая холодный воздух, может простудить лёгкие».

Дау возвращался с прогулки домой, когда его гнали газы в уборную.

Как только уладила неотложные домашние дела, помчалась в больницу к хирургам. Амбулаторно отказались оперировать. Но в больнице обещали на следующий день отпустить меня домой. Вернувшись домой, рассказала свой план Танечке, она испугалась: «Кора Терентьевна, зачем вы так. Если сделают операцию, останьтесь хоть на несколько дней в больнице». — «Нет, Таня. Я здорова, эта операция лёгкая. Я сразу вернусь домой. Вы Дау скажите, что вас телеграммой вызвали в деревню, и уйдёте. Танечка, только так можно попробовать его самого заставить ходить в уборную».

Но во время операции я потеряла сознание. Оказалось, опухоль не одна, а целых четыре. Рана была глубокая, не зашили, вставили дренаж. Рано утром, вернувшись домой, пришлось долго уговаривать Таню, чтобы она ушла. Наконец, я осталась с Дау одна.

— Корочка, что я буду делать? Ты после операции совсем больная, а Тани нет. Вызови Гарика из университета.

— Нет, Дау, я не знаю, где разыскивать Гарика. Ботинки у тебя одеты. Попробуй опираться на те перила, что приделаны у твоей постели.

— Нет, нет, Коруша. Я не смогу. Я уже очень хочу в уборную, помоги мне встать.

— Дау, я не в силах. Попробуй, пожалуйста, сам.

— Нет, нет. Я не могу, Коруша, дай мне только одну руку.

Он стал кричать, дрожать, побелел. Я не выдержала и отвела его в уборную. Все рухнуло. Я была в отчаянии. Вызвала Таню. Она сказала, что раздумала ехать в деревню. Не могла простить себе своей слабости. Все-таки я тряпка, ни капли воли. Или я была не подготовлена, что Дау может с таким отчаянием кричать? Стала обследовать вторую грудь. В глубине нашла затвердение. С трудом настояла опять на срочной операции. Меня уговаривали: у вас липомы, это у всех полногрудых женщин, подряд оперироваться нельзя. Я умоляла, настаивала. Это всегда страшно, но другого выхода я не видела. Разрез был глубокий, вынули шесть липом. Я совсем раскисла. Но опять рано утром, уже с трудом, была дома. Танечка ушла. Постель Дау против окна, у окна — письменный стол. Рану опять не зашили, вставили дренаж. Грудь вся забинтована. На белом бинте громадные кровавые пятна. Я подошла к постели Дау:

— Дау, посмотри, у меня лопнули швы. Я сяду у письменного стола. Я не могу тебе сегодня помочь. А Таня обещала прийти только завтра утром.

Опять все повторилось, как и в первый раз. Но когда он побелел, стал кричать, отчаянно призывая меня, я подошла к нему, он умолк. Я спокойно сказала:

— Дау, посмотри, у меня открылось кровотечение после операции. Пойми, я не в силах сегодня тебе помочь.

— Корочка, что же мне делать? Дай мне хоть одну твою руку, хоть немножечко помоги.

— Дау, я могу упасть, у меня нет сил. Дау, ты ходи под себя. И всю ночь будешь ходить тоже под себя по всем своим физическим надобностям. А утром Танечка придёт и все уберёт.

Он широко открыл глаза:

— Как под себя? Что ты такое говоришь?

Я села у письменного стола к нему спиной. Он просил, умолял, стал кричать. Я плотно, с силой зажала уши руками, головой упала на стол. Мои силы кончались. Я не знаю, сколько он кричал, открыла уши — тихо. Боюсь повернуть голову. Тихо, со страхом поворачиваюсь — его нет в комнате. Я застыла, не верилось. Я боялась дышать. Неужели уже достигнуто! Да, этот рубеж был взят. Осторожно, тихо передвигаясь, цепко хватаясь за металлические удобные поручни, Дау появился в проёме двери. Остановился:

— Корочка, ты не потеряла сознание? Ты жива?

— Да, Зайка, милый. Мне лучше. Но помогать тебе я не смогу. Если ты побоишься опять встать, меня не зови.

— Нет, нет, Коруша. Я очень виноват, ты была права, я все могу сам! Все очень удобно устроено. Теперь я буду сам ходить в уборную.

Продукты у меня были закуплены впрок. Когда готовила обед, внизу, в кухне, прислушивалась: он вставал, подходил к ванне, щёлкал выключателем, потом вода спускалась в унитазе. Выходил, опять щёлкал выключателем, тушил свет и сам ложился в постель. Я поднялась к нему наверх:

— Даунька, обед готов. Пойдём в кухню обедать.

— Коруша, ты думаешь, я сумею сам спуститься вниз по лестнице в кухню?

— Уверена, ты прекрасно это сделаешь! Я на всякий случай буду идти впереди тебя. Если начнёшь падать, обопрёшься о мою спину.

— Я только сначала зайду в уборную.

— Конечно, я тебя подожду.

Спокойно, благополучно спустились вниз. После обеда он спросил: «А ты будешь идти, как Танечка, сзади?».

— Конечно, Даунька, но я уверена, что ты не упадёшь. Ты очень хорошо ходишь.

После обеда, убирая внизу посуду, слышу он ходит, не ложится. Я быстро вбежала наверх.

— Корочка, ты не беспокойся, я не упаду. Я решил потренироваться.

Он подходил к постели, садился. Потом сразу поднимался, доходил до ванны.

— Корочка, мне просто не верится, что я все могу сам. Ты полежи внизу, отдохни. Ведь я же чуть тебя не доконал.

Танечка на следующий день пришла очень рано. Ещё не было 7 часов утра. Дау спал плохо, заснул под утро. Он ещё спал.

— Танечка, милая, свершилось! Все. Ходит сам! Вам тоже досталось от моих операций, вы отдохните. Не приходите несколько дней. Я скажу Дау, что вы уехали в деревню. Он эти дни не будет гулять на воздухе, пусть привыкнет, что он все может сам. Очень боюсь, что, увидев вас, вцепится и заставит вас водить его в уборную. Рисковать нельзя. В случае чего я вам позвоню.

Теперь я осталась одна. На следующий день утром, после завтрака, раздался звонок в дверь. Я спустилась вниз, открыла дверь. А Дау в это время встал и ходил, лежать долго он не мог. Когда услышал голоса, он сверху, с лестничной площадки спросил:

— Коруша, это Таня пришла?

— Нет, Дау, это пришли врачи.

Услышав тяжёлую поступь протезной обуви, врачи спросили:

— Он там с Таней?

— Нет, Таня отлучилась. Он ходит один.

Они все бегом наверх и как вкопанные остановились. А Даунька сам ходил от постели к ванной. У пришедших врачей он спросил: