доверять, пошлет, чтобы ее вернуть. А если Гринелл знает, что мы близко, какие, по-вашему, инструкции он даст своему курьеру, который, помимо всего прочего, должен везти книгу в Мексику?

— Где его могут остановить на границе в аэропорту...

— В нашем присутствии. Так что, по-вашему, он прикажет тому человеку?

— Сжечь проклятую книгу, — спокойно ответил Кендрик.

— Точно.

— Надеюсь, ваши ребята свое дело знают.

— Их двое, и один — вроде бы лучшее, что у нас есть. Его зовут Пряник! Можете спросить о нем свою подругу.

— Пряник? Что за идиотское имя?

— Позже, Эван, — перебил его Пейтон. — Мне нужно вам что-то сказать. Сегодня после обеда я вылетаю в Сан-Диего, нам с вами надо поговорить. Надеюсь, вы будете в состоянии беседовать, потому что это срочно.

— Я буду в состоянии, но почему мы не можем поговорить сейчас?

— Потому что пока я не знаю, что сказать... Не уверен, что буду знать позже, но, по крайней мере, надеюсь. Понимаете, через час я встречаюсь с одним человеком, влиятельным человеком, который сильно вами интересуется, интересовался весь последний год.

Кендрик закрыл глаза, чувствуя слабость, и нырнул обратно в подушки.

— Он возглавляет группу или комитет, который называет себя... «Инвер Брасс».

— Так вы что, знаете?

— Только это. Понятия не имею, кто они и что. Мне известно лишь одно: они перевернули всю мою жизнь.

Светло-коричневая машина с правительственными номерами, принадлежащими Центральному разведывательному Управлению, въехала во внушительные ворота имения на берегу Чесапикского залива и по дугообразной подъездной Дорожке подъехала к гладким каменным ступеням входа. Высокий человек в распахнутом плаще, из-под которого виднелись помятые костюм и рубашка — свидетельство того, что их носили не снимая почти семьдесят два часа, — вылез с заднего сиденья и устало побрел по ступенькам к большой, величественной парадной двери. Холодный воздух хмурого утра заставил Пейтона поежиться и напомнил о приближающемся Рождестве. Но что такое канун Рождества для начальника Отдела специальных проектов? Просто обычный рабочий день. И все же сегодня это был совершенно особый день, внушавший ему страх, потому что приближалась встреча, за отмену которой он отдал бы несколько лет жизни. За долгие годы своей деятельности Пейтон сделал немало вещей, заставлявших желчь извергаться в желудок, но никогда не губил хороших, нравственных людей. Однако сегодня он погубит такого человека. Пейтон ненавидел себя за это, но выбора у него не было. Потому что существует высшее добро, высшая нравственность — это разумные законы нации порядочных людей. А если эти законы нарушаются, значит, отрицается и порядочность.

Он позвонил в звонок.

Служанка провела Пейтона через огромную гостиную, окна которой выходили на залив, к другой величественной двери. Потом открыла ее, и начальник Отдела специальных проектов вошел в настолько необычное помещение, что прежде всего вынужден был оглядеться. Всю левую стену занимала огромная консоль с телевизионными мониторами, циферблатами, проекционным оборудованием; правую — серебристый экран и горящий камин; прямо напротив двери перед соборными окнами стоял большой круглый стол. Самуил Уинтерс встал со стула под стеной со сложным оборудованием и шагнул вперед, протягивая руку.

— Слишком долго, Эм-Джей, можно вас так называть? — спросил историк с мировой известностью. — Насколько я помню, вас все зовут Эм-Джей.

— Конечно, доктор Уинтерс. — Они обменялись рукопожатиями, и семидесятилетний ученый обвел рукой комнату.

— Я хотел, чтобы вы все это увидели. Мы держали пальцы на пульсе мира, но не ради собственной выгоды, вы должны это понять.

— Понимаю. Кто остальные?

— Садитесь, пожалуйста. — Уинтерс показал на стул напротив своего, на противоположной стороне круглого стола. — Ради Бога, снимите плащ. Когда человек доживает до моего возраста, во всех его комнатах достаточно тепло.

— Если не возражаете, останусь в нем. Наш разговор будет недолгим.

— Вы в этом уверены?

— Вполне, — ответил Пейтон, усаживаясь.

— Ну хорошо, — негромко, но выразительно произнес Уинтерс, подходя к своему стулу. — Необычный интеллект выбирает свою позицию безотносительно параметров дискуссии. А у вас действительно есть интеллект, Эм-Джей.

— Спасибо за щедрый, хотя и в чем-то снисходительный комплимент.

— Звучит скорее враждебно, да?

— Не более чем ваше решение, кто должен управлять страной и быть избранным на высший государственный пост.

— Он, — нужный человек в нужное время по всем нужным причинам.

— Не могу не согласиться с вами. Но способы, которыми вы это делаете... Когда кто-то дает волю мошенничеству для достижения цели, он не может знать, каковы будут последствия.

— Другие тоже так делают. Да они прямо сейчас это делают.

— Это не дает вам права. Разоблачите их, если можете, а вы с вашими возможностями, я уверен, сможете, но не подражайте им.

— Это софистика! Мы живем в животном мире, политически ориентированном мире, в котором доминируют хищники!

— Нам не нужно становиться хищниками, чтобы бороться с ними... Разоблачение, а не подражание.

— Ко времени, когда слово будет произнесено, ко времени, когда немногие поймут, что случилось, безжалостные толпы растопчут нас, обращая в паническое бегство. Они изменят правила, переделают законы. Они недосягаемы.

— При всем почтении позвольте с вами не согласиться, доктор Уинтерс.

— Взгляните на Третий рейх!

— Посмотрите на то, что с ним стало. Посмотрите на Великую хартию вольностей, посмотрите на жестокости французского двора при Людовике XVI, посмотрите на зверства царей, наконец, на Филадельфию в 1787 году! Конституция, доктор! Люди чертовски быстро реагируют на угнетение и беззаконие!

— Скажите это гражданам Советского Союза.

— Шах и мат. Но не пытайтесь объяснить это отказникам и диссидентам, которые день за днем освещают миру темные углы кремлевской политики. Они-то чувствуют разницу, доктор.

— Это крайности! — воскликнул Уинтерс. — Повсюду на нашей бедной, обреченной планете крайности. Они нас разорвут на части.

— Нет, если разумные люди разоблачают крайности и не присоединяются к ним в истерии. Ваше дело, может быть, и правое, но вы-то в своей крайности нарушили законы — писаные и неписаные — и стали причиной смерти невинных мужчин и женщин, потому что считали себя выше законов страны. Вы предпочли манипулировать страной, а не рассказать о том, что вам известно.

— Таково ваше решение?

— Да. Кто другие члены «Инвер Брасс»?

— Так вы знаете название?

— Только что сказал. Так кто же они?

— От меня их имен вы не узнаете.

— Мы их найдем... в конце концов. Но удовлетворите мое личное любопытство: когда создалась