изыскания, а покойный госсекретарь ратовал за то, чтобы свернуть всю науку, работающую на оборонку. Это недальновидная политика. Мы обязаны создавать новейшие образцы вооружения! В нашем допотопном «Инвер Брасс» собрались косные недоумки. Неужели шестьдесят восьмой год вас ничему не научил?

— Почему не научил? Кое-чему научил.

— Тогда вы должны понять, что мы, американцы, должны. мы просто обязаны иметь самые передовые технологии, иметь самое мощное оружие, такое, какого нет ни у кого в мире.

— Даже если мы взорвем половину планеты?

— Не будьте идиотом! — повысил голос Сандстрем. — Никто не собирается ничего взрывать. Мы цивилизованные люди, но мы опасаемся, что нас обойдут на повороте, как говорится. какие-нибудь русские, любые другие коммунистические режимы. Вот они-то нас и взорвут! А если мы создадим мощное вооружение, тогда никто и не пикнет, вот тогда мы и станем настоящими защитниками мира. И потом, Милош, поймите, если мы примемся за разработку космического вооружения, развернемся в космосе, тогда те же русские кинутся подражать нам. Ухлопают на вооружение весь свой бюджет, окончательно обнищают, и тогда мы с легкостью размоем их идеологию, и коммунизм рухнет. Тот коммунизм, который вы ненавидите! А ваш Кендрик представляет для нас опасность, поскольку его заносит. Он недальновидный политик, он стоит на пути регресса. Прогресс — не его стезя!

— Успокойтесь, профессор! — Варак сунул руку за пазуху. — Кендрик за прогресс, но он против того, чтобы всякие проходимцы наживались за счет налогоплательщиков, чтобы использовали «оборонку» в своих целях, богатели на продаже оружия и патентов на технологии. А вы, профессор, самый настоящий предатель! Из-за вашего предательства погибли десятки людей. Вам известно, какая кара ожидает предателя? Почему вы прикидывались овечкой на заседаниях «Инвер Брасс»? Чтобы выведать детали о планах Эвана Кендрика, а потом сообщать сведения о нем своим друзьям-подонкам?

— Да как вы смеете оскорблять моих друзей?

— А вот так!

Варак вытащил пистолет с глушителем. Сандстрем успел распахнуть дверь и шагнул на бетон, но тут его догнала пуля, и он упал. Раненый Сандстрем приподнял голову и стал кричать:

— Помогите! Убивают! Я ранен! Помогите!..

Варак дослал вторую пулю, которая снесла профессору затылочную часть черепа.

В то же мгновение раздалась автоматная очередь. Стреляли из ангара.

Варак получил удар в грудь и левое плечо.

Он упал и покатился к спасительным травянистым зарослям. Испытывая жгучую боль в груди, он полз по траве, оставляя за собой кровавый след.

Варак понял, что его с минуты на минуту обнаружат и добьют. Слышались крики, вой сирен.

Снова раздалась автоматная очередь. Он перевернулся на спину. Если попадут в позвоночник, ему не уйти от погони! А его дело еще не закончено!

Пули свистели над головой. Одна чиркнула по камню совсем рядом и, срикошетив, отозвалась огнем в животе.

«Все, конец!» — подумал Варак. Он встал на колени, сорвал с себя униформу и, пригибаясь, побежал к автостраде, огибающей аэропорт Сан-Диего с юга.

Кровь горячим ручейком стекала по ногам. Он чувствовал слабость во всем теле. Кружилась голова.

Он должен, он обязан добежать до дороги! Там телефон... Ему необходимо позвонить.

Варак бежал из последних сил. «Милош, ты должен! — приказал он себе. — В тюрьме, в лагере под Прагой, помнишь, как было? Тоже раненный, тоже истекая кровью, бежал от вышки к вышке, к ограждению, за которым ждала свобода!.. Здесь тоже ограждение, но чуть пониже...»

Варак подбежал к ограждению, протянувшемуся на пару километров вокруг зоны аэропорта. Колючая проволока? Пустяки... Он кинул наверх свою куртку, взобрался по сетке кверху, кинул себя вперед и сразу вниз... Он лежал на обочине автострады, прижимая правую ладонь к животу, левую — к груди.

Нельзя лежать, движение — это единственный путь к спасению. Еще не все потеряно!

Он встал на колени, дополз до асфальтовой ленты дороги. Поднялся в полный рост, поднял руку. Две машины пронеслись мимо и не остановились. Третья затормозила.

— Какие проблемы? — спросил водитель в морской форме. У него на рукаве Варак разглядел позолоченные крылья. Морская авиация, стало быть.

— В аварию попал. Машина вдребезги. Подвезите до ближайшего телефона.

— Здорово ты, приятель, долбанулся! Весь в крови...

— Если опасаетесь, что испачкаю салон машины, я вам заплачу. — Варак достал бумажник.

— Да нет, зачем же! Садитесь... Вам помочь?

— Спасибо, я сам, — отозвался Варак, с трудом забираясь на заднее сиденье. — Я вам весьма признателен, — добавил он и, достав из кармана рубашки листок бумаги и шариковую ручку, стал писать на листке, прислонив его к дверце, обитой кожей.

— А вы молодцом, — заметил моряк.

— У меня к вам просьба, — сказал Варак. — Остановитесь где-нибудь, откуда можно позвонить. У меня жена с ума сойдет, если я не позвоню... Понимаете, я обещал давно быть дома, а сам... — Варак вздохнул.

— Давайте я позвоню!

— Что вы! Она перепугается до смерти...

— Здесь, в полутора километрах, один мой знакомый торгует с женой овощами и фруктами. У них в лавке есть телефон.

— Я вам так благодарен, не знаю, как и отблагодарить вас.

— Выйдете из больницы, пообедаем вместе. Пригласите?

— Непременно!

Хозяин лавки покачал головой, подвигая Милошу телефонный аппарат. Тот еле держался на ногах, наваливаясь на стойку. Офицер морской авиации сидел в машине.

Милош набрал номер отеля «Уэстлейк»:

— Пятьдесят один, пожалуйста!

— Пожалуйста, сэр! — ответили на коммутаторе.

— Алло, алло! — отозвалась Калейла, вырванная звонком из глубокого сна.

— Он согласился или нет?

— Мистер Милош?

— Да.

— Что случилось?

— Я паршиво себя чувствую, мисс Рашад. Он согласился?

— Вы больны?

— Ответьте на мой вопрос.

— Все в порядке. Пейтон дал зеленую улицу. Эван принимает участие.

— Не занимайте телефон, я перезвоню.

Варак положил трубку, поднял, набрал другой номер.

— Да?

— Звукооператор?

— Слушаю, Прага.

— Как успехи?

— Через пару часов все закончим. Машинистка шпарит как бешеная, даже наушники вспотели... Ночью выправит опечатки.

— Какая бы ни была цена, все будет тип-топ.

— Что с вами? Я с трудом улавливаю слова.

— Простудился. Высокая температура. В почтовом ящике, У вас на студии, десять тысяч.

— Вы что, не в себе? Такие бабки!..

— Хорошую работу я всегда оплачиваю по высшему разряду. Утром все отдадите мисс Рашад, отель