спокойствие всегда помогало ему быстро находить выход из самых трудных положений. Вдруг острая боль пронзила ему сердце. А как же дети? Мои сыны, которыми я так гордился… неужели это только плод моего воображения, плод сна?! Внутренним слухом и зрением он явно слышал их голоса, видел их лица. Он закрыл глаза и ясно увидел Тауру, спускающуюся по крутому склону горы. В левой руке она держит лук, а правой хватает ветви кустарника. Он явно ощутил боль от удара камня, сорвавшегося из-под ног Тауры.

Нет! Это не могло быть сном, решил он. Но что же тогда? На этот вопрос он не мог пока найти ответа.

Задумавшись, он вышел на берег моря. Это было хорошо знакомое ему побережье. До дома на берегу озера оставалось километра три.

Если это сон, решил он, то я найду дома все без изменения. Идти по песку в тяжелых сапогах было трудно, и он снова свернул в лес. Вскоре вышел на тропинку, которая вела к дому. Остановился. Здесь он впервые встретил Стеллу! Опустился на землю, почувствовал охватившую его слабость. Ноги просто не держали. Он лег на землю, стараясь справиться с охватившим его приступом отчаяния. Во сне (был ли это сон?) он был готов к смерти, ждал ее и почти смирился с ее неизбежностью, находя утешение в своих воспоминаниях прожитого и в продолжении жизни в детях. Он вдруг почувствовал, что потеря реальности воспоминания прожитой жизни воспринимается им как нечто более ужасное, чем сама смерть.

Наверное, так сходят с ума. Сон или не сон? Мозг его отказывался решать возникшую неопределенность. Если сон – то почему каждая клеточка тела хранит в себе память о пережитом?! Почему память хранит голоса людей, приснившихся ему в этом сне, хранит малейшие оттенки интонации? Бывает ли такое во сне? Можно ли, проснувшись, помнить вкус пищи, прикосновения рук, запахи, имена близких? Но, с другой стороны, можно ли прожить пятьдесят долгих элианских лет и очутиться вновь на том же самом месте, в той же одежде у только что потухшего костра? Реальность убеждала его в одном, память же протестовала. Спор между Реальностью и Памятью разгорался с новой силой, и его Сознание, вслушиваясь в доводы спорящих, взаимоисключающих друг друга, но одинаково справедливых, раздиралось на части в поисках решения и не находило его. Это была грань, за которой должно было последовать безумие. Ведь что такое умопомешательство – несовместимость собственного Я с Реальностью? Или – или. Или сохраняется собственное Я, но тогда это Я заменяет истинную Реальность на Реальность воображения, на модель Реальности, подогнанную под собственное Я. Или Я должно уступить Реальности и снова стать ее частью.

Легко ли сделать правильный выбор? Распознать истинную реальность от реальности воображаемой? Не спешите с ответом! Разве все человечество ради своего собственного Я не создает себе воображаемую реальность, угодную этому Я, подгоняемую к этому Я теориями и философскими концепциями? Какая разница между тобой и несчастным рыцарем из Ламанчи? Как и он, ты стремишься к добру и справедливости, а приходишь к злу и насилию.

Твой антипод – 'частица зла, творящая благое'. Кто же ты? Добра частица – сеющее зло?

Можно ли вообще познать реальность, наблюдая ее через призму собственного Я? Можно ли подняться над своим собственным Я и осознать себя частицей нечто большего, чем это Я?

Клетка не может осознать себя частицей организма. Человек способен осознать себя частицей нации, народа, всего человечества. Чем выше мы поднимаемся над своим Я, тем шире открывается кругозор. Способно ли человечество подняться настолько высоко, чтобы осознать себя и свое место в Реальности?

Постепенно Сергей успокаивался. Не все задачи поддаются немедленному решению и не все они имеют однозначные решения. Надо ждать, решил он. Ждать случая, который предоставит недостающую информацию. Пока же надо заставить себя воспринимать действительность такой, какая она есть, или во всяком случае представляется ощущениям и восприятию. Возбуждение и страх – плохие советчики. Человек должен достичь такой степени самообладания, когда странности Реальности не вызывают страха, а только любопытство и любознательность. Иначе человек уподобится лошади, которая впервые видит верблюда. Тем более, подумал он, странности преследуют с того момента, как я возвратился со Счастливой. Когда- нибудь все разъяснится! А если нет… то не буду же я разбивать себе голову об эти толстые стволы деревьев! Может быть, зло подумал он, кто-то хочет проверить прочность моей психики. Что ж, пусть проверяет! Нахлынувшая злость, как ни странно, помогла ему успокоиться.

Сергей поднялся. Он не зачеркнул в себе Эрика. Эрика, который руководил восстанием в концлагере, вел отряд по узкой тропе над обрывом. Впрочем, тогда Эрик был еще Сергеем. Теперь Сергей хранил в себе Эрика, который хладнокровно уничтожал запертых в звездолете пришельцев, и Эрика, который заключил Чака в клетку. Этот Эрик был тоже с ним и органически слился с Сергеем. Кто знает, может быть, именно этого Сергея-Эрика ждали здесь, и именно он был здесь нужен?

Постепенно деревья стали редеть. Вот и знакомый муравейник. Как ни в чем не бывало, так же, как и тогда, муравьи деловито тащили по склону толстую зеленую гусеницу. Сергей постоял возле муравейника. Вид муравьев еще более успокоил его. Он сделал несколько шагов и очутился на поляне перед домом.

– Папа вернулся! – к нему бежала его. шестилетняя дочь Оленька.

Он подхватил ее на руки. Дочь обняла его за шею и сейчас же затараторила, сообщая последние новости. А новости заключались в том, что Володька купал в озере кошку и не слушался маму, лазил по деревьям. Нарушитель же порядка прыгал на веранде, ухватившись за перила, выражая таким образом свою радость при виде возвратившегося отца. На веранде показалась Ольга с дымящейся паром сковородкой. Увидев Сергея, она приветливо помахала ему рукой:

– Вот хорошо, что успел к обеду! Я уже думала, что ты вернешься только к вечеру!

Сергей подошел к крыльцу и как-то нерешительно приблизился к жене. Та, еще держа сковородку в руках, подставила ему щеку для поцелуя. Сергей как-то неуклюже и застенчиво, сам себя не понимая, но не имея сил справиться с волнением, поцеловал ее и опустился на стул.

– Я заснул в лесу, – начал он осторожно, – и не помню, хоть убей, сколько я проспал!

– Я уже привыкла, что ты на сутки уходишь из дому, – с едва уловимым упреком ответила Ольга.

– Что? – не веря, переспросил Сергей. – Сутки?

– Даже больше, если учесть, что ты ушел вчера утром, а вернулся сегодня к обеду.

Сергей промолчал.

– Я думала, ты принесешь с охоты оленя. У нас уже нет мяса. Но если ты хочешь, я открою тушенку.

– Нет! Спасибо!

– Тогда ешь яичницу с салом. Суп я сегодня не варила. Дети его не едят, а я не знала, когда ты вернешься.

Идя сюда, Сергей меньше всего ожидал, что его встретят таким обыденным разговором. Он вспомнил, как искал Проход, представляя себе встречу с женой и детьми. Но из всех картин, которые рисовало ему воображение, ни одна не походила на эту. 'Неужели сон?' – снова с каким-то отчаянием подумал он, но сейчас же погасил опасную мысль, решив больше к ней не возвращаться.

Он стал есть яичницу. По сравнению с той едой, к которой он привык на Элии, эта показалась ему безвкусной. Он поковырялся вилкой и встал из-за стола.

– Ты что, не голодный?

– Что-то не хочется, – ответил он и пошел в кабинет. Здесь все было так, как-будто он вышел отсюда только вчера. На столе аккуратная стопка исписанных бумаг. Рядом листок с незаконченными расчетами. Сергей подошел и прочел написанное. Да, это писал он. Странно, что все мгновенно ожило в памяти. Он подержал в руках листок, бросил его на стол и вернулся на веранду. Ольга налила ему кофе. На Элии кофе не выращивали. Вкус его показался странным и даже неприятным. Он сделал глоток и отставил чашку.

– У тебя нет чая? – попросил он Ольгу.

– Сейчас заварю! Тебе что, не нравится кофе? – удивилась она. – Ты всегда его любил. – Она отпила из его чашки глоток и пожала плечами: – Кофе как кофе! Растворимый. Может быть, ты хочешь в зернах? Я пожарю. Но на это уйдет время.