The Face. Антон даже облизнулся на такую роскошь: более красивых и, как уже начинали говорить в Москве, «стильных», фотографий он нигде не видел.
— Привет, — сказал он, — я Антон, от Юлика Горского.
— А, — сказал Шиповский, — садись.
Антон никогда не встречался с Шиповским, хотя слышал о нем. Говорили, что Игорь Шиповский окончил несколько лет назад не то филфак, не то журфак, и якобы пытался сначала издавать какой-то литературоведческий журнал. Но в какой-то момент он, попробовав экстази, круто въехал в рэйв, затусовался на Гагарин-пати с Бирманом и Салмаксовым, и в результате переориентировался на журнал для любителей продвинутой музыки и правильных веществ. Шиповский был похож на рассказы о себе: в очках, худощавый, в джинсах и свитере, смахивающий вот именно что на филолога. Трудно было вообразить себе человека, менее похожего на рейвера.
— Когда журнал-то выйдет? — спросил Антон.
— Осенью, — ответил Игорь и полез куда-то в груду бумаг, — сейчас обложку покажу.
Обложка была большая, раза в два больше, чем у всех журналов, которые приходилось видеть Антону. Картинка была в меру психоделичной, хотя и недостаточно кислотной, на вкус Антона. Наверху округлым и будто бы расплывающимся шрифтом было написано «ЛЕТЮЧ».
— Круто? — спросил Шиповский.
— Да… — с уважением протянул Антон, — а что такое «Летюч»?
— Это наше название, — объяснил Игорь, — я буду всем говорить, что от «ЛЕрмонтова» и «ТЮТЧева» образовано.
— А Тютчев разве без второго «т» пишется? — спросил Антон.
Шиповский захохотал.
— Да это шутка! — сказал он, — это же в честь Саши Воробьева названо!
— Понял, — сказал Антон, хотя на самом деле понятия не имел, кто такой Саша Воробьев и почему журнал в честь него должен называться «Летюч».
— У нас будет такой крутой журнал, — продолжал Шиповский, — с совершенно обалденным дизайном и очень энергичными текстами. Москва просто взорвется!
— Такой русский The Face? — спросил Антон.
— Что The Face, — махнул рукой Шиповский, — Face отдыхать будет по сравнению с нами. И Wierd с Ray Gun'ом.
Антон не понял, причем тут Рейган, но промолчал.
— Потом мы еще клуб откроем. Миху Ворона позовем, Врубеля, Лешу Хааса… всех. LSDance просто умоется. И коммерчески это будет полный верняк, — сказал Шиповский, — ты знаешь, сколько крутых сейчас пересаживаются на драгз с водки?
— Ну, не знаю, — протянул Антон, вспомнив недавнее посещение загородного особняка.
— А я — знаю, — продолжил Шиповский, не распознав в антоновой реплике мягкой формы скепсиса, — вот у Зубова куча народу берет: и траву, и экстази, и даже кислоту. Иногда, говорит, настоящие новые русские приезжают: крутые тачки, дорогие костюмы, все дела. Так что мы будем делать по- настоящему массовый журнал, без особых заумностей. Кстати, Хофманн поэтому не пойдет. — Шиповский снял папку со стоящего рядом стеллажа и протянул Антону, — так что скажи Горскому спасибо и отдай ему. Почитать было интересно.
— Спасибо, — ответил Антон и сунул папку в рюкзак. Он уже собирался уходить, когда давешний парень, встретивший его в прихожей, заглянул в комнату и спросил:
— Чай будешь пить?
Чай пили на кухне. Дима разлил по надтреснутым чашкам кипяток и бросил туда пакетики. Прихлебывая, Антон думал, что хорошо бы совершить диверсию на чайной фабрике — накрошить туда грибов… совсем немного. Не успел он подумать, как измельчали психоделические люди со времен Тимоти Лири, предлагавшего впрыснуть ЛСД в канализацию, как на кухню заглянул молодой человек в несколько неуместном в этой захламленной кухне костюме, хотя, слава Богу, без галстука.
— Гош, чай будешь? — спросил его Шиповский.
— Какой тут на хуй чай, — загадочно ответил молодой человек, взял чашку Антона и скрылся.
На недоумевающий антонов взгляд Шиповский пояснил, что это сотрудник дружественной риэлтерской фирмы, делящей с редакцией «Летюча» трехкомнатную квартиру. Квартира принадлежит генеральному спонсору всего проекта — уже упомянутому Александру Воробьеву. Выяснилось, что все они — Шиповский, Воробьев, Дима и даже Гоша не то учились в одной школе, не то жили в одном дворе где-то в районе Фрунзенской.
— Вы что, так и общаетесь всем классом? — спросил Антон, чтобы как-то поддержать беседу.
— Да нет, — сказал Дима, — я о большинстве народу вообще ничего не знаю.
— Ты вообще — отрезанный ломоть, — сказал Шиповский, — ты даже на похороны Милы Аксаланц не пошел.
— Какая Мила? — заинтересовался Антон, — та, которая…
— Да, под машину бросилась, как раз недалеко от школы. А ты ее знал?
— Да нет, — Антон смутился, — знакомый рассказывал… а чего это она?
— Она всегда была странная, ни с кем не общалась. У нее с Аленой Селезневой была какая-то своя игра… в какое-то королевство… вот Димка, кажется, рассказывал.
Дима пожал плечами.
— Что-то не припоминаю… Алена вроде говорила что-то, но я забыл уже все.
«Надо будет Горскому рассказать, про королевство», — подумал Антон, и в этот момент снова появился Гоша. Ни к кому не обращаясь, он выматерился свистящим шепотом и отхлебнул чаю из антоновой чашки.
— Чего случилось-то? — спросил Дима.
— Два месяца пасу коммуналку, — объяснил Гоша, — все согласны на все, одна баба хочет переехать с доплатой в тот же район, в двушку. Спрашиваю: «Деньги-то есть?» Отвечает: «Да». Ищу варианты. Один, другой, десятый. Коммуналка очень хорошая, на Кропоткинской, в переулке. Наконец — нашел. Клиентка довольна, все остальные жильцы уже устали ждать и тоже готовы. На той неделе — подписывать и платить. И тут она приходит и говорит, что денег нет. Вышла, мол, осечка. Рабинович сейчас сидит с ней, пытается понять — все совсем накрылось или еще есть шанс. Поеду вечером в «Армадилло», расслаблюсь по полной программе.
Выпалив все это на одном дыхании, Гоша вылетел с кухни. Антон, подхватив свой рюкзак, засобирался следом.
— Номер-то подаришь? — спросил он Шиповского.
— Даже на презентацию позову, — ответил тот, — как бы вместо Горского. Полномочным представителем.
Антон вышел в коридор. Гоша как раз закрывал дверь за очередным ушедшим клиентом.
— Успеха тебе, — сказал ему Антон. Тот, открывая дверь, кивнул — скорбно и сосредоточено.
Под металлический лязг за спиной, Антон повернул на лестницу — и сразу увидел в проеме подъездной двери знакомый силуэт. Имя он крикнул вполсилы, как-то даже неуверенно, но Лера услышала и обернулась.
Второй лепесток
Нордман разлил портвейн по стаканам.
— Это, конечно, не вдова Клико, но тоже неплохо, — сказал он, подкручивая воображаемый ус.
Настоящие усы у Нордмана только начали появляться: над верхней губой или, точнее, под носом, чернел пушок, который можно было уже брить, но уж, конечно, не завивать.
— За прекрасных дам! — и Нордман поднял стакан.
