– Что?
– Послушай. Там такой берег… Такие плиты громадные. У самых волн. По ним ползают крабы. И раковины лежат в траве. И башни стоят. У самого моря…
– Это где? В Сочи? Мы с мамой и папой в этом году обязательно поедем.
– Нет, это не в Сочи… А ты слушала когда-нибудь, как шумит море в раковине? Ну, в той, что у отца?
– Я хотела. Папа не дал. Он говорит, что в ней просто всякий посторонний шум отражается, а насчет моря – это все сказки.
«Что твой папа понимает в сказках!» – подумал Алешка. И сказал:
– Я пошел.
– А ты придешь?
– Я постараюсь.
– Нет, ты дай слово, что придешь.
– Ну… честное слово. Если ничего не случится.
Он спустился до нижней площадки, подождал, когда Маша закроет дверь, на цыпочках взбежал опять и достал из шкафчика клипер.
Потом Алешка пошел домой.
– Боже! Что за вид! – сказала тетя Даша, когда встретила его на пороге. – На кого ты похож! Чем ты занимался на даче у своего приятеля?
– Мы играли. Лазали по деревьям. Гоняли в футбол. Спали на сеновале.
– С ума сойти! И неужели нельзя при этом выглядеть прилично?
– Сейчас буду выглядеть, – пообещал Алешка и пошел переодеваться.
– А я обед разогрею, – сказала тетя Даша вслед.
– Не надо. Я сейчас пойду на день рождения. Там будут кормить пирогами и тортом.
Алешка поставил на подоконник модель и достал матросский костюм. Сейчас Алешку не заботило, годится ли эта одежда, чтобы идти в гости. Якоря и синий воротник напоминали ему о ветрах над башнями, о блеске моря – и это было самое главное.
Костюм был помят (ведь Алешка лазил в нем на тополь за Кузей). Пришлось включить утюг и гладить, потом Алешка взял у тети Даши желтые нитки и накрепко пришил к рукаву полуоторванный якорь. Он все делал не торопясь и почти машинально. А думал о другом: «Все равно она красивая. И хорошая».
А потом еще: «Она же не виновата. Она не видела стадиона с говорящими лошадьми, шелестящих трав, парохода с серебряными звездами на трубе. Она не была в Ветрогорске и не смотрела на облака над башнями. Она не слышала о Летчике и его Антарктиде… Она не знает, что такое Дорога».
Так он впервые подумал о своем путешествии: «Дорога».
…И с этой секунды начал тихонько звучать Голос Дороги.
С чем его сравнить?
Может быть, это похоже на еле слышный звон гитарной струны. Кто-то щиплет ее неторопливо, вспоминает песню. Песня грустная, ведь Дорога кончилась. Но песня еще и тревожная. А почему? Ведь Дорога уже кончилась.
Но пока струна звучит очень тихо – и тревога маленькая. И тот, кто услышал Голос Дороги впервые, не знает еще, что звук струны может оборваться, а у горизонта заиграют трубы…
Алешка натянул штаны и матроску. Костюм был теплый от утюга и чуть-чуть пах жженым: Алешка, задумавшись, подпалил рукав.
Все, что было в карманах старых брюк, Алешка перегрузил в карманы костюма – чтобы больше нигде и никогда не попасть впросак, как тогда, перед кассой. Он переложил деньги, ножик, мятый платок. И взял в руки Зеленый билет.
Билет был уже потерт, уголки помялись и разлохматились. Но он еще годился для путешествий. Он был годен еще (Алешка взглянул на будильник) целых одиннадцать минут! До четырех часов.
И отчаянная мысль вспыхнула у Алешки:
вбежать к Маше,
схватить ее за руку,
вытащить на улицу —
и помчаться к реке!
Если бежать изо всех сил, можно успеть – успеть до четырех часов. А ведь пароход обязательно придет, лишь бы не был просрочен билет!
А на бегу он все Маше объяснит: про леса, где под каждым деревом сказка, про город, где в каждом переулке приключения. Про Летчика, который знает путь в волшебные страны…
А Маша побежит? Будто наяву он услышал Машин голос:
«Ой, Алешка! Ведь неудобно. У меня же гости».
«Ну и пусть! Они и без тебя съедят пирог».
«Что ты! Ведь я их пригласила. Так не полагается».
«Но потом будет поздно!»
«Я все равно не могу. У меня завтра музыка и бассейн».
Где-то в соседней квартире несколько раз пикнуло радио: четыре часа. Будильник отставал на восемь минут.
Идти в гости не хотелось. И во дворе Алешка заспорил с собой:
«Ну зачем я пойду? Там и без меня обойдутся».
«Но ты дал слово».
«Я сказал: если ничего не случится».
«А что случилось?»
Однако тут же он почувствовал: случилось.
Хотя ничего особенного – просто потянул ветерок. Приподнял паруса клипера, хлопнул матросским воротником, Алешка вспомнил, как позавчера утром (неужели позавчера, а не целый год назад?) он так же вышел из подъезда и так же налетел ветер. Веселый тогда был ветер, он обещал Дорогу, хотя Алешка еще не знал об этом. А сейчас…
Сейчас ветер звал не Алешку. Он звал кораблик. Паруса надулись, и клипер тянулся из ладоней. Не к Машиному дому – далеко, за ворота…
До сих пор Алешка считал, что кораблик надо все-таки подарить Маше. Но сейчас подумал: «А куда она его поставит?»
Может быть, она поставит клипер на полку рядом с аквариумом, где живут ленивые круглые рыбы, которые вывелись в стеклянной банке и никогда не видели даже маленького пруда, а не то что моря. А может быть, на стол, где лежит раковина с торчащими окурками?
Как он будет жить там – отважный фрегат, знающий Ветер и Дорогу?
Шепотом Алешка сказал:
– Эх ты, Машка-ромашка…
И зашагал на улицу. Он знал, куда идти.
Домик Софьи Александровны еще больше покосился за эти дни. Угол совсем навис над оврагом. Окна были крест-накрест забиты досками. От размытой завалинки убегало в овраг высохшее русло потока.
По этому руслу Алешка стал спускаться к ручью. Хватал его за локти репейник, зло кусались колючие травы, и глина острыми комками набивалась в сандалии. Но Алешка поднял над головой кораблик и мчался вниз без задержки, как пущенный с откоса камень. И наконец оказался на берегу.
Он встал коленями прямо в воду и подтолкнул к середине ручья кораблик.
– Плыви. Ты ведь знаешь путь.
Клипер вздрогнул и побежал в журчащей струе. А у поворота, за кустом смородины, его подхватил
