30 мая 1916. Духов день, Слепнево* * *Как люблю, как любила глядеть яНа закованные берега,На балконы, куда столетьяНе ступала ничья нога.И воистину ты – столицаДля безумных и светлых нас;Но когда над Невою длитсяТот особенный, чистый часИ проносится ветер майскийМимо всех надводных колонн,Ты – как грешник, видящий райскийПеред смертью сладчайший сон…Весна 1916* * *Б. А<нрепу>
Как белый камень в глубине колодца,Лежит во мне одно воспоминанье.Я не могу и не хочу бороться:Оно – веселье и оно – страданье.Мне кажется, что тот, кто близко взглянетВ мои глаза, его увидит сразу.Печальней и задумчивее станетВнимающего скорбному рассказу.Я ведаю, что боги превращалиЛюдей в предметы, не убив сознанья,Чтоб вечно жили дивные печали.Ты превращен в мое воспоминанье.5 июня 1916, СлепневоНи Анреп, ни Ахматова свои отношения, конечно же, не афишировали, однако они не остались тайной двоих. Так, строки «Все тот же вздох упруго жмет твои надломленные плечи о том, кто за морем живет и кто от родины далече», в посвященном Ахматовой стихотворении Есенина свидетельствуют, что о ее романе с живущим за морем человеком судачили не только в дружеском окружении, но и в более широких литературно-художественных кругах:
* * *В зеленой церкви за горой,Где вербы четки уронили,Я поминаю просфоройМладой весны младые были.А ты, склонившаяся ниц,Передо мной стоишь незримо,Шелка опущенных ресницКолышут крылья херувима.Но омрачен твой белый рокТвоей застывшею порою,Все тот же розовый платокЗастегнут смуглою рукою.Все тот же вздох упруго жметТвои надломленные плечиО том, кто за морем живетИ кто от родины далече.И все тягуче память дняПеред пристойным ликом жизни.О, помолись и за меня,За бесприютного в отчизне!Июнь 1916Есенин и Ахматова познакомились 25 декабря 1915 года. Очарованный ее «Четками», Есенин, узнав, что Гумилев приехал с фронта в отпуск, упросил Николая Клюева нанести знаменитым царскоселам рождественский визит. Анна Андреевна встретила гостей дружелюбно и подарила «вербному отроку» (так называл Есенина Клюев) оттиск из журнала «Аполлон» с поэмой «У самого моря».
Хочу обратить внимание читателей и вот на какой момент: в стихотворении Есенина, кроме упоминания живущего за морем возлюбленного женщины в розовом платке, есть и еще одна почти цитата из Ахматовой.
Сравните:
Есенин
А ты, склонившаяся ниц,Передо мной стоишь незримо,Шелка опущенных ресницКолышут крылья херувима.Ахматова
Так я, Господь, простерта ниц:Коснется ли огонь небесныйМоих сомкнувшихся ресницИ немоты моей чудесной?
С. А. Есенин. Фотография 1914 г.По странному совпадению, в том же 1916 году Цветаева написала посвященные Ахматовой стихи, где Анна Андреевна также предстает перед нами в образе богомолки, только не в розовом, а темном, «с цветиками» платке, и Марина Ивановна, как и Есенин, просит помолиться за нее:
В темном, с цветиками, платке– Милости удостоиться —Ты, потупленная в толпеБогомолок у Сергий- Троицы.Помолись за меня, краса,Грустная и бесовская,Как поставят тебя лесаБогородицею хлыстовскою.* * *А! это снова ты. Не отроком влюбленным,Но мужем дерзостным, суровым, непреклоннымТы в этот дом вошел и на меня глядишь.Страшна моей душе предгрозовая тишь.Ты спрашиваешь, что я сделала с тобою,Врученным мне навек любовью и судьбою.Я предала тебя. И это повторять —О, если бы ты мог когда-нибудь устать! Так мертвый говорит, убийцы сон тревожа,Так Ангел смерти ждет у рокового ложа.Прости меня теперь. Учил прощать Господь.В недуге горестном моя томится плоть,А вольный дух уже почиет безмятежно.Я помню только сад, сквозной, осенний, нежный,И крики журавлей, и черные поля…О, как была с тобой мне сладостна земля!Июль 1916, СлепневоГумилев отреагировал на Анрепа (в паре с Недоброво) в соответствии со своим правилом: удар на удар.
Приехав в отпуск в сентябре 1916-го, Николай Степанович познакомился с Ларисой Рейснер, в ту пору начинающей поэтессой, и по обыкновению увлекся. Лариса, благоговевшая перед Ахматовой, смутилась. Она была девочкой из порядочной семьи, еще не тронутой богемой. Но Николай Степанович объяснил, что он и Анна Андреевна только формально муж и жена, а вообще-то давно отпустили друг друга на волю. И хотя ни Гумилев, ни Рейснер чувств не афишировали, Анна Андреевна об этом, увы, узнала…
Роман Гафиза (так Гумилев подписывал свои письма к Рейснер) с Леричкой («Леричка моя, какая Вы золотая прелесть»), как и все влюбленности Гумилева, оказался скоротечным, выдохся уже к лету 1917 года.
Л. М. Рейснер. Фотография. 1920 г.В его фронтовых письмах второй половины 1917 года Рейснер уже не Леричка, а Лариса Михайловна, да и он не Гафиз, а Н. Гумилев. Не думаю, чтобы эта история, при всей ее краткосрочности, ничуть не задела Ахматову: уж очень хороша была Лариса в те годы. Не было ни одного мужчины, который прошел бы мимо, не заметив ее, а каждый третий «врывался столбом в землю и смотрел вслед». Один из поклонников юной Рейснер утверждал, что Лариса «несет свою красоту как факел».
Но Анна Андреевна слишком хорошо знала своего мужа и понимала, что увлечение Рейснер всего лишь мужская, ревнивая и самолюбивая, реакция на ее чересчур «богатую личную жизнь».
* * *Когда в мрачнейшей из столицРукою твердой, но усталойНа чистой белизне страницЯ отречение писала,И ветер в круглое окноВливался влажною струею, —Казалось, небо сожженоЧервонно- дымною зарею.Я не взглянула на Неву,На озаренные граниты,И мне казалось – наявуТебя увижу, незабытый…Но неожиданная ночьПокрыла город предосенний,Чтоб бегству моему помочь,Расплылись пепельные тени.Я только крест с собой взяла,Тобою данный в день измены, —Чтоб степь полынная цвела,А ветры пели, как сирены.И вот он на пустой стенеХранит меня от горьких бредней.И ничего не страшно мнеПрипомнить, – даже день последний.Август 1916* * *Буду черные грядки холить,Ключевой водой поливать;Полевые цветы на воле,Их не надо трогать и рвать.Пусть их больше, чем звезд зажженныхВ сентябрьских небесах —Для детей, для бродяг, для влюбленныхВырастают цветы на полях.А мои – для святой СофииВ тот единственный светлый день,Когда возгласы литургииВозлетят под дивную сень.И, как волны приносят на сушуТо, что сами на смерть обрекли,Принесу покаянную душуИ цветы из Русской земли.Лето 1916, СлепневоНи в Слепневе, ни в Царском Селе, хотя и там у Анны Ивановны Гумилевой были и цветочные клумбы, и черные грядки, Анну Андреевну к земляным работам не подпускали; цветами и овощами занималась сама хозяйка. Клочок земли у Ахматовой появился только в 1955 году, когда ленинградский Литфонд выделил ей дачу в поселке Комарово. Сил после обширного инфаркта у Ахматовой уже не было, но она все-таки осуществила давнюю мечту о пусть маленьком, но своем саде и своих цветах.
1959 г. Декабрь
…Всем известно, что есть люди, которые чувствуют весну с Рождества. Сегодня мне кажется, я почувствовала ее, хотя еще не было зимы. С этим связано так много чудесного и радостного, что я боюсь все испортить, сказав кому-нибудь об этом. А еще мне кажется, что я как-то связана с моей корейской розой, с демонской гортензией и всей тихой черной жизнью корней. Холодно ли им сейчас? Довольно ли снега? Смотрит ли на них луна? Все это кровно меня касается, и я даже во сне не забываю о них.
Анна Ахматова, Из «Записных книжек»* * *Почернел, искривился бревенчатый мост,И стоят лопухи в человеческий рост,И крапивы дремучей поют леса,Что по ним не пройдет, не блеснет коса.Вечерами над озером слышен вздох,И по стенам расползся корявый мох.Я встречала тамДвадцать первый год.Сладок был устамЧерный душный мед.Сучья рвали мнеПлатья белый шелк,На кривой соснеСоловей не молк.На условный крикВыйдет из норы,Словно леший дик,А нежней сестры.На гору бегом,Через речку вплавь,Да зато потомНе скажу: оставь.<1916>* * *Всё отнято: и сила, и любовь.В немилый город брошенное телоНе радо солнцу. Чувствую, что кровьВо мне уже совсем похолодела.Веселой Музы нрав не узнаю:Она глядит и слова не проронит,А голову в веночке темном клонит,Изнеможенная, на грудь мою.И только совесть с каждым днем страшнейБеснуется: великой хочет дани.Закрыв лицо, я отвечала ей…Но больше нет ни слез, ни оправданий.24 октября 1916, СевастопольЦАРСКОСЕЛЬСКАЯ СТАТУЯН.В. Н<едоброво>
Уже кленовые листыНа пруд слетают лебединый,И окровавлены кустыНеспешно зреющей рябины,И ослепительно стройна,Поджав незябнущие ноги,На камне северном онаСидит и смотрит на дороги.Я чувствовала смутный страхПред этой девушкой воспетой.Играли на ее плечахЛучи скудеющего света.И как могла я ей проститьВосторг твоей хвалы влюбленной…Смотри, ей весело грустить,Такой нарядно обнаженной.Октябрь 1916, Севастополь
Рисунок М. В. Нестерова. Бахчисарай. 1932 год.* * *Вновь подарен мне дремотойНаш последний звездный рай — Город чистых водометов,Золотой Бахчисарай.Там, за пестрою оградой,У задумчивой воды,Вспоминали мы с отрадойЦарскосельские садыИ орла ЕкатериныВдруг узнали – это тот!Он слетел на дно долиныС пышных бронзовых ворот.Чтобы песнь прощальной болиДольше в памяти жила,Осень смуглая в подолеКрасных листьев принеслаИ посыпала ступени,Где прощалась я с тобойИ откуда в царство тениТы ушел, утешный мой.Октябрь 1916, Севастополь* * *Всё обещало мне его:Край неба, тусклый и червонный,И милый сон под Рождество,И Пасхи ветер
