возмущения такой постановкой вопроса в сердцах пихнул ногой громадный дуб, который тут же повалился вбок, подминая под себя другие деревья. Одно из них задело грубого старичка, и тот неожиданно неуклюже — мешком — свалился в траву, не проронив ни звука. Петропавел подождал с минуту: может, звук запоздал? Но звук так и не раздался. «Я убил его!» — ужаснулся Петропавел и бросился к пострадавшему. Тот лежал в траве и смеялся. Насмеявшись, он грамотно объяснил:

— Я не убился, а рассмеялся!

— Давайте все-таки познакомимся, — смягчился Петропавел при виде такого добродушия.

— Обойдешься, не велика пицца! — без любезности откликнулся старичок и белкой взлетел на сук. «Ну и шут с тобой!» — сказал Петропавел в сердце своем и снова зашагал один. Идти становилось все труднее: похоже, он забрел в самые дебри. Привязчивый спутник следовал за ним и от скуки, должно быть, вдруг громко, но довольно вяло исполнил бессмысленный какой-то вокальный номер:

Не дождавшись поощрения, старичок попытался завязать беседу.

— Хорошо тут, в ЧАЩЕ ВСЕГО, правда?

— Предлог 'в' — лишний, — подумав, сказал Петропавел. — Дурацкое словосочетание получается… «в чаще всего»!

— То есть почему же дурацкое? Вокруг нас — чаща. Она называется ЧАЩА ВСЕГО, ибо здесь всего хватает. И если мы находимся внутри нее, то и выходит, что мы в ЧАЩЕ ВСЕГО.

— Ерунда какая! — восхитился Петропавел.

— Не тебе судить, — оборвал старичок.

Петропавел промолчал, ломясь сквозь сучья. На несколько следующих вопросов старичка он не ответил принципиально.

— Сколько волка ни кори… — начал было тот, однако продолжать не стал, а объяснил ситуацию: — Ты идешь прямо в лапы к Муравью-разбойнику! — Ответа опять не последовало. — Чего ты надулся? — взвился старичок. — Ну, отказался я знакомиться — так это только потому, что не знаю я — понимаешь, не знаю! — кто я такой… Зовут меня Ой ли-Лукой ли — устраивает тебя? Меня, например, не устраивает! Я бы предпочел что-нибудь типа Зевеса, если уж обязательно как-то называться.

— Ой ли-Лукой ли… это, кажется, из Андерсена? -вспомнил Петропавел.

— Да бог меня знает, откуда… Может, конечно, и оттуда, но вообще-то я местный, из этой ЧАЩИ ВСЕГО. А вот кто я такой, убей — не знаю! Следовало бы, наверное, назвать какие-нибудь мои особенности, вытекающие из того обстоятельства, что я Ой ли-Лукой ли, но никакие такие особенности мне неизвестны. Или, скажем, перечислить события, которые в твоих представлениях были бы связаны со мной… У тебя что-нибудь со мной связано?

— Ничего, — честно сказал Петропавел.

— Стало быть, на вопрос о том, кто я такой, нет ответа. Я бы квалифицировал этот твой вопрос как праздный, а тебя — как болтуна, но мне до тебя нет никакого дела. Мне есть дело только до себя!.. Вот живу я, — доверительно сообщил он, — и все время думаю: что ж это я за старик такой, а?

— Нормальный старик… только грубый очень, — помог Петропавел.

— Ума я к себе не приложу, — не воспользовался помощью Ой ли-Лукой ли. — Знаю только, что таких, как я, нету больше.

— Каждый по-своему неповторим, — Петропавел беспардонно улыбнулся.

— Ну, это ты брось! Таких, например, как ты, — навалом: имя им легион. А вот я… Никак не пойму, в чем мой секрет! Всю жизнь бьюсь над собой, да бестолку. Иной раз спросишь себя: «Старик! Чего ты хочешь?» — и сам себе ответишь: «Не знаю, старик».

Петропавлу не понравилось, что Ой ли-Лукой ли на ходу растоптал его индивидуальность, и он не без сарказма поинтересовался:

— Да что же в Вас такого необычного?

— В том-то и вопрос! — оживился старик. — Я вот каждого вижу насквозь, в мельчайшей букашке прозреваю ее сущность — и нет для меня никакой загадки в мире, кроме себя самого: тут я — пас! Ну, не удивительно ли, что за всю мою долгую жизнь я ни разу — обрати внимание: ни разу! — не встретил никого, кто был бы точно таким же, как я? Вот уж создала природа — так создала…

— Давайте о чем-нибудь другом поговорим, — предложил Петропавел. — Про Вас я уже, кажется, все понял. И если попробовать… ну, истолковать…

— Не смей меня истолковывать! — завизжал старик. — Понимаешь — и понимай себе, а истолковывать не смей! Понимать, хотя бы отчасти, — дело всех и каждого; истолковывать — дело избранных. Но я тебя не избирал меня истолковывать. Я для этого дела себя избрал. Есть такой принцип: познай себя. А такого принципа, как познай меня, — нету. Между тем, познать — это и значит истолковать. Так что отойди от меня в сторону… И там заткнись. А я себя без твоей помощи истолкую.

— Ну и пожалуйста, — сказал Петропавел. — Уж лучше я к Соловью-разбойнику пойду, чем с Вами тут…

— К Муравью! — перебил Ой ли-Лукой ли. — К Муравью-разбойнику, это существенно. А что касается СолоВия, то СолоВий… СолоВий, а не соловей! — он не тут живет. СолоВий — это птичка такая страшная, у которой веки до земли, — она там живет, — и он махнул рукой влево, — возле ГИПЕРБОЛОТА ИНЖЕНЕРА ГАРИНА.

— Возле… чего? — обалдел Петропавел.

— Возле ГИПЕРБОЛОТА… ну, это такое сверх-болото — жуткое, туда всех затягивает! Болото болот, в общем… А названо оно в честь инженера Гарина — я не знаю, кто это, но в его честь.

— Понятно, — ухмыльнулся Петропавел.

— Так вот, это я насчет СолоВия, что он не тут живет. А Муравей-разбойник — гроза лесов и полей. Его вообще никто никогда не видел, но все ужасно боятся.

Тут уж Петропавел не выдержал и расхохотался:

— Как же это он — гроза лесов и полей, когда его никто не видел никогда?

— Ну как-как… Плод народного суеверия, следствие неразвитости науки… мифологическое сознание и все такое. Познать не можем — и обожествляем, что ты прямо как маленький! Это и Ежу понятно. Эй, Еж! — крикнул он в пространство. -Тебе понятно?

— Мне все понятно, — отозвался из пространства некто Еж.

— Вы же каждого видите насквозь, — не оценив заявления Ежа, напомнил старику Петропавел. — Почему бы тогда Вам самому не познать вашего муравья?

— Насквозь вижу, ты прав. Но это если видно. А Муравья-разбойника не видно. Впрочем, я бы, может быть, его все равно познал… Ан — такого принципа, как познай его, — тоже нету: я же тебе говорил, есть один принцип — познай себя. И потом… он злой как собака. Тут вот кто-то из наших гулял по ЧАЩЕ ВСЕГО — в самые дебри зашел, решил: была не была, и шасть — прямо к логову!.. Ну, понятно: чем дальше влез, тем ближе вылез! Слышит — богатырский пописк… Он возьми да и крикни: «Муравей-разбойник, разрешите я Вас познаю!» Так тот — ни слова в ответ. Молчит и злится — представляешь?

Петропавел изо всех сил старался сохранить серьезность:

— Да как он хоть выглядит, этот Муравей — разбойник?

Ой ли-Лукой ли принял церемонную позу и начал:

— Народное воображение рисует его могучим и громадным — о трехстах двенадцати головах и восьми шеях, с тремя когтистыми лапами, покрытыми чешуей речных рыб. Его грудь спрятана под панцирем пятисот восьмидесяти семи черепах, левое брюхо обтянуто кожей бронтозавтра, а правое…

— Довольно-довольно, — остановил лавину ужасов Петропавел. — С народным воображением все понятно. А на самом-то деле он какой?

— Да ты что, муравьев никогда не видел? — удивился Ой ли-Лукой ли и, как показалось Петропавлу, поскучнел. — Ну, черненький, должно быть, невзрачный такой, мелкий… Букашка, одним словом. Но суть не в том, каков он на самом деле, — суть в том, каким мы его себе представляем. — Ой ли-Лукой ли набрал в