— Мне ровно ничего не нужно в Квебеке, — сказал он наконец.
— В Квебеке — богатство и слава и… Анна! — горячо возразил Пьер.
Дэвид Рок все еще молчал, и только пальцы его нервно сжимали ружье. Пьер Ганьон продолжал усовещивать его.
— И в Квебеке ты найдешь столько прелестных девушек, что в глазах начнет рябить, если начнешь следовать за ними.
В голосе Пьера было столько самодовольства и радости, когда он произносил эти слова, что Дэвид Рок не мог сдержать улыбки.
— Мне так кажется, что ты готов был бы жениться на всех красивых девушках в мире, если бы только тебе позволили. Ты, очевидно, любишь всех сразу.
— Всех до одной! — согласился с ним Пьер.
— И по-твоему Анна хотела бы, чтобы я оставил леса и отправился в Квебек?
— Я убежден в этом. Анна любит больше город, и ей нравится жизнь в нем.
Дэвид Рок чуть слышно засмеялся и спокойно ответил:
— Ты глубоко ошибаешься, Пьер. Анна любит леса почти так же сильно, как и я. Пройдет еще год, и она придет сюда, чтобы навсегда остаться здесь. Она сегодня только говорила мне об этом. А помимо всего, здесь, в этих лесах, предстоит больше работы, чем в Квебеке, — работы, которую, очевидно, забывают интендант и его друзья среди пляски, забавы…
— …богатства, славы и любви, — закончил Пьер.
— Но там не с кем воевать.
— Сколько угодно и с кем угодно из тех галантных кавалеров, среди которых вы скоро очутитесь, мсье Рок. Драться на пистолетах в двадцати шагах или же, если это тебе больше нравится, на рапирах при заходе солнца или при свете луны. И сколько угодно вешаний сможешь ты увидеть на площади, а время от времени кому-нибудь отрубают голову, и почти каждый день ты будешь хохотать, глядя на какого-нибудь мошенника, выставленного на площади в клетке. А ночью — музыка, песни и танцы во всех концах города, а если повезет, то ты будешь целовать самую красивую девушку в мире… Одним словом, там есть все, ради чего только стоит жить на свете!
— И тем не менее, — ответил Дэвид Рок, и в голосе его звучало пренебрежение, — мне нет ровно никакого дела до всего этого. Драться я хочу только в лесах, где жизнь чище, чем у вас в городе. Драться, и честно драться я предпочитаю здесь, и этого удовольствия, могу тебя уверить, хватит на всех в этом году!
— Честно драться! — презрительно повторил Пьер, вступая в спор, который никогда не прекращался между этими двумя друзьями детства. — По-твоему это называется «честно драться»— вонзить нож в спину человека или же провести острием ножа по макушке его головы и снять его скальп. Фу!
— Я не охотник за скальпами и никогда им не буду, — ответил Дэвид Рок. — Но мне кажется, что скальпирование вошло в привычку одинаково и у французов, и у англичан, и у индейцев. И до тех пор, пока губернатор в Квебеке и англичане, которые расположились вон там, сулят награды за человеческую кожу и волосы — будь то скальп мужчины, женщины или даже ребенка, — До тех пор эта привычка будет все больше и больше укореняться. Когда я вижу скальпы женщин с длинными волосами, натянутые на обручи, как мне приходилось не раз видеть в форте Вильям-Генри, у меня появляется такое ощущение, что вот-вот передо мной явится мой злейший враг.
Пьер Ганьон ласково прикоснулся к руке друга.
— Я не знаю, Дэвид, и ты прав, как и всегда. И порой, когда я слушаю тебя, у меня появляется желание надеть пару мокасинов, как и ты, и поселиться в лесу. Но если бы я когда-нибудь решился вступить в бой с индейцем, то разве только с мертвым, — ведь ты знаешь мою одышку и ожирение. Но зато я умею недурно стрелять из пистолета и потому предпочитаю жить в Квебеке, И, между прочим, я не слишком люблю индейцев.
Еще на самой заре своей любовной карьеры Пьер Ганьон успел прострелить из пистолета трех соперников в Квебеке, и так как он к тому же проделал это с веселым и беспечным видом, то весь город обожал его.
— Но, как бы то ни было, — добавил он после недолгого молчания, — я бы очень хотел видеть тебя в Квебеке, — если не ради тебя, то, во всяком случае, ради Анны.
— Ты совершенно упускаешь из виду, что англичане со своими колонистами собираются двинуться на нас, — упрекнул его Дэвид Рок. — Ты ведь не знаешь, что индейцы племен могавков, онейдов, онандагов, кайюгов и сенеков точат свои томагавки и не спускают глаз с Канады, поощряемые призами за французские скальпы. И десятки других племен рыскают по лесам, как волки, и то тут, то там снимают скальпы с французских женщин, даже на берегах реки Ришелье! Нет, Пьер, в наших лесах нет сейчас ни одной лишней винтовки, которую можно было бы пожертвовать ради Квебека. Ни единой!
— Ни даже ради Анны?
— Что касается Анны, то она через год вернется сюда — разве только все переменится к тому времени и на том месте, где мы стоим, останется лишь след пожарища.
— Черт возьми! — вырвалось у Пьера Ганьона. — Неужели ты думаешь, что это возможно? Ведь за нами вся Франция и вся армия.
— В своем Квебеке вы слишком мало думаете и слишком мало учитесь, несмотря на все ваши школы, несмотря на обилие у вас мудрецов, — ответил ему Дэвид Рок. — Но если бы вы могли иметь таких учителей, как Черный Охотник…
— Что же он говорит?
— Что во всей Канаде найдется меньше семидесяти тысяч французов, тогда как в, колониях наших врагов-англичан живет полтора миллиона человек. Сэр Вильям Джонсон только что закончил обзор индейских поселений на юге Канады, и, по его словам, там живет тридцать пять тысяч воинов, из которых двенадцать тысяч готовы во всякую минуту пуститься на охоту за французскими скальпами, тогда как на нашей стороне имеется всего лишь сорок три племени, с общим числом воинов меньше четырех тысяч.
— Все это говорит в пользу того, что я и ты должны находиться в Квебеке к тому времени, когда вся эта орава дикарей ринется сюда, — ответил невозмутимым тоном Пьер. — И все колонисты будут вовремя предупреждены и сумеют отправиться следом за нами. А после этого мы двинемся обратно во главе французской армии и погоним англичан и их друзей назад, как это случилось у Форта Необходимости, где этот пресловутый Джордж Вашингтон2 недавно сдался нам, и как это случилось также у форта Дюкен.
Благодаря царившей мгле, Пьер Ганьон не мог различить Суровой усмешки на губах Дэвида Рока.
— Вот именно этого-то и не будет, Пьер, если только Черный Охотник прав, — заметил Дэвид, глядя на мельницу. — Это произойдет так же внезапно, как случилось много лет тому назад с тем человеком, который построил эту мельницу. Никто не успеет предупредить ни здесь, ни где-либо в другом месте. Огонь и томагавки быстро делают свое дело. А потому я не стану ездить в Квебек, Пьер. Не зайдешь ли ты поужинать с нами?
— Я обещал Анне, что сообщу ей, если найду тебя. И, признаюсь, я не люблю находиться ночью в лесу. Я порой спрашиваю себя, не сошел ли ты с ума со своей любовью ко всем дьявольским штукам, которые здесь проделываются. Увидимся завтра, не так ли, Дэвид? И передай привет твоей славной матушке. Прямо грех прятать такую чудную, такую прелестную женщину в этой глуши.
— Спасибо на добром слове, Пьер Спокойной ночи!
— Спокойной ночи! — ответил Пьер, и еще долго после того, как скрылся его друг, он стоял и глядел ему вслед.
А потом он медленно повернулся и пустился в обратный путь, бормоча про себя:
— Твой Черный Охотник совершенно прав, Дэвид. Но тем не менее я предпочел бы, чтобы ты был в Квебеке. В противном случае ты, пожалуй, потеряешь Анну.
Когда он дошел до опушки леса, до него донеслись звуки песни, которую напевала Анна под аккомпанемент мелодичной арфы.