– Прошу избавить меня от каких бы то ни было важных дел.

– Нет, я вас все-таки очень прошу.

В голосе тети Василий Петрович уловил какую-то новую, серьезную интонацию.

– Хорошо, - глухо сказал он, - я сейчас.

Он привел себя в порядок, надел сандалии, сполоснул лицо, причесал волосы мокрой щеткой и вышел на террасу, готовый ко всему самому неприятному и унизительному.

Но вместо судебного пристава, околоточного, нотариуса или чего-нибудь вроде этого он увидел довольно толстого, средних лет человека в парусиновом пиджаке, по-видимому мастерового, который, держа в зубах маленький кусочек сахару, пил чай из блюдца, поставленного на три пальца. По его красному, распаренному лицу, побитому оспой, струился пот, и, судя по той милой, дружеской улыбке, с которой на него смотрела тетя, это был очень хороший человек.

– Вот, пожалуйста, познакомьтесь, - сказала тетя. - Это Терентий Семенович Черноиваненко, с Ближних Мельниц, тот самый, у которого жил Петя и стоит наша мебель.

– В общем, родной брат Гаврика, дружка вашего Петьки, - сказал Терентий и, осторожно поставив блюдце на стол, протянул Василию Петровичу свою большую, тяжелую руку. - Рад с вами познакомиться. Много о вас наслышан.

– Вот как? - сказал Василий Петрович, присаживаясь к столу и принимая свою обычную 'учительскую' позу, то есть закладывая ногу на ногу и покачивая в свободно откинутой руке пенсне на черном шнурке с шариком. - Нуте-с, нуте-с, очень любопытно узнать, что именно вы обо мне слышали, в каком, так сказать, роде?

– Да вот, как вы сначала не поладили с начальством из-за графа Толстого, а потом не поладили с Файгом из-за дурака Ближенского, - со вздохом сказал Терентий, - ну и так далее. Что ж, вы, конечно, поступили вполне правильно, и мы вас за это можем только уважать.

Василий Петрович насторожился.

– Кто это 'мы'? - спросил он.

Терентий добродушно усмехнулся:

– Мы, Василий Петрович, - это, стало быть, простые рабочие люди. Ну народ, что ли…

Василий Петрович насторожился еще больше. В этих словах он явно почувствовал 'политику'. Он с тревогой посмотрел на тетю, так как все это, несомненно, была опять какая-то ее новая и, быть может, даже опасная фантазия. Но тут он вдруг заметил на столе стопочку бумажных денег - зеленых трешек, синих пятерок и розовых десяток, аккуратно разложенных и перевязанных нитками.

– Это что за деньги? - испуганно спросил он.

– Представьте себе, - со скромной улыбкой скрытого торжества сказала тетя, - урожай черешни реализован, а это наша выручка.

– Шестьсот пятьдесят восемь рубликов чистой прибыли! - сказал Терентий, потирая руки. - Так что вы теперь живете!

– Позвольте, - не веря своим глазам, воскликнул Василий Петрович, - как же все это произошло? А лошади? А платформы? А… как это?.. Франко-привоз, что ли?

– Будьте спокойны, - сказал Терентий, - у нас фирма солидная. Для хороших людей все можем достать: и лошадок, и платформы, и упаковку. На то мы, как говорится, - пролетарии. Всё в наших руках, Василий Петрович. Не так ли?

Хотя слово 'пролетариат' и принадлежало к самым опасным словам, от которых пахло уже не просто политикой, а самой настоящей революцией, но оно было сказано Терентием так просто, так естественно, что Василий Петрович принял его как должное, без малейшего внутреннего сопротивления.

– Так, значит, все это устроили вы? - спросил он, надевая пенсне и глядя на Терентия повеселевшими глазами.

– Мы! - ответил Терентий с оттенком гордости и так же весело посмотрел на Василия Петровича.

– Наш спаситель! - сказала тетя.

Затем она весьма подробно и с большим юмором стала рассказывать, как происходила продажа черешни. Оказывается, черешню возили на платформах по всему городу и продавали в розницу, и она имела громадный успех: ее брали буквально нарасхват, иногда даже целыми корзинами, в особенности белую и розовую; черная шла немного похуже.

– И вообразите себе, - говорила тетя, морща нос и блестя глазами, - наш Павлик торговал лучше всех.

– Как? - нахмурился Василий Петрович. - Павлик торговал черешней?

– Конечно, - сказала тетя, - все торговали. Вы думаете, я не торговала? Я тоже торговала. Надела старую шляпку а-ля мадам Стороженко, села на козлы рядом с возчиком и торжественно ездила по всем улицам. Ну, а разве можно было удержать детей? Решительно все торговали: и Петя, и Мотя, и Марина, и маленький Женька.

– Позвольте… - строго сказал Василий Петрович. - Мои дети торговали на улицах города черешней? То есть я не вполне вас понимаю…

– Ах, боже мой, да очень просто: сидели на платформах, ездили и кричали: 'Черешня! Черешня!' Ведь надо же было кому-нибудь кричать. Вы представляете, какое это было для них удовольствие! Но Павлик! Он меня буквально потряс. Он кричал лучше всех. Вы знаете, я никогда не думала… У него голос прямо как у Собинова. И такая артистическая манера, а главное, такое тонкое понимание розничного покупателя… Он отлично знал, с кого надо запрашивать, а кому уступать.

– Нет, это просто черт знает что! - пробормотал Василий Петрович и уже готов был не на шутку рассердиться, но вдруг ясно представил себе, как его Павлик голосом Собинова поет на всю улицу: 'Черешня! Черешня!' - и под его усами невольно поползла улыбка. Он смахнул с носа пенсне и залился добродушным учительским смешком: - Хе-хе-хе-хе! - Однако он смеялся недолго, снова нахмурился и со вздохом сказал: - Хотя все это не так смешно, как грустно. Впрочем… с волками жить - по-волчьи выть…

– Вот это правильно, - сказал Терентий, - хотя и не совсем. С волками надо не жить, а с волками надо бороться. А то они нас с вами съедят, только останутся рожки да ножки. Возьмите эту самую старую базарную шкуру мадам Стороженко - извините, что я при вас так грубо выражаюсь, - ведь она вас чуть не раздела и не слопала со всеми вашими потрохами. Хорошо еще, что мы в это дело вовремя вмешались, не опоздали.

– Да, - сказал Василий Петрович, - не знаю, как вас и благодарить… Вы нас буквально спасли от нищеты. Спасибо! Большое вам спасибо!

– Из вашего спасибо шубы не сошьешь, - с грубоватой улыбкой сказал Терентий.

Василий Петрович растерянно посмотрел на тетю. Он не понимал, что следует сделать. Может быть, предложить Терентию денег? Но Терентий, видимо, сразу прочитал его мысли.

– Да нет, тут не в грошах дело, - сказал он. - Мы вам помогли просто… как бы это сказать… по- соседски. Из солидарности. Ну и, конечно, чтобы не дать хорошего человека в обиду. А теперь помогайте трошки вы нам.

Терентий упорно говорил 'мы', но теперь это Василия Петровича почему-то уже не так пугало.

– Чем же я вам могу помочь? - спросил он с любопытством.

– А вот чем, - сказал Терентий и, вынув свернутый носовой платок, вытер свое большое, добродушное лицо и круглую, коротко остриженную голову, с атласным шрамом на виске. - Есть у нас тут небольшой кружок самообразования, что-то вроде воскресной школы. Читаем, знаете ли, различные брошюры, книжки, газеты. По мере сил занимаемся политической экономией. Все это так, - Терентий вздохнул, - но не хватает нам, дорогой Василий Петрович… как бы выразиться… общих знаний. Ну, там история, география… Как произошла жизнь на Земле… и так далее… Как вы на это смотрите?

– То есть вы хотите, чтобы я вам прочел несколько популярных лекций? - спросил Василий Петрович.

– Вот именно. Да и по русской литературе тоже не мешает. Пушкин, Гоголь, граф Толстой… В общем, что найдете возможным, вам виднее. Ну, а уж мы вам за это поможем по саду. Черешни у вас, слава