Африкана Африкановича похожим на мопса. Он был очень стар. Его короткие ноги, делавшие маленькие шажки, дрожали. Круглая, остриженная под машинку голова была совсем седая, белая с сизым отливом, как старое серебро. Старчески горестные морщины по всем направлениям пересекали его умное мясистое лицо. Но он не был дряхл. Добрые выпуклые глаза - янтарные - глядели совсем молодо. Он приблизился к Петру Васильевичу, сложил на животе короткие ручки и, по своей привычке, которую сразу вспомнил Петр Васильевич, стал быстро вращать большие пальцы один вокруг другого. Он смотрел на Петра Васильевича снизу вверх, желая определить, к какой национальности принадлежит посетитель и на каком языке следовало к нему обратиться.

– Закрыто! - наконец сказал он по-русски.

Петр Васильевич широко улыбнулся, чувствуя, как горячая, печальная нежность заливает его сердце.

– Африкан Африканович, здравствуйте! - сказал он и, шаркнув ногами, по-гимназически поклонился своему старому преподавателю. - Не узнаете меня?

Африкан Африканович еще быстрее закрутил пальцами перед своим круглым животиком, немного подумал и кратко промолвил:

– Извините, не припоминаю.

– Ну как же! - сказал Петр Васильевич с упреком, продолжая улыбаться. - Ваш ученик.

Африкан Африканович смотрел на этого немолодого господина в щегольском ультрамариновом пиджаке, всматривался в его загорелое лицо, видел его темные, с легкой проседью, зачесанные назад волосы, обручальное кольцо на пальце, бамбуковую трость - и ничего не мог вспомнить. Мало ли было у него в жизни учеников! Некоторых он действительно узнавал, а некоторых - нет. Этого он не узнавал. Африкан Африканович виновато улыбнулся и развел короткими ручками с короткими, толстыми пальчиками:

– Виноват-с! Напомните.

– Напомнить? Хорошо.

Глаза Петра Васильевича вдруг озорно вспыхнули, и он, наклонившись к Африкану Африкановичу, произнес:

– Мезис.

– Как-с?

– Мезис! - крикнул Петр Васильевич, как будто бы разговаривал с глухим: - Помните - мезис! Тезис-мезис!

Тогда лицо Африкана Африкановича вдруг расплылось, щеки надулись, глаза превратились в щелки, рот растянулся до ушей, и он захохотал. Он хохотал, хватаясь короткими ручками за бока, трясясь всем своим толстым старческим телом, и, отфыркиваясь, бормотал со слезами на глазах:

– Как же… как же… Тезис!.. Вот именно - тезис!.. Теперь вспомнил: Петя Бачей… Так это ты?.. Ах, боже мой!.. Вот уж действительно благодарю, не ожидал… Тезис!.. Ха-ха-ха! Тезис!..

…Хотя с тех пор прошло больше тридцати лет, но он вспомнил этот беспримерный случай на уроке древней истории.

У Пети Бачей была двойка, и добрый Африкан Африканович решил дать ему поправиться. Речь шла о греческих диспутах и о прочих вещах, весьма далеких от Петьки Бачей, который, держа книжку под партой и дрожа от нетерпения, дочитывал десятый выпуск 'Пещеры Лейхтвейса'. Хотя душа мальчика, захваченная судьбой благородного разбойника, находилась в данный момент в таинственных лесах Тюрингии, но его тело благонравно сидело на парте и делало вид, что крайне заинтересовано афинскими диспутами. Когда Африкан Африканович, расхаживая по классу, остановился перед его партой, мальчик смотрел на учителя такими преданными, такими прилежными, понимающими глазами, что Африкан Африканович не мог нарадоваться на прилежного Петю.

– Ну, кто может ответить на этот вопрос? - спросил Африкан Африканович, продолжая расхаживать по классу среди парт.

Почти все вокруг подняли руки, и Петя тоже машинально поднял руку, глядя на Африкана Африкановича неподвижными глазами, в которых еще струился зеленый полумрак лесной пещеры.

Африкан Африканович был добрый человек. Он не желал Пете зла. Наоборот, он желал ему всяческого добра. Видя, что мальчик так старательно тянет к нему два сложенных пальца, он захотел дать ему поправиться и вызвал его 'с места'.

– Вот Петя хочет нам ответить, - сказал Африкан Африканович благосклонно и погладил мальчика по стриженой, жесткой голове. - Встань, Петя, и ответь на этот вопрос.

Петя встрепенулся, вскочил, одернул курточку и с отчаянием посмотрел вокруг.

– Не торопись, не волнуйся. Сначала подумай, а потом отвечай. О чем идет речь?

– О диспутах, - свистящим шепотом подсказал Петин сосед Жорка Колесничук, уткнувшись лицом в парту, чтобы не было заметно, что подсказывает именно он.

– О диспутах, - сказал Петя.

– Верно. Речь идет о диспутах. На диспутах афинские ораторы произносили политические речи. Как же они строили свои речи? Из каких частей состояли эти речи? Как называлось основное положение речи?

Петя стоял как соляной столб, и пот катился по его напряженному лицу.

– Тезис, - прошипел Жорка Колесничук.

– Тезис, - как заводной, повторил Петя ничего не выражающим механическим голосом.

– Хорошо, - сказал Африкан Африканович, морщась и делая вид, что не слышит подсказок Жорки Колесничука. - Очень хорошо. Молодец! Тезис. Ну, а как называется вторая часть речи афинского оратора, противоположная первой?

'Антитезис', - хотел было подсказать Колесничук, но увидел глупое лицо Пети и вдруг, неожиданно для самого себя, показав ему язык и задыхаясь от сдерживаемого смеха, вместо 'антитезис' прошипел:

– Мезис.

– Мезис, - с лунатической улыбкой повторил Петя, чувствуя, что с ним происходит что-то совсем неладное и непоправимое.

– Как? - сказал Африкан Африканович. - Как? - и даже приставил ладонь к своему большому, мясистому уху, в котором виднелись волосы, густые, как шерсть.

– Мезис, - жалобно, но твердо сказал Петя.

Трудно описать, что произошло дальше. Африкан Африканович замахал руками, побежал за кафедру, сел и уткнулся в журнал, всем телом содрогаясь от хохота. Класс бушевал. А среди этой гомерической бури смеха, которая продолжалась до самого звонка, стоял оглушенный Петя, и слезы струились по его сморщенному лицу, капая на парту, как из выжатой губки.

Прошло больше тридцати лет, и Африкан Африканович снова, как тогда, хохотал над этим неожиданным, бессмысленным словом 'мезис'. Но только тогда он был цветущий сорокалетний приват- доцент в форменной тужурке министерства народного просвещения, а теперь он был кончающий свою жизнь одинокий старик, сторож Археологического музея, с трясущимися ногами и больным сердцем. Он хохотал и плакал и сквозь слезы смотрел на Петра Васильевича с выражением кроткой нежности и такого глубокого горя, что у Петра Васильевича невольно дрогнуло сердце. Он обнял старика, и Африкан Африканович доверчиво, как ребенок, прижался к его груди, не переставая хохотать, и плакать, и бормотать:

– Ах, боже мой, боже мой… сколько лет!.. Да, вот именно тезис-мезис… Петя Бачей… Петька… А я… Они меня думали заставить читать свой курс по их тезисам… Вот уж действительно тезисы!.. Идиотские тезисы!.. Они имели наглость думать, что я буду учить студентов, будто Одесская область исторически является частью какой-то мифической Транснистрии. Они посмели это предложить мне, старому русскому ученому-археологу! А? Как тебе это нравится? И вот я - сторож, дворник… Ах, Петя, Петя, посмотри, что эти мерзавцы сделали с нашим цветущим городом!

Африкан Африканович, вытирая слезы, подошел к окну и протянул свою короткую дрожащую ручку в сторону порта:

– Развалины. Обломки. Хаос…