– Понимаешь, - говорил он, растирая обеими руками голову, - векселя бронзовые, а я обязан почему-то по ним платить. А не заплачу - пустят с молотка все мое имущество. Ты же юрист, Петя, может быть, ты что-нибудь тут понимаешь?

– Да тут, брат, и понимать нечего. Ты сделал на векселях передаточную надпись?

– Ну, сделал.

– Свою подпись поставил?

– Ну, поставил. Ведь, кажется, так полагается? Во всяком случае, Моченых сказал, что полагается.

– Он тебе правильно сказал. Полагается.

– Вот видишь!

– Ничего я еще пока не вижу. А кроме твоей подписи, ты что-нибудь еще на векселе писал?

– Ей-богу, больше ничего не писал! Святой истинный крест! - воскликнул Колесничук и даже побледнел от волнения. - Чтоб мне не сойти с этого места!

– Ну, так сам виноват. Тебе надо было прибавить к своей подписи слова: 'Без оборота на меня'.

– Без оборота на тебя… - бессмысленно пробормотал Колесничук, снова начиная покрываться багровыми пятнами.

– Да не на меня, а на тебя!

– Я ж и говорю - на тебя.

– Ну, братец, с тобой каши не сваришь! А еще коммерсант! Воображаю, как ты 'коммерсуешь'! - ядовито сказал Петр Васильевич. - Ты должен был написать: 'Без оборота на меня'. Что это значит? Это значит, что надписатель, прибавивший к своей подписи 'Без оборота на меня', освобождается от ответственности. А ты не написал. Значит, ты от ответственности не освобождаешься. И теперь тебе надо платить. Таков железный закон капитализма.

– Значит, я совершенно разорен, - прошептал Колесничук. - Они меня раздели… Я убит.

– А! - злорадно сказал Петр Васильевич, но тут же спохватился и, сделав печальное лицо, прибавил: - Ты когда-нибудь Чехова читал?

– Ну, читал. А что?

– Ничего. У Чехова есть прелестный рассказ, где один юрист говорит купцу: 'Не надо быть бараном'.

– Что ты имеешь в виду? - тонким, как бы простуженным голосом сказал Колесничук и заморгал ресницами.

– Вот это самое: не надо быть бараном… Ну, я пошел. Рад был тебя повидать.

Петр Васильевич небрежно подал Колесничуку два пальца, как и подобало, по железным законам капитализма, счастливому, преуспевающему юристу, представителю крупной фирмы, подавать руку мелкому купцу-банкроту.

– Бон шанс, как говорят французы, - сказал он. - Привет супруге.

– Какой супруге? - пробормотал совершенно обалделый Колесничук.

– Раисе Львовне. Надеюсь, она здорова?

– Я с ней разошелся, - хрипло сказал Колесничук. - Она там… - Он неопределенно махнул рукой. - Удрала вместе с большевиками… в Совдепию.

– А, понимаю… - заметил Петр Васильевич, уже не скрывая своего презрения. - На склоне лет оказалось, что вы не сошлись характерами. Это бывает. То-то я смотрю на тебя: отремонтировал усы, одеваешься по последней моде конца девятнадцатого века… Ты еще не женился на какой-нибудь румыночке с небольшим приданым? Нет?.. Сожалею. Впрочем, я с тобой заболтался. Мне еще надо туда- сюда… На прием к одесскому городскому голове господину Алексяну. Масса дел! Если ты меня захочешь видеть, прошу - Лондонская гостиница, номер двадцать шесть. Спросишь юрисконсульта Бачей, там меня все знают! Пока!

И, фатовски помахав рукой, Петр Васильевич поскорее вышел из комиссионного магазина 'Жоржъ', чувствуя в душе острую, почти физическую боль отвращения. Вместе с тем он испытывал также и радость оттого, что ему так ловко удалось навести разговор на Африкана Африкановича и узнать его 'координаты', как любил в подобных случаях выражаться Дружинин.

Между тем Колесничук метался по магазину, как Герман из 'Пиковой дамы'. Но только вместо 'три карты, три карты, три карты…' он все время с маниакальным упорством повторял:

– Без оборота на себя, без оборота на себя, без оборота на себя.

Это была агония комиссионного магазина 'Жоржъ'…

Когда Колесничук, разбитый душевно и физически, плелся вечером домой, его вдруг осенила еще одна мысль, которая показалась ему гениальной. Он решил пойти к Петру Васильевичу в Лондонскую гостиницу и попросить у него взаймы денег. Он будет его умолять. Он подпишет ему любые векселя. Не может же быть, чтобы у него не было денег! У него, наверное, найдется три тысячи марок. Трудно представить, чтобы он отказал своему старому другу. В эту минуту Колесничук не думал о том, что Петр Васильевич предатель, изменник, что он ненавидит его. Да, он его ненавидит! Он предатель. Но Колесничук скроет свою ненависть. Он будет перед ним притворяться, льстить…

Колесничук тут же повернул и побежал в Лондонскую гостиницу. Здесь его ждал последний, самый страшный удар: никакого Петра Васильевича Бачей, юрисконсульта из Плоешти, в гостинице не оказалось. Никто даже и фамилии такой не слышал. Это был обман.

Это был такой же обман, как Ионел Миря, Моченых, фирма 'Мефодий Мунтяну и сыновья' - Бухарест, Берлин, Вена, Копенгаген, Анкара, Монтевидео, Мирча Флореску, его фальшивые брильянтовые перстни и фальшивые брильянтовые глаза. Все вокруг Колесничука было обманом в этом проклятом фальшивом мире торгашей, мошенников и спекулянтов, захвативших честный советский город и наполнивших его своим зловонным дыханием.

И Колесничук понял, что он пропал окончательно и бесповоротно.