машине туда и обратно двадцать минут.
– Где именно?
– За Пересыпью. В самом начале Лузановской дороги. Разрешите?
Хотя при настоящей неопределенной обстановке отпускать человека по личному делу из отряда в город и противоречило всем правилам конспирации, тем не менее, увидев так отчаянно и так просительно блестевшие глаза Святослава, Черноиваненко не мог лишить его свидания с матерью, которое в конце концов могло оказаться последним свиданием. Тем более что отсюда до Лузановской дороги было действительно совсем недалеко. Черноиваненко это хорошо знал, так как в тех же местах жила зимой его племянница Мотя Перепелицкая.
Подумав о Матрене Терентьевне, Черноиваненко тут же вспомнил ее записку. Что сейчас делает Матрена Терентьевна? Вернее всего, она уже эвакуировалась из города на каком-нибудь транспорте вместе с Валентиной и Петей. Тогда все в порядке. А что, если она, до последней минуты охраняя имущество рыбоколхоза, задержалась, не сумела пробиться в порт с детьми и вещами? Это тоже легко могло случиться. Черноиваненко слишком хорошо знал всю непрактичность Моти, когда дело касалось устройства своих личных дел, - черта, свойственная всем Черноиваненкам. Он представил себе ее, растерявшуюся, беспомощную, не сумевшую своевременно достать пропуск в порт и обеспечить себе транспорт. Как он не подумал об этом раньше! Он почувствовал сильнейшее беспокойство.
– Погоди, - сказал Черноиваненко и, решительно шагнув к фонарю, быстро написал несколько слов в записной книжке и вырвал листок. - Поезжай попрощайся с матерью, а потом срочно гони машину в Крыжановку. Это оттуда пара километров. Рыбоколхоз 'Буревестник' знаешь? Найдешь там хату Перепелицких, спросишь Матрену Терентьевну.
– Я знаю, - сказал Святослав. - Зимой мы с ними соседи.
– Тем лучше. Выясни, как там и что. Вернее всего, они уже эвакуировались. А если нет, то забери их на свою машину и в самом срочном порядке подбрось в порт и посади на транспорт. Если не будет транспорта, то обеспечь посадку на катер, на какой-нибудь бот, свяжись с командованием, попроси от моего имени, чтобы их обязательно куда-нибудь посадили. В крайнем случае найди кого-нибудь из руководящих работников обкома и покажи эту записку. - Черноиваненко протянул Святославу листок. - Понятно?
– Слушаюсь! - радостно воскликнул Святослав.
– Езжай.
– А как потом прикажете поступить с машиной?
– С твоей антилопой? Брось ее к черту. Пускай на ней фашисты ломают голову.
– Лучше я ее уничтожу собственными руками, - мрачно сказал Святослав.
– Это твое дело. - Глаза Черноиваненко вдруг озорно блеснули. - Лично я непременно оставил бы ее немцам. Хай им черт! Но, в общем, действуй как хочешь.
Черноиваненко отвел Святослава в угол пещеры, откуда начинался узкий лаз в глубину катакомб, и вполголоса, коротко, сжато, но вместе с тем не пропуская ни одной подробности, проинструктировал его на все случаи его 'выхода наверх'. Затем он взял у Святослава комсомольский билет и все документы и положил их в свою записную книжку, а записную книжку - в карман.
– Теперь ты сам себе голова, - строго сказал он. - Учти это. Ступай! И чтоб не позже чем через два часа ты был здесь!
– Будет исполнено! - сказал Святослав и проворно пролез в щель.
13. ПРИ СВЕТЕ ДОГОРАЮЩИХ ПОЖАРОВ
Петя неуклюже ковылял в чужих башмаках за Матреной Терентьевной и Валентиной. Уже ночь была на исходе, а они все никак не могли добраться до Пересыпи, где находилась зимняя - так сказать, 'городская' - квартира Перепелицких. Как это ни странно, они заблудились. Они знали здесь каждую балочку, каждую складку, каждый курган, и тем не менее они заблудились. Они смотрели вокруг и не узнавали местность, искаженную войной.
Они всюду натыкались на опустевшие окопы, на зигзагообразные ходы сообщения, на колючую проволоку, на брошенные минометные и артиллерийские позиции. В иных местах гнилой осенний бурьян вонял бензином и отработанным смазочным маслом. Валялись кучами стреляные гильзы - винтовочные и артиллерийские. Попадались неразорвавшиеся снаряды. Освещенные заревом далеких пожаров, они имели особенно зловещий вид, эти тупорылые, иногда с дырочками на медных носах, угрожающе неподвижные болванки с медными поясками и концентрически обточенными доньями.
Петя старательно обходил неразорвавшиеся снаряды, чувствуя внутреннюю дрожь и даже тошноту от мысли о том, какая чудовищная, смертоубийственная сила спрятана в них и какой был бы ужас, если бы эта слепая, омерзительная сила вдруг мгновенно вырвалась, и рванулась во все стороны, и разорвала бы в клочья, и сожгла, испепелила в один миг все окружающее и в том числе самого Петю.
Все вокруг было неузнаваемо. В особенности же меняла представление о местности вода - громадное озеро воды, появившееся там, где его никогда раньше не было и никак не могло быть. Куда бы они ни поворачивали, желая выйти к Пересыпи, всюду они натыкались на воду. Они не знали, что только что была взорвана земляная дамба, отделявшая Хаджибеевский лиман от полей орошения. Таким образом, теперь они были отрезаны от города водой, разлившейся на несколько десятков километров, затопившей часть Пересыпи и дошедшей до моря в районе доков.
Во всяком случае, горящие на Пересыпи бензиновые цистерны вместе со своим черным дымом и красным пламенем бурно отражались в воде, почти вплотную подступавшей к ним. Они уже начинали догадываться, что отрезаны не только от города, но и от уходящей армии. Точнее сказать, они находились в мертвом пространстве между двумя армиями, между своими и врагами; причем от своих они были отрезаны разлившимся лиманом, но между ними и врагом никаких существенных преград не было. Они уже были в плену.
Когда Матрена Терентьевна наконец поняла это, она, как слепая, вдруг полезла прямо в воду, надеясь дойти до Пересыпи вброд. За ней в воду сунулась Валентина, а за Валентиной - Петя. Они прошли несколько шагов в ледяной вонючей воде лимана, но внезапно вода поднялась до колен, потом до пояса. Матрена Терентьевна оступилась, потеряла равновесие, и, если бы Валентина вовремя не подхватила мать, она бы окунулась с головой. Тогда они поспешно повернули назад. До половины мокрые, дрожащие от холода, они выбрались на берег. С моря дул ледяной ветер. Мглистый туман, светящийся от пожаров, пронизывал до костей.
Петю стала бить лихорадка. Мальчик изо всех сил сжимал челюсти, чтобы скрыть дрожь.
– Ну, деточки, ну что же вы, деточки… - бормотала Матрена Терентьевна, озираясь по сторонам. - Давайте, деточки, давайте! Надо как-нибудь побыстрей. Живенько, живенько!
И они, выбиваясь из сил, стали ходить вдоль разлива, надеясь найти хоть какую-нибудь лазейку. Но лазейки не было. Они сделали, наверное, туда и обратно вдоль разлившейся воды километров пятнадцать. Они ходили таким образом больше половины ночи и совсем выбились из сил.
Матрена Терентьевна все время бормотала:
– Деточки, деточки… - И слезы катились по ее сразу похудевшему, измученному лицу.
Наконец они присели на край обвалившегося степного колодца с каменной колодкой для водопоя и сидели молча, не зная, что же теперь делать. Первой очнулась Валентина. Она вскочила, взяла за плечи мать и стала ее трясти своими тонкими, но сильными руками:
– Мама, я вас очень прошу, успокойтесь. Возьмите себя в руки. Довольно сидеть! Идем дальше.
– Куда же мы пойдем, Валентина, когда всюду вода? - упавшим голосом сказала Матрена Терентьевна. - И обрати внимание на Петечку: он уже насилу идет.
– Можешь идти дальше? - строго спросила Валентина.
– Могу, - сказал Петя, стараясь не выдать боли, которую причиняла ему натертая пятка.
