огромный корабль, причаливший к темному пирсу, — выбежала из дома и толкнулась в переднюю дверцу, прежде чем Майкл Мильтон успел ее открыть.

Дождь переходил в снег, превращаясь под ногами в слякоть; казалось, капли становились ледышками уже на лету и больно жалили голую шею Хелен, когда она наклонилась к опущенному боковому стеклу.

Он сразу же ее поцеловал. Она хотела в ответ легонько погладить его по щеке, но он отвернулся и с силой разжал ей губы своим языком. И снова она увидела перед собой вульгарную спальню в его квартирке и огромный постер на стене — Пауль Клее «Синдбад-мореход». Видимо, думала Хелен, именно таким он себя представляет: яркая натура, искатель приключений, весьма чувствительный, впрочем, к красотам цивилизованной Европы.

Хелен отшатнулась от него и почувствовала, что ледяной дождь уже насквозь промочил ее блузку.

— Мы не можем так просто со всем этим покончить, — с несчастным видом сказал Майкл Мильтон.

Хелен было неясно, то ли у него на щеках капли дождя, то ли слезы. Она с изумлением обнаружила, что он сбрил усы, и теперь его верхняя губа напоминала припухлую и несколько недоразвитую губу ребенка — как губки Уолта, которые, впрочем, на лице Уолта смотрелись очень мило. Однако такие губы у любовника? Нет, это совсем не в ее вкусе!

— Что ты сделал со своими усами? — спросила она.

— Я думал, они тебе не нравятся, — сказал он. — И сбрил — для тебя.

— Но они мне как раз нравились! — Она пожала плечами и поежилась под ледяным дождем.

— Пожалуйста, сядь в машину, — попросил он ее.

Она только головой покачала; блузка прилипла к заледеневшей спине, а длинная джинсовая юбка, промокшая насквозь, казалась тяжелой, как средневековая кольчуга; высокие легкие сапожки скользили в подмерзающей снежной каше.

— Честное слово, я никуда тебя не повезу! — пообещал он. — Мы просто посидим в машине. Нельзя же вот так взять и все кончить! — повторил он.

— Мы знали, что рано или поздно придется это сделать, — возразила Хелен. — И знали, что долго так продолжаться не может.

Майкл Мильтон безвольно уронил голову прямо на блестящий кружок клаксона, но сигнала не последовало: огромный «бьюик» отчего-то безмолвствовал. Окна затягивало ледяной коркой — машина постепенно покрывалась ледяным панцирем.

— Пожалуйста, залезай внутрь, — простонал Майкл Мильтон. — Я отсюда никуда не уеду. — И вдруг резко прибавил: — А его я не боюсь! И не обязан делать то, что он приказывает!

— Это не он, это я тебе приказываю, — сказала Хелен устало. — Тебе придется уехать.

— Никуда я не поеду, — заупрямился Майкл Мильтон. — Я все знаю про твоего мужа! Все про него знаю!

О Гарпе они никогда раньше не говорили — Хелен запретила. И теперь не понимала, что на уме у ее любовника.

— Он просто жалкий писателишка! — нахально заявил Майкл Мильтон.

Хелен удивленно на него посмотрела; насколько она знала, произведений Гарпа он никогда не читал. Он как-то объяснил ей, что никогда не читает ныне живущих писателей, потому что более всего ценит перспективу, ощущение которой, по его словам, появляется, только когда писатель давно уже умер. Какое счастье, что Гарп хоть об этом не знает! Иначе бы он только еще больше презирал Майкла. Собственно, Хелен подобные рассуждения Майкла Мильтона тоже весьма раздражали.

— Мой муж — очень хороший писатель, — мягко возразила она и так задрожала от холода, что изо всех сил обхватила себя руками.

— Но далеко не из лучших! — заявил Майкл. — Так Хигтинс говорит. И ты, конечно же, должна знать, как на кафедре относятся к твоему «гениальному» супругу.

Хиггинса Хелен прекрасно знала; он был человек исключительно эксцентричный и задиристый, но при этом умудрялся производить впечатление существа довольно вялого, даже сонного. Но коллегой Хелен никогда его по-настоящему не считала — она не признавала таких представителей университетской среды, которые, дабы завоевать авторитет у студентов и аспирантов, позволяют себе сплетничать о собратьях- преподавателях.

— Я понятия не имею, как воспринимают Гарпа у нас на кафедре, — холодно сказала Хелен. — Большая часть преподавателей вообще современной литературы не читает.

— Это как раз те, кто считает его жалким писателишкой! — заносчивым тоном изрек Майкл, что отнюдь не прибавило Хелен симпатии к нему, и она уже повернулась, чтобы уйти в дом.

— Я никуда не уеду! — заорал ей вслед Майкл Мильтон. — Я буду защищать нас — перед ним! Прямо здесь. Он не имеет права диктовать нам, что мы должны делать!

— Повторяю: это не он, а я, я говорю тебе, что мы должны сделать, Майкл, — твердо сказала Хелен.

Тогда он снова уронил голову на руль и заплакал. Хелен вернулась к машине и, просунув руку в окно, тронула его за плечо.

— Хорошо, я посижу с тобой минутку. Но ты должен обещать, что потом сразу уедешь. Я не желаю, чтобы Гарп или дети тебя видели.

Он обещал.

— Дай мне ключи, — сказала Хелен, и ее до глубины души тронул его раненый взгляд: она ему не поверила! Хелен сунула ключи в карман своей длинной мокрой юбки и обошла машину, чтобы сесть на пассажирское сиденье. Майкл Мильтон тут же поднял стекло, и они сидели не касаясь друг друга, и окна мгновенно запотели так, что сквозь них ничего не было видно, а корка льда снаружи становилась все толще.

Потом он совершенно сломался и стал говорить, что она значит для него больше, чем вся Франция, вместе взятая, — а она, конечно же, знает, что значит для него Франция. И тогда она его обняла и с ужасом подумала, что прошло уже очень много времени, что в этой обледеневшей машине время проходит очень быстро, что, если фильм не очень длинный, у них есть от силы полчаса, самое большее — минут сорок пять. Однако Майкл Мильтон, похоже, не собирался никуда уезжать. Она крепко поцеловала его, надеясь, что это поможет, но в ответ он только принялся ласкать ее холодные груди под промокшей блузкой. И в его объятиях она чувствовала себя такой же заледеневшей, какой была под этим странным дождем, замерзавшим на лету. И все же не противилась его ласкам.

— Милый Майкл, — сказала она, думая совсем о другом.

— Ну как же мы можем прекратить? — снова повторил он.

Но Хелен, собственно, все уже прекратила и думала сейчас только о том, как бы остановить его. Она велела ему сесть прямо, подобрала ноги, накрыла их своей длинной юбкой и прилегла, положив голову к нему на колени.

— Пожалуйста, запомни, — сказала она. — Пожалуйста, постарайся запомнить: для меня не было ничего лучше, чем просто позволять тебе везти меня в этой машине и знать, куда и зачем мы едем. Неужели ты не можешь просто быть счастливым и просто помнить об этом, оставив все в прошлом?

Он так и застыл на своем сиденье, обеими руками изо всех сил держась за руль; она щекой чувствовала, как напряжены его бедра; его твердый член касался ее уха.

— Пожалуйста, постарайся поставить на этом точку, Майкл, — мягко сказала Хелен.

И они еще немного посидели так, и Хелен воображала, что старый «бьюик» снова везет ее к нему на квартиру, но Майкл Мильтон удовольствоваться одним воображением был не в силах. Одной рукой он погладил Хелен по шее, а второй расстегнул молнию у себя на джинсах.

— Майкл! — резко запротестовала она.

— Ты сказала, что для тебя не было ничего лучше этого, — напомнил он.

— Все кончено, Майкл.