Я с трудом припарковался у тротуара кому-то в хвост, и мы продолжали сидеть в машине и смотреть на пансион «Грильпарцер»; в нем было всего четыре невысоких этажа, и он был зажат между булочной- кондитерской и табачной лавкой.

— Видите? — сказал отец. — Никаких медведей.

— Никаких таких людей, я надеюсь, — заметила бабушка.

— А может, они ночью приходят? — осторожно предположил Робо, поглядывая по сторонам.

Потом мы все-таки вылезли из машины, вошли в пансион, и там нас встретил менеджер, некий господин Теобальд, увидев которого Йоханна мгновенно насторожилась.

— О, целых три поколения путешествуют вместе! — восторженно вскричал господин Теобальд. — Совсем как в добрые старые времена! — Это он прибавил специально для бабушки. — Когда еще не было такого количества разводов, а молодые супружеские пары не требовали себе отдельных спален. Должен сказать, у нас настоящий семейный пансион. Жаль только, вы не заказали номера заранее, чтобы я мог разместить вас поудобнее и поближе друг к другу.

— Мы не привыкли спать в одной комнате, знаете ли! — отрезала бабушка.

— О, я совсем не это имел в виду! — поспешил успокоить ее Теобальд. — Я всего лишь хотел сказать, что ваши номера будут расположены не так близко друг к другу, как вам, возможно, хотелось бы.

Это явно встревожило бабушку.

— И как далеко они будут друг от друга? — спросила она.

— Видите ли, у меня всего два свободных номера, — сказал он. — И только один из них достаточно велик, чтобы в нем могли поместиться эти два мальчика и их родители.

— А где же будет моя комната? — холодно спросила Йоханна.

— Прямо напротив ватерклозета! — сообщил ей Теобальд, словно это был явный плюс.

Но когда нас повели в номера — бабушка при этом настороженно держалась рядом с отцом в самом конце процессии, — я услышал, как она сердито пробормотала:

— Не так я представляла себе заслуженный отдых на старости лет! Общая уборная прямо напротив моей двери! И слышно, как каждый туда входит и выходит!

— Ни одна из наших комнат не похожа на другую! — вещал между тем господин Теобальд. — Вся мебель старинная, фамильная… — В это мы вполне могли поверить: большая комната, которую нам с Робо предстояло разделить с родителями, больше смахивала на музей, битком набитый всякими безделушками. Там было несколько старинных платяных шкафов, украшенных разностильными ручками, раковина отделана бронзой, а изголовья кроватей — резьбой. Я видел, как отец прикидывает в уме все минусы и плюсы, чтобы занести их в свою заветную тетрадь. Йоханна, похоже, заметила это и сказала ему:

— Это ты можешь сделать и попозже. Пусть мне сперва покажут, где я буду спать!

Всей семьей мы послушно последовали за Теобальдом и бабушкой по длинному извилистому коридору, причем отец явно подсчитывал, сколько шагов ему потребуется пройти до уборной. Ковер в коридоре был тонкий, невнятного серого цвета. На стенах висели старые фотографии участников соревнований по конькобежному спорту — коньки у всех были какие-то странные: их лезвия загибались вверх, точно мыски башмаков средневековых шутов или полозья старинных саней.

Робо, убежавший далеко вперед, оповестил нас, что уборная обнаружена.

Комната бабушки действительно оказалась напротив — битком набитая фарфором и полированным деревом и пропахшая плесенью. Шторы на окнах были влажные, а посредине кровати виднелось странное возвышение — так у собак порой поднимается шерсть на загривке и вдоль хребта; возвышение это вызывало слегка тревожное чувство: казалось, кто-то очень худой лежит, вытянувшись, точнехонько в самом центре кровати.

Бабушка не сказала ни слова, и только когда Теобальд выкатился из комнаты с таким видом, словно его сперва ранили в самое сердце, а потом сообщили, что жить он все-таки будет, бабушка спросила отца:

— На каком таком основании этот пансион надеется получить категорию В?

— Вряд ли он ее получит; это совершенно определенно категория С, — ответил отец.

— В категории С родился и в ней же умрет, — вставил я.

— Что до меня, то я бы сказала, что это категория Е или даже F, — сурово заявила Йоханна.

Мы снова вышли в коридор. В маленькой полутемной гостиной, где мы рассчитывали выпить чаю, какой-то человек без галстука пел венгерскую песню.

— Это вовсе не значит, что он венгр, — сказал бабушке отец, но она скептически заметила:

— Даже если и так, то его странное поведение не делает ему чести.

От чая и кофе бабушка отказалась. Робо съел маленькое пирожное, по его словам очень вкусное. Мы с матерью выкурили сигарету; она как раз пыталась бросить курить, а я — начать. Поэтому сигарету мы разделили пополам и дали друг другу слово никогда не выкуривать целую сигарету в одиночку.

— Это один из наших лучших постояльцев, — шепнул отцу господин Теобальд, указывая на певца. — Он знает песни всех стран мира.

— Венгерские-то, по крайней мере, он точно знает, — заметила бабушка, но все же улыбнулась.

Потом к нам подошел какой-то маленький человечек, чисто выбритый, однако с той вечной тенью цвета вороненой стали на худом лице, какая бывает у очень темноволосых людей. Он был в чистой белой рубашке (хотя и немного пожелтевшей от старости и бесконечных стирок), в брюках от вечернего костюма и в совершенно не подходившем к этим брюкам пиджаке. Он что-то сказал бабушке, но она не поняла и переспросила:

— Простите, как вы сказали?

— Я сказал, что могу рассказывать сны, — повторил человечек.

— Рассказывать сны? То есть пересказываете те сны, которые видели? — уточнила бабушка.

— Да, я вижу сны и умею их рассказывать, — загадочно подтвердил он. Певец тут же умолк, прислушался к разговору и пояснил:

— Он вам мигом расскажет любой сон любого человека, какой вы только пожелаете узнать.

— Я совершенно уверена, что не желаю ничего слушать про какие-то чужие сны, — отрезала бабушка. И с отвращением посмотрела на клок черных волос, выглядывающий из расстегнутого ворота певца. На рассказчика снов она вообще смотреть не стала.

— Насколько я вижу, вы настоящая дама, — сказал ей рассказчик снов. — И не станете откликаться на любой сон, который возьмет да и приснится, верно?

— Разумеется нет! — ответствовала бабушка и наповал сразила моего отца одним из своих знаменитых взглядов «как-ты-мог-допустить-чтобы-такое-случилось-со-мной!».

— Но я знаю один сон, который вы бы никогда не оставили без внимания, — сказал рассказчик снов и закрыл глаза.

Певец незаметным движением придвинул ему стул, и вдруг оказалось, что рассказчик сидит совсем рядом с нами. Робо, хотя давно уже вышел из младенческого возраста, забрался к отцу на колени.

— В высоком замке, — начал рассказчик снов, — рядом со своим мужем лежала в постели женщина. Она проснулась внезапно среди ночи и никак не могла понять, что же ее разбудило, однако чувствовала себя настолько свежей и бодрой, словно давно уже наступило утро. Ей было отчего-то понятно, хотя она на него даже не посмотрела, что муж ее тоже не спит и тоже проснулся совершенно внезапно…

— Надеюсь, это годится для детских ушей? Ха-ха-ха! — рассмеялся господин Теобальд, но никто на него даже не взглянул. Бабушка, сложив руки на коленях, внимательно смотрела на певца и на рассказчика; она сидела очень прямо, плотно сдвинув колени и спрятав каблуки туфель под стул. Мать держала отца за руку. Я сидел рядом с рассказчиком снов, от пиджака которого несло зверинцем. Он помолчал и продолжил:

— Итак, женщина и ее муж лежали без сна и прислушивались к звукам во дворе и в замке, который арендовали совсем недавно и знали не очень хорошо. Они еще не привыкли на ночь запирать входные