— Кажется, я припоминаю…

— Вот как! Неужели ты уже столкнулась с подобным пристрастием?

— Ладно, послушай, со мной это чуть не произошло.

— Черт возьми! Как занятно, рассказывай. Она уселась мне на колени.

— Представь себе, — начала она, — у госпожи Берюше есть одна знатная клиентка, все ее называют «госпожа графиня». Эта дама приезжает в богатом экипаже, запряженном двумя лошадьми, и со слугой-негром. Что бы она ни покупала — корсеты, пеньюары, панталоны, — ей всегда хочется, чтобы я сопровождала ее в примерочную. Поначалу она ничуть не выделяла меня, но мало-помалу стала предпочитать именно мои изделия. Доходило до смешного — если о предметах туалета, которых я и не касалась, говорили, что они изготовлены мною, графиня покупала их с закрытыми глазами.

Четыре дня назад она сделала заказ с доставкой на дом — знаешь, я и не думала об этом, лишь сейчас вспомнила, — прислала свой экипаж и настояла, чтобы товар привезла только я, и никто другой. Я приехала; она приняла меня в небольшом будуаре, обитом узорчатым атласом и уставленном фарфоровыми вазами, которые были украшены цветочками и птичками. Присутствовавшая там горничная предложила графине свои услуги, но та отослала ее, сказав, что достаточно будет и меня. Когда мы остались одни, графиня заявила, что доставленные предметы туалета следует примерить, но только не на ней: так не узнаешь, к лицу ли белье, и ей хотелось взглянуть, как оно сидит на мне!

Я возражала, ибо была на голову ниже ее ростом и по такой примерке нельзя ни о чем судить, но графиня упорствовала и начала меня раздевать.

От стыда и смущения я даже не осмеливалась сопротивляться; снимая с меня платье, шейный платок, корсаж, она всякий раз вскрикивала: «Ах, хорошенькая шейка! Ах, прелестные плечи! Ах, очаровательные сосочки!» Она исцеловала мне шею и грудь, пройдясь по ним то руками, то губами. Внезапно она приостановилась:

«А теперь примерим панталоны!»

Речь шла об изящных батистовых панталонах с кружевом; она стащила с меня прямо через туфли мои собственные панталоны и запустила руки мне под сорочку, приговаривая:

«Ах, какая у нее атласная кожа! Как-нибудь мы вместе примем ванну, моя милочка, я натру тебя миндальной пастой, и ты станешь белоснежной, как горностай, — и, усмехнувшись, она добавила: — И с прелестным черненьким хвостиком, как у него».

Тут она попыталась положить руку на мой пушок, но я отпрянула назад.

«Что приключилось, маленькая дикарка, отчего ты отворачиваешься, неужели я внушаю тебе страх?» — спросила она.

И, схватив меня в охапку, крепко прижала к себе; но, увидев, как я покраснела и задрожала, решила отступить:

«Ладно, примерь эти панталоны сама».

Я примерила. Панталоны были непомерно широки и велики для меня, что дало ей повод подтянуть их, просунув руку между моими ляжками. На какой-то миг рука ее застыла, вернее, нежно затрепетала.

Наконец, вдоволь расцеловав и ощупав меня со всех сторон, она промолвила:

«Уверена, все будет впору».

Потом она сама одела меня, осыпая теми же ласками, что при раздевании, и, расставаясь, прошептала:

«Предупреждаю заранее, все воскресенье мы проведем вдвоем, вместе примем ванну, пообедаем и сходим на спектакль. Принарядись, я зайду за тобой в два часа дня».

— Но воскресенье это же завтра!

— Ну и что! Она не застанет меня в магазине, только и всего!

— Как же ты молчала об этом до сих пор?

— За последние три дня мне столько довелось испытать, что было не до графини. Пусть она теперь помучается!

И шальная девчонка захлопала в ладоши. В голову мне пришла одна мысль:

— Скажи-ка, тебя бы сильно испугали ухаживания со стороны женщины?

— А чего мне бояться?

— Тебе виднее.

— Теперь совсем не страшно, я уже подготовлена и знаю, о чем речь. А что ты придумал?

— Ничего особенного. Все же, признаться, забавно было бы понаблюдать, как одна женщина добивается расположения другой.

— Словно такой распутник, как ты, никогда этого не видел!..

— Отчего же, видел, как-то при мне две девицы упражнялись в таких занятиях, но за деньги, а ты понимаешь, что это не по-настоящему.

— Вот чего тебе хочется, надо же!

— Возможно ли восстановить отношения с графиней?

— Как?

— Тебе известен ее адрес?

— Нет.

— Ведь ты была у нее дома.

— Меня везли на экипаже, и я не заметила ни названия улицы, ни номер дома.

— В таком случае забудем об этом. Тебе еще не раз предстоит стать предметом подобной страсти, они тебя не минуют — не беспокойся.

— Меня беспокоит то, что вы, сударь, похоже, вовсе не ревнивы!

— Ревновать к женщине! Напротив, следует ее благодарить — ей дано лишь разжечь твои желания, тем самым помогая мне, способному окончательно их удовлетворить.

— А если бы это был мужчина?

— О, это совсем другое дело (я старался говорить как можно серьезнее), если изменишь мне с мужчиной — убью!

— Хорошо хоть так, а то я испугалась, что ты меня ни капельки не любишь.

— Как это не люблю! Сейчас увидишь!

К счастью, так просто было доказать ей свою любовь — я взял ее на руки и отнес на кровать. В мгновение ока мы скинули всю одежду. Я потянул за шнур шторы, прикрывающей зеркало (почему-то я забывал делать это прежде), и в зеркале отразился свет двух канделябров.

Виолетта радостно вскрикнула.

— Ах, как замечательно! — промолвила она. — Мы увидим себя со стороны.

— Смотри, пока достанет сил смотреть.

— Бьюсь об заклад, что досмотрю все до конца.

— А я уверяю, что нет.

Долгим скользящим поцелуем я спустился от ее губ до того пригорка, который зовут Холмом Венеры.

— Как жаль, — заметила она, — голова твоя в таком месте, откуда ты ничего не разглядишь.

— Наблюдай и за меня тоже, а я и так догадаюсь! Кстати, как там поживает наше местечко?

— Неважно, побаливает при ходьбе.

— Ведь я велел тебе приложить туда небольшую губку, пропитанную настоем алтея.

— Я так и сделала.

— Тебе стало лучше?

— Намного.

— Отлично, сейчас я доведу твое лечение до конца. Я взял кувшин с молоком и поднес его ко рту.

— Боже мой, что ты делаешь? — встревожилась Виолетта.

Я подал ей знак не волноваться и обратить свой взгляд к зеркалу.

Тем временем молоко согрелось у меня во рту; приближая свои губы к маленькой сокрушенной перегородке, поцелуями я в несколько приемов вливал струйку молока в раскрытые лепестки кувшинки, что зовется влагалищем.