— Что вы кричите? — строго спросила Торбьёрг. — Наш скот цел?

— Цел, госпожа, до последнего козленка! — Рабулад низко поклонился хозяйке, успокаивающе помахивая руками. — Все цело! Мы хотим рассказать о другом! Нынешней ночью мы слышали, что внутри кургана хельда раздается песня!

Люди во дворе ахнули и загомонили.

— Какая песня? — Торбьёрг нахмурилась. — Ты не слишком ли много пива выпил?

— Клянусь богиней Дану, я не пил ничего, кроме воды! — Раб сотворил знак своих далеких богов и опять поклонился. — Со мной слышали и Финн, и другие! Из кургана хельда доносился звон оружия и веселая песня! Мы слышали голос хельда! Он сам веселится и поет в своем кургане!

— Ничего в этом нет удивительного! — Оттар прошел через толпу от дружинного дома и поднялся на крыльцо. — Скельвир хёльд знает, что дочь его обручена и что скоро его смерть будет достойно отомщена. Поэтому он и радуется. И я не вижу причин, почему бы нам не порадоваться тоже!

Улыбнувшись, Оттар обнял Ингитору за плечи. Люди вокруг облегченно вздохнули — это объяснение всем понравилось. Торбьёрг-хозяйка улыбнулась. Ингитора отвернулась от Оттара и ждала, когда он ее отпустит. Как ни убеждала она себя все эти дни, что все сложилось наилучшим образом и отец ее радуется, даже песни в кургане не примирили ее с мыслью о свадьбе с Оттаром. Месть за отца была для нее одним делом, а свадьба с Оттаром — совсем другим. В ее сознании они не вязались, и приготовления к свадьбе казались нелепостью. О Торварде конунге она думала в эти дни гораздо больше, чем об Оттаре, а при мысли о хирдмане вздрагивала.

Люди разошлись опять по делам, а Ингитора вышла из усадьбы и направилась к дальним холмам. Там, за капищем, которое устроил еще прадед Скельвира, тянулись длинной цепочкой курганы, скрывшие предков Ингиторы. Но их было меньше, чем славных имен в роду Ингвингов. Многие из ее предков погибли в чужих землях, а в родном фьорде их память хранили поминальные камни. Неровным темным рядом они стояли над обрывом берега, так чтобы их было видно с моря, как неизменная стража. Ингитора знала надписи на память даже тогда, когда еще не умела читать руны. Она была совсем маленькой, когда отец водил ее к поминальным камням, показывал резных зверей и драконов и рассказывал, о ком здесь написано. «Рагна и Андсвар поставили этот камень по сыну своему Ингьяльду. Он погиб в стране уладов». «По Ингимунду, брату своему, поставил этот камень Бергтор сын Скельвира». «Асмунд и Ингрида поставили этот камень, ярко окрашенный, по отцу своему Ингимару. Он собирал дань с таннов и был там убит». Ингитора вспоминала те давние прогулки, и слезы горячо наворачивались ей на глаза. Как хорошо было Ингриде — у нее был брат, прошедший землю таннов огнем и мечом, и ради мести ей не пришлось выходить замуж.

Ингитора сердилась на мать, хотя и сознавала недостойность подобных чувств. Тогда, в день поминального пира, она была слишком расстроена и растеряна. Сейчас, опомнившись и обдумав происшедшее, она считала, что мать обошлась с ней не очень-то хорошо. Всем известно: только раб мстит сразу, а трус — никогда. Чтобы хорошо отомстить, не обязательно бежать, спотыкаясь от торопливости. Уж отец не стал бы толкать ее замуж за первого, кто согласится. Он позволил бы ей подумать и самой выбрать достойного мстителя.

Бредя вдоль обрыва, Ингитора скоро заметила впереди знакомую худощавую фигуру. Остановившись под кривой тонкой сосной, обтрепанной морскими ветрами, она ждала, пока Асвард подойдет.

— Что ты ходишь здесь одна, флинна? — спросил Асвард, приблизившись. Его волосы трепал ветер, под глазами заметны были нездоровые тени. После возвращения из последнего похода он тоже полюбил одинокие прогулки. — Ты не видала Асгерду? Что она?

— Она в доме. Чешет с женщинами шерсть. Гудруна присматривает за ней. Не думай, что ты один о ней беспокоишься.

— Не забывай, флинна, что Гейр был не только ее сыном, но и моим племянником, — беззлобно сказал Асвард.

Ингитора смутилась: она и правда позабыла об этом. Как-то так сложилось: мужчины сражаются и умирают, женщины ждут и плачут.

Асвард сел на землю и стал смотреть в море. Не оборачиваясь, он продолжал:

— А ведь она не знает всего того, что знаю я.

— Что ты знаешь? — быстро спросила Ингитора. Ей показалось, что бедам от этого похода не предвидится конца. — Ты говорил, что он умер от удара копьем в спину. От одного удара, и не мучился. Или это не так?

— В таком деле я не постеснялся бы солгать, но это правда. Он умер от одного удара в спину. Я думаю о другом.

Ингитора молча ждала продолжения. Асварду, видно, очень хотелось поделиться.

— Я не смог один донести его до корабля, — сказал он чуть погодя. — Висбур помогал мне. И когда мы выносили его на берег на следующей стоянке, чтобы похоронить, было то же самое.

Ингитора не ответила, но ей стало неуютно. Всякий знает, что если мертвец кажется очень тяжелым, значит, он не будет спокойно лежать в могиле. Не такой участи желала своему сыну Асгерда!

— Женщинам легче, — опять заговорил Асвард, вернувшись мыслями к сестре. — Они могут плакать, взывать к богам, а потом примутся за домашние дела и забудутся. А что делать нам? Лучше всего забываешься в битве, а когда у нас теперь новый поход?

— Ах, Асвард! — в сердцах воскликнула Ингитора. — Почему ты не вызвался, когда моя мать звала? Разве ты не хочешь отомстить фьяллям за моего отца, а заодно и за Гейра?

Она не хотела этого говорить, — как-то само вырвалось. Сердито вздохнув, Ингитора крепче сжала губы, чтобы больше ничего такого не сказать. Мысль об Асварде пришла ей в голову только сейчас. Никогда раньше спокойный, даже немного медлительный и насмешливый хирдман не занимал ее мыслей, но теперь она ощутила, что с ним поладила бы гораздо лучше, чем с Оттаром. Пусть он не так хорошо сражается, но в нем есть дар понимать и жалеть, не такой уж частый в мужчинах. А когда приходит горе, оказывается, что это ничуть не менее важно.

Асвард тоже удивился. Обернувшись, он сел так, чтобы видеть ее.

— Что же ты не сказала мне раньше, флинна? — спросил он, помолчав. На лице Ингиторы он видел досадливый румянец и понимал: она сама не рада тому, что сказала, но это правда. — Я бы тогда… Эх! — Асвард махнул рукой и снова обернулся к морю. — Не знаю, как это приняли бы люди. И я сомневаюсь, что твоя мать с такой же готовностью отдала бы мне твою руку, как Оттару. Мой род еще хуже, чем у него, да и подвигов за мной числится поменьше. А что до мести…

Он замолчал, пристально глядя в край моря у самого небосклона, словно хотел там увидеть ответ. Ингитора ждала: ей казалось, что сейчас он скажет что-то важное.

— Ну? — нетерпеливо выдохнула она.

— Я не думаю, что Асгерду утешит, даже если я перебью все племя фьяллей с Торвардом конунгом во главе, — сказал Асвард. — Гейра этим не вернешь. Аее горя не облегчит то, что матери фьяллей заплачут вслед за ней. И иногда я думаю, что она права. Не надо думать, что я трус. Хоть мне и не бывать твоим мужем, флинна, а все же я не хочу, чтобы ты так думала. Если бы я видел того, кто поднял Гейра на копье…

Асвард задохнулся, представив себе это, сглотнул и продолжал, и теперь в его спокойном голосе звучала ненависть:

— Если бы я видел того славного воина, который поднял на копье подростка, почти мальчика, я бы уж не позволил ему этого сделать. Если бы я был там, Гейр вернулся бы к матери живым. Если духи Тролленхольма требовали крови, то там остался бы лежать я. Но я не видел. Я же велел ему сидеть возле корабля! — В бессильной досаде Асвард ударил кулаком по земле. — Но в нем кровь нашего отца. Усидеть на месте во время битвы он не мог. И теперь Асгерда не утешится. О, хоть бы Фрейр и Фрейя послали ей другого ребенка! Она еще достаточно молода. Только так и можно будет отомстить. А новой смертью прежней жизни не вернешь.

Ингитора помолчала, обдумывая его слова. Это были странные речи для мужчины. Никто так не говорил. Незнакомого человека она посчитала бы трусом, но подумать этого об Асварде она не могла. И в этих словах ей мерещилась смутная правда. Осознать ее до конца Ингиторе не удавалось — уж слишком она