встрепенулась. — Соглашайся, почтенный! — нетерпеливо умолял он князя, видя, что тот колеблется. — Я за тебя пойду!

Скородум посмотрел на Огнеяра: его лицо оживилось, глаза горели жаждой битвы. Наполнявшая его сила рвалась наружу, отказ сделал бы его несчастным.

— Я согласен! — закричал Скородум в скваж-ню. — Только вместо меня будет биться мой сын. Он молод и силен, он будет достойным противником для Кархаса великого и могучего.

Кархас величественно кивнул волчьей мордой. Он тоже знал язык говорлинов, но у личивинов считалось ниже достоинства вождя самому говорить с врагами. Толмач и воины отъехали назад к лесу, а Кархас неспешно направился к ровному месту перед воротами города, удобному для битвы.

Смолятинские кмети наперебой предлагали Огне-яру оружие, кольчуги, мечи, шлемы, щиты. Но он попросил только принести его боевой топор, оставшийся в горницах Скородума.

— Я знаю, что ты сын бога, но все же… — начал Скородум, с сомнением глядя на оружие и доспехи, отвергнутые Огнеяром. — Я не прощу себе, если с тобой что-то случится. Я знаю, что молодые любят драться, но чем тебе помешает хорошая кольчуга? У нас хорошие кольчуги, есть даже орьевской работы.

— Э, мою шкуру ковал сам Велес! — весело отмахнулся Огнеяр. По блеску его глаз Скородум догадался, что он что-то задумал. Старый князь тревожился за парня, к которому успел проникнуться дружбой, но уверенный вид Огнеяра оставлял мало места для тревоги. — Мою шкуру простое оружие не возьмет. Уже проверяли!

Он подмигнул Скородуму, взял боевой топор и пошел к воротам. Народ возбужденно гудел, предчувствуя что-то необычное. Ворота Велишина открылись. Кархас приосанился. На мост вышел один- единственный человек — среднего роста, с непокрытой черноволосой головой, с топором в руке. Сначала Кархас разочарованно сморщился при виде его — ни блестящего шлема, ни прочной кольчуги, которую личивины почитали ценнейшей военной добычей, на нем не было. Но пояс и обручья противника заманчиво блестели серебром, топор тоже был хорош, и Кархас медленно поехал ему навстречу.

— Эй, ты! — свысока окликнул он черноволосого. Перед битвой полагалось нагнать страх на противника или разозлить его бранью. — Откуда ты взялся? У Красного Носа нет сыновей!

— Сегодня вечером у храбрых хорьков не будет вожака! — дерзко ответил парень, и его белые зубы сверкнули на солнце. Что-то при виде его зубов смутило Кархаса, но он не успел сообразить что. — Если ты не уйдешь отсюда по доброй воле!

— Я увезу сегодня твою голову! — закричал Кархас, начиная злиться. Черноволосый щенок был вдвое моложе его, а дерзок был не по годам.

— Увези хотя бы свою шкуру! — весело ответил Огнеяр. Он видел, что противник его злится, а именно это ему и было надо. — И эту дохлую морду, которая заменяет тебе голову.

— Могучий дух Кулема-Эляйн пожрет тебя! — в ярости от такого оскорбления закричал Кархас и бросился на противника с занесенным копьем. Это было священное копье волка Метса-Пала, прародителя личивинского племени Волков, и никогда оно не знало промаха в руках вождя.

— Тихо! — Смеясь, Огнеяр легко отпрыгнул в сторону, и конь Кархаса промчался мимо. — Куда же ты, великий и могучий хорек? Посмотри сюда!

Справившись с конем, Кархас обернулся и занес копье для броска. Но смех противника сбивал его с толка, в глазах мелькало то ли от солнца, то ли от ворожбы, но копье его пролетело в трех шагах от противника.

— Твоя дохлая морда слепа и беззуба! — крикнул ему Огнеяр. — Смотри, какими бывают волки!

И вдруг лицо его потемнело, глаза вспыхнули красным, как угли, нижняя часть лица двинулась вперед, уши торчком встали на затылке — и перед Кархасом оказался человек с волчьей головой. Та же осталась серая накидка с широким поясом, те же серебряные браслеты блестели на запястьях, но руки, сжимавшие топор, стали волчьими лапами. Общий крик ужаса и изумления пролетел над опушкой и над заборолом, люди не верили своим глазам.

Словно какая-то сила толкнула Кархаса в грудь, он свалился с коня прямо в снег, конь его с испуганным ржаньем помчался прочь. Личивинское войско, бросая оружие и забыв о своем вожде, с истошными воплями бежало к лесу и скрывалось за деревьями. А Кархас барахтался в снегу и не мог встать, волчья морда надвинулась ему на глаза и не давала смотреть.

—  — Вставай, щенок! — слышал он низкий, нечеловеческий голос. — Ты ведь вышел на битву!

Кое-как стянув личину на затылок, Кархас встал сначала на четвереньки, потом на ноги. Человек- волк стоял в трех шагах от него, топор покачивался в опущенной лапе, но не оружие, а свирепая волчья морда на человеческих плечах внушала неодолимый ужас. Сам мир Сильных Зверей, мир Леса, которому личивины поклонялись и приносили жертвы, стоял против него во всей грозной силе.

— Теперь ты видишь, кто перед тобой! — доносилось из волчьей пасти. — Ступай в свою нору и не смей показываться в этих землях. В другой раз я сдеру с тебя и дохлую, и живую шкуру!

Боком, не смея пройти мимо человека-волка, Кархас на непослушных ногах кое-как проковылял, обойдя его стороной, пятился к лесу, боясь повернуться спиной. Волк тихо рыкнул сквозь зубы; Кархас пустился бежать со всех ног, не заботясь даже о своем достоинстве вождя, всепоглощающий ужас гнал его ледяной плетью, дыхание сбивалось, красные круги расходились перед глазами.

В город Огнеяр вернулся уже в человеческом облике. Покачивая топором, который ему так и не пригодился, он оглядел высокие, обитые железными листами ворота и подумал с беспокойством, а впустят ли его обратно. Эх, Дивий, все-то у тебя через голову! Один город нашел, где тебя в люди приняли, — и тут не удержался, волк из-под человечьей шкуры рвется! Не бывать тебе, как видно, человеком!

Но ворота раскрылись как по волшебству. Воротная стража, жители Велишина, кмети в молчании встречали Огнеяра, не зная, как к нему отнестись. Он спас их от дикого воинства, но не опаснее ли был он сам?

Князь Скородум торопливо шел ему навстречу.

— Видишь, почтенный, мне не понадобилась кольчуга! — весело крикнул Огнеяр еще издалека, и при звуке его человеческого голоса, уже знакомого и привычного, морщины на лбу Скородума несколько разгладились, на лице отразилось облегчение. Он поднял руку, будто хотел похлопать Огнеяра по плечу, но не решился.

— А ты хорошо сделал, сын мой, что прогнал его, не проливая крови! — сказал он, всматриваясь в лицо Огнеяра. А оно было таким же, как прежде, только волосы на лбу взмокли от пота и дышал Огнеяр чуть чаще обычного, словно и правда бился на поединке.

«Все равно я не стал бы жрать такую вонючую дрянь!» — подумалось Огнеяру, но это была волчья мысль, застрявшая в человеческой голове, и он промолчал.

Видя, что их князь приветлив с оборотнем, вели-шинцы опомнились от боязливого удивления, загомонили, стали благодарить Огнеяра. Скородум увел его назад в терем, велел подать пирогов и меда, и Огнеяр накинулся на еду, как настоящий волк. Даже неполное превращение отняло у него немало сил, и теперь он был очень голоден. Скородум сидел рядом и с интересом смотрел, как он ест. И Огнеяр опять вспомнил Милаву, свою первую встречу с ней, пирог в ее протянутой руке.

— Что ты так смотришь, почтенный? — не переставая жевать, спросил он, надеясь отвлечься разговором. — Ты думал, что теперь я ем только сырое мясо?

— А ты можешь его есть? — с детской любознательностью спросил Скородум.

— Могу. Но только когда у меня волчьи зубы и волчий желудок. То есть когда я совсем волк.

— А тебе не трудно было превратить одну голову? — продолжал расспрашивать Скородум, но Огнеяра почему-то совсем не раздражали его вопросы. — Я не слышал об оборотнях наполовину. Говорят, есть где-то люди с песьими головами, но это, наверное, пустые байки.

— Брехня собачья! — подтвердил Огнеяр. — А одну голову трудно превратить. Труднее, чем целиком. Через плетень, скажем, прыгать не велик труд, а вот попробуй с размаху на верхний край запрыгнуть и удержаться!

— А еще говорят, надо нож в пень воткнуть и через него кувыркнуться. Правда это? — снова спросил Скородум.