— Это большое искусство, — тоже усмехаясь, ответил Огнеяр. — Ему обучаются с годами, когда уже нет сил держать оружие.
— Не, т, ему можно обучиться и раньше, если не любишь пускать оружие в ход. Кня… То есть Светел Державич владеет этим искусством в совершенстве, а ведь он старше тебя лет на пять, не больше, да?
Огнеяр усмехнулся — о Светеле он даже говорить не хотел.
— Князь должен уметь это с детства, — добавил старик.
— От моего деда я такого не слышал.
— Потому его и звали Гордеславом. Ну, так услышь это хотя бы от меня. Ты можешь тут же забыть слова старого глупца, но я все-таки подарю тебе еще одну мудрость: добро обычно вознаграждается. Я прошу тебя быть моим гостем. У меня тут неподалеку славный городок с крепкими стенами.
Огнеяр не был провидцем, но он чувствовал, когда говорят от души. Этот смешной и странный старик нравился ему все больше и больше. Еще раз качнув в руке свой боевой топор, он протянул рукоять старику. Тот в ответ подал ему свой меч. Теперь если окажусь вероломным — меня поразит мое же оружие. Немного есть проклятий страшнее.
Едва взявшись за рукоять меча, Огнеяр ощутил, что в руки ему попало старинное и очень ценное оружие. На клинке виднелись знаки древней грамоты волхвов, из которых Огнеяр не знал ни одной резы[87], но испытывал при виде их легкий благоговейный трепет. Далеко не каждый клинок бывает ими отмечен, а только прошедший особую закалку и заклятый именем Сварога. Рукоять украшал тонкий серебряный узор с синими глазками бирюзы.
Пока Огнеяр рассматривал меч, старик смотрел туда же — на клинок. Огнеяр этого не заметил, а старик удовлетворенно кивнул и разгладил усы. Ему подали высокую шапку с широкими меховыми отворотами, и в ней он стал казаться еще выше. Усевшись в седло, он приобрел совсем внушительный вид, только куньи хвостики на его коричневой свите подрагивали на ходу в лад с длинными усами, и Огнеяр украдкой забавлялся, поглядывая на него.
— Как же ты, почтенный, на личивинов наскочил? — спросил он дорогой.
— Очень просто. Я собирал свою дань, а они чужую, то есть тоже мою. Вот мы и встретились.
— Они больше не будут! — с усмешкой ответил Огнеяр. Краем глаза он поймал взгляд Скудоума, брошенный на его сверкнувшие белизной клыки. Ну, бойся, старичок, если страшно.
Но на лице Скудоума не отразилось страха.
— Эти не будут, — согласился он. — Но это еще не все. У Волков теперь плохие дела — они поссорились с Медведями, у них голодный год. А в прошлом году их вожак, Кархас, возымел наглость посвататься к моей дочери. Я, конечно, выгнал его поганой метлой, но теперь и моего скудного умишка хватает на то, чтобы ждать от него бед. Он обещал все равно ее получить! — Теперь старик разволновался, добродушие на его лице сменилось негодованием. — Как будто моя единственная дочь, глиногорская княжна, пойдет шестнадцатой женой в дымную нору грязного дикаря!
— Чего, чего? — Огнеяр непочтительно заглянул в лицо старику. — Твоя дочь — княжна?
— Ах да! — Старик виновато посмотрел на него. — Я забыл тебе сказать, что последние пятнадцать лет сижу князем в Глиногоре.
Как ни невероятны были эти слова, Огнеяр не усомнился в их правдивости. Он просто удивился.
— Я не слышал о князе Скудоуме, — ответил он, мучительно пытаясь вспомнить, как же зовут смолятинского князя. Раньше его не занимали соседи.
— Но ты не огорчайся! — утешил его старик. — Я тоже не слышал о княжиче Дивии. Я слышал, что сына Добровзоры зовут Огнеяром. А Светел а я считал младшим ее сыном от Неизмира. Ну да я стар и глуп…
— Так ты… ты — Скородум Глиногорский? — Огнеяр наконец вспомнил.
— Некоторые люди называют меня и так, — подтвердил старик. — Но люди также говорят, что ты оборотень, поэтому им не следует верить.
— Но я и правда оборотень! — заверил его Огнеяр, даже опасаясь, что ему не поверят. — Ты еще подумай, почтенный, пускать ли меня в твой дом.
Скородум опустил глаза и еще раз осмотрел свой меч в руке Огнеяра.
— Посмотри — резы не горят! — возвестил он. — Они загораются от возмущения, если меч берет недостойный. А раз мой меч признал тебя достойным, могу ли я противиться?
— И часто ты спрашиваешь совета у меча? — спросил Огнеяр. Ему вдруг стало очень легко и хорошо рядом с этим смешным стариком, который не лез к нему с назойливым любопытством и не бежал прочь с криками ужаса. Еще кто-то увидел в нем человека!
— Часто, — охотно подтвердил Скородум. — Всякий раз, когда моя голова отказывается давать совет. А это бывает часто. Ведь моя голова похожа на котел — она блестит снаружи, но пуста внутри!
В доказательство старик приподнял свою шапку и показал Огнеяру лысину. И Огнеяр с удовольстви-ем улыбнулся. Он был рад, что встретил этого старика, который притворяется дураком, как Неизмир притворяется умным.
— Тогда я рад, что вы оба мне доверяете! — весело ответил он. — И я хочу повидать твою дочь. Вдруг она все-таки не убежит от меня, хотя я и наполовину волк. Я очень люблю отбивать девушек у Светела!
— Не очень-то почтенное признание! — Скородум испытывающе посмотрел на него, по-птичьи склонив голову, словно предлагал устыдиться и отказаться от этих слов.
— Зато он пытался отбить у меня мой княжий род! — непреклонно ответил Огнеяр, уже не смеясь. — А это поважнее девушек.
Так и получилось, что Огнеяр встретил солнцеворот в земле смолятичей. Городок Велишин, куда его привез красноносый князь Скородум, был самым северным становищем* глиногорского полюдья. К обороне от личивинов смолятинские князья относились серьезно: не только детинец, но и посад Велишина был обнесен надежной стеной из бревенчатых срубов с площадкой заборола наверху. Как и во всех городах на Истире, внутри городища располагалось немало богатых купеческих и ремесленных дворов.
Огнеяр никогда еще не бывал в землях других племен и смотрел вокруг с большим любопытством. Его забавлял и вид безбородых, зато длинноусых смолятичей, и их выговор, полностью понятный, но непривычный для дебрича. Велишинские девушки поначалу насмешили его: они заплетали на голове три косы, одну спускали по спине, а две закручивали баранками на ушах. Огнеяру казалось, что они похожи на овец, но овечек очень милых, и, когда он провожал их глазами, в нем говорили разом и волк, и человек.
Но гораздо больше его поразило то, как к нему здесь относились. Как и всякий торговавший город, Велишин не испытывал недостатка в новостях и рассказах о делах других, кое-кто, наверное, и здесь слышал про чуроборского оборотня, но никто не знал, что это Огнеяр. И в нем не видели ничего страшного, ему улыбались, дружелюбно приветствовали, как всякого гостя князя Скородума. Чуть ли не впервые в жизни Огнеяр чувствовал себя человеком среди людей, не слышал в гуле толпы перешептываний на свой счет, ничьи опасливо-любопытные глаза не сверлили ему спину. И от этого ему было легко, весело, словно он сбросил и оставил где-то в лесу тяжкий груз дурной славы, которой пользовался в родных местах. Он почти что родился заново, стал совсем другим человеком, гораздо лучше прежнего. Еще бы Милаву сюда…
Сам Скородум проводил в Велишине все двенадцать дней новогодних праздников и сразу же пригласил Огнеяра остаться у него на все это время. Он обращался с гостем самым дружеским образом, много расспрашивал о Чуроборе, о князе Неизмире, о княгине Добровзоре. Об отчиме Огнеяр говорил неохотно, и Скородум быстро прекратил эти расспросы. Нежелание отвечать уже было ответом, и глиногорский князь, по заслугам носивший свое имя, понял об отношениях Огнеяра с отчимом гораздо больше, чем тот ему сказал. Почти все. Зато о матери Огнеяр говорил живо, с удовольствием, и они провели немало времени в разговорах о ней.
— Двадцать лет назад Добровзора звалась первой красавицей всех говорлинских земель! — сказал еще в самом начале Скородум, и расположение, которое к нему чувствовал Огнеяр, значительно укрепилось
