угрожающей скоростью, и я примирился с мыслью о неминуемой гибели в результате маневров обезумевшего летчика, как вдруг в склоне открылась узкая щель (другого слова не подберешь) и мы ворвались в нее. Это было то самое ущелье, которое служит входом в долину Такахе и связывает верхнее озеро с Те Анау. По обе стороны высились источенные водой утесы с буковым лесом, причем расстояние от стенки до стенки было таким, что самолет только-только помещался. В одном месте деревья почти вплотную подступали к крыльям самолета, казалось, протяни руку — и можно сорвать горсть листьев. К счастью, ущелье было не особенно длинным, через полминуты мы благополучно выскочили из него и увидели перед собой долину.

Долина Такахе тянется километров на пять и представляет собой как бы овал, зажатый между крутыми склонами с густым буковым лесом. Дно удивительно ровное, большую часть его занимает мелкое, спокойное озеро Орбелл. Озеро, естественно, лежит ближе к выходу, откуда мы появились, а в дальнем конце простираются обширные луга, поросшие полевицей. Пролетая над озером, я не мог налюбоваться изумительным видом. Вдали на фоне зловещего темного неба вырисовывались главные вершины хребта Мерчисона, каждая увенчана зубчатой снежной короной; спадающие в долину склоны угрюмого темно- зеленого цвета тут и там оживлялись пятнами более светлой зелени с седым налетом; озеро отливало серебром и казалось лакированным; полевица в пробивавшемся сквозь мрачные тучи жидком солнечном свете была золотистой и ярко-зеленой.

Чтобы сесть на озере, нам пришлось сначала пролететь вдоль долины и развернуться в дальнем конце. Самолет пошел на снижение, и серебристая гладь начала стремительно приближаться, когда летчик, решив, что именно сейчас такого рода информация представит для меня особый интерес, лаконично сообщил, что длина озера около тысячи двухсот метров — в обрез для посадки (разумеется, при условии, что вы не промахнетесь). Малейший просчет — и машина с ходу проскользнет прямиком в ущелье, по которому мы поднимались. Я отлично представил себе эту картину, когда мы коснулись воды и понеслись по озеру, увлекая за собой расширяющийся равнобедренный треугольник серебряной ряби. Метрах в тридцати от берега гидроплан остановился, летчик выключил мотор и улыбнулся нам через плечо.

— Приехали, — сказал он. — Долина Такахе.

Он открыл дверцу кабины, и меня поразила абсолютная, полная тишина. Если бы не слабый плеск воды вокруг поплавков, можно было бы подумать, что ты вдруг оглох. Я даже глотнул несколько раз, решив, что мне заложило уши из-за высоты, до того здесь было тихо. Джим снимал наше прибытие, стоя на берегу в полусотне метров от нас, а мы невольно стали говорить вполголоса; когда же мы приступили к разгрузке, малейший шум казался усиленным во сто крат.

Единственным способом доставить багаж на сушу было тащить его на себе, разувшись и подвернув брюки. Выйти из самолета прямо в воду ледникового озера глубиной почти в полметра — это удовольствие, о котором лично я предпочел бы забыть. Мне и в голову не приходило, что вода может быть настолько холодной, не обращаясь при этом в лед. Мы с Брайеном сделали два захода, пока не перенесли все, и за это время ноги у меня так онемели, что я их абсолютно не чувствовал, словно их отрезали ниже колен. К тому же я уронил один ботинок в озеро, что отнюдь не улучшило моего настроения.

— Послушай-ка, Джерри! — крикнул мне Крис; он стоял позади Джима с видом изможденной ламы. — Ты не мог бы пройти еще разок? По-моему, мы снимали не с той точки.

— Что за вопрос, дружище, конечно, могу! — саркастически вымолвил я, свирепо глядя на него и стуча зубами. — Все что угодно во имя искусства. Хочешь, разденусь догола и переплыву озеро? Ты только скажи. Сейчас столько новых лекарств повыпускали, говорят, от воспаления легких в два счета вылечивают.

— Только на этот раз пройдись помедленнее, — ухмыльнулся Джим. — Будто тебе это доставляет подлинное наслаждение, понял?

Я показал им кулак, потом мы с Брайеном подняли с земли свою ношу и побрели назад к гидроплану. Наконец Крис остался доволен кадром, и нам было дозволено выйти из воды. Летчик помахал рукой на прощание,захлопнул дверцу кабины, вырулил в конец озера и понесся прямо на нас. Самолет пролетел метрах в двадцати над нами и скрылся в ущелье. Гул мотора звучал все тише, а затем, заглушенный деревьями, и вовсе смолк, нас снова объяла тишина, и долина сразу стала какой-то очень глухой и пустынной.

За озером, как раз напротив того места, где стояли мы со своим багажом, виднелся домик размерами не больше сарая, в котором садовник держит свои инструменты. Домик стоял на опушке леса, где начиналась обрамляющая озеро кайма полевицы.

— Что там такое? — полюбопытствовал Джим.

— Это и есть хижина, — сказал Брайен.

— Как, та самая хижина, в которой нам придется жить? — недоверчиво спросил Джим. — Да там и одному не поместиться, не то что вчетвером.

— Сегодня ночью нас будет семеро, — сказал Брайен. — Не забудьте охотников.

— Да, кстати, где они? — спросил я, потому что хижина выглядела совсем заброшенной и над длинной железной трубой (словно снятой с одной из первых паровых машин) не было видно никакого намека на дым.

— Они где-нибудь в горах, — объяснил Брайен. — Вечером должны вернуться.

Когда мы добрались до хижины и вошли внутрь, нашему взору предстала каморка площадью примерно двенадцать квадратных метров. В ней были две деревянные койки, словно вывезенные из какого-нибудь малоизвестного концентрационного лагеря худшего рода. В одной стене было широкое окно с зеркальным стеклом (неожиданная роскошь), из которого открывался великолепный вид на всю долину, а напротив коек помещался очаг. На первый взгляд казалось, что, когда наш багаж будет внесен внутрь, всем нам, включая охотников, придется спать снаружи. Однако после долгих трудов и споров удалось разместить вещи так, что койки и часть пола остались свободными. Тем не менее было очевидно, что семерым тут, мягко выражаясь, будет крайне тесно. Охотники оставили на столе записку, в которой они приветствовали нас и сообщали, что приготовили растопку и принесли воду, за что мы были им чрезвычайно благодарны. Пока Джим с Крисом возились со своей аппаратурой, мы с Брайеном натянули над очагом веревку, развесили мокрую одежду, развели огонь и поставили чайник.

Небо становилось все чернее, начало смеркаться, над озером заскользили клочья тумана. Мы зажгли лампы и в их мягком желтом свете принялись готовить ужин. Вдруг послышались голоса — казалось, что говорят за стеной, но когда мы вышли, то в сумерках с трудом различили три фигуры, которые двигались вдоль берега метрах в четырехстах от нас. Мы обменялись приветствиями, потом вернулись в дом, поставили чайник для охотников, и минут через пятнадцать они присоединились к нам.

Говорить о ком-нибудь, что он типичный представитель своей страны, неверно, ибо в каждой стране вы найдете множество разных типов. И все-таки я бы назвал этих троих типичными новозеландцами. Высокие, мускулистые, лица и руки обветренные. В своих плотных рубашках, вельветовых штанах и тяжелых ботинках, в надвинутых на глаза помятых шляпах, с ружьями за спиной они выглядели чрезвычайно лихо. Правда, они не принесли с собой окровавленных туш, но это меня не удивило; Брайен уже успел нам объяснить, что убитых оленей оставляют на месте отстрела.

Чтобы хоть как-то контролировать численность оленей и опоссумов, Управлению природных ресурсов пришлось бы содержать целую армию штатных охотников, а на это нет средств. Но ведь есть множество охотников-любителей, и среди них Управление набирает людей, которым оплачивают издержки и позволяют охотиться в районах, где развелось слишком много вредителей. Так что охота, с которой возвратились наши новые знакомые (по-видимому, не очень-то успешная — они убили всего шестнадцать оленей), преследовала две цели: охотники получили удовольствие и помогли сократить поголовье оленей, грозивших наводнить долину и погубить такахе.

Плотно закусив и напившись чаю, мы расселись перед гудящим пламенем (ночь была на редкость холодная), и я откупорил бутылку виски из запаса, который предусмотрительно захватил с собой.

Рано утром, окостеневшие от причудливых поз, в которых нам пришлось лежать на полу всю ночь, мы встали и приготовили завтрак. Долину заволокло туманом, с порога хижины почти ничего не было видно, но Брайен не сомневался, что с восходом солнца прояснится. После завтрака охотники распрощались с нами и побрели сквозь туман вниз по ущелью к Те Анау, где их ожидала лодка. Славные ребята, и все же мы были рады, когда они ушли и освободили толику дефицитной площади.