Пока Паула терпеливо рассказывала ей о фильме, который мы собирались снимать, Аластер раздраженно кружил рядом.
— А что вы делаете с нашей площадкой? — осуждающе вопросила Мегера, словно это был не пустырь, где можно было по уши утонуть в собачьем дерьме, а по крайней мере Кью-Гарденс.
— Они портят нашу природу, — влезла Неандерталка. — Понатащили с собой кучу клопов и мошенничают.
— Клопов? — воскликнула Мегера, сверкнув глазами. — Каких клопов?
— Этих, — ответил Аластер, показывая на дерево. — Правда, это не клопы, а коконопряды.
— Коконопряды? — взвизгнула Мегера. — Вы посмели принести сюда коконопрядов?
— Но их же здесь не было, — пояснила Паула.
— Правильно, не было, — сказала Мегера. — И мы не хотим, чтобы они здесь были.
— Но мы привезли их только для того, чтобы снять фильм, — объяснила Паула. — Как только мы пройдем эту сцену, мы тут же заберем их назад.
— Мы не хотим, чтобы на нашей площадке были коконопряды, — повторяла Мегера, в голосе которой появился металл.
— Возмутительно, — подал голос Картонный Человечек. — Я двадцать пять лет в журналистике и впервые слышу, чтобы мошенничали с природой.
— Если вы работаете журналистом двадцать пять лет, то, думаю, не раз сталкивались и не с таким мошенничеством, — с легким раздражением сказал я.
— Вам должно быть хорошо известно, что фильмы о природе снимаются с некоторой долей трюкачества.
— А еще он сказал, что Уолт Дисней мошенник, — вставила Неандерталка, что, по ее мнению, было равнозначно разжиганию костра крестом господним.
— Возмутительно, — подтвердил Картонный Человечек. — Ни один уважающий себя журналист никогда не опустится до мошенничества.
— И оскорблений Уолта Диснея, — добавила Неандерталка.
— О господи, — простонал Аластер, — мы же теряем свет.
— Все, что мы сделали, — терпеливо объясняла Паула, — это привязали к ветвям вашей вишни две привезенные с собой ветви другого вишневого дерева с несколькими коконопрядами. Как только мы закончим съемку…
— Вы хотели сказать подделку, — возмущенно воскликнул Картонный Человечек, — вещь, недостойную истинного журналиста.
— Как только мы закончим съемку, — невозмутимо продолжала Паула, — мы тут же заберем их назад.
— А куда это вы их заберете? — спросила Мегера.
— Туда, откуда взяли, — отрезал Аластер. — Там для них более благоприятный климат.
— Вы имеете что-нибудь против 87-й улицы? — спросила Мегера.
— Да кто вы вообще такой, чтобы критиковать 87-й округ? — спросил Картонный Человечек. — Не иначе как англичанин или, быть может, бостонец?
— Послушайте, — сказала Паула. — Нам нужно еще ровно пять минут, чтобы доснять сцену, а дальше мы все сложим и оставим ваш пустырь таким же, каким он был прежде.
— Мы не позволим использовать наш пустырь для подделок, — сказала Мегера. — Это наш пустырь, а не ваш.
— Но мы же никому не мешаем, — умоляла Паула. — Если уж на то пошло, то собачники, выгуливающие здесь собак, приносят гораздо больше вреда.
— Вы приволокли сюда клопов, — сказала Неандерталка. — Стоит только глазом моргнуть, и они расселятся по всей 87-й улице.
— Мой бог, — простонал Аластер, — да это же просто смешно.
— Вам, может, и смешно, а нам нет, — произнесла Мегера. — Приходите сюда, разбрасываете повсюду коконопрядов и думаете, что нам все равно.
— Как по-твоему, у Альфреда Хичкока тоже были такие проблемы? — обратился я к Аластеру.
— Требую немедленного вывода клопов с нашего пустыря, — сказала Мегера.
— Я присоединяюсь к этому требованию, — сказал Картонный Человечек.
— Да уберем мы их, — закричал Аластер, — после того как снимем!
— Мы не позволим никакого мошенничества на нашем пустыре, — повторила Мегера.
Этот нелепый диалог продолжался еще какое-то время, пока наконец эти три личности и наступившие сумерки не вынудили нас убрать коконопрядов в фургон и уехать с пустыря. Только после того как Мегера лично убедилась, что коконопряды убраны и заперты на замок, она удалилась.
Каким бы досадным и неприятным ни казался нам тогда этот инцидент, по прошествии времени он все же вызывает некоторую долю симпатии. Было приятно сознавать, что в таком огромном, беспардонном и внешне равнодушном городе попадались люди, готовые защищать даже какой-то паршивый пустырь, усеянный собачьими колбасками.
ФИЛЬМ ДЕСЯТЫЙ
Оставив неугомонный, вечно спешащий Нью-Йорк, мы вновь перенеслись в Европу, в одну из моих любимых стран — Грецию, чьи море и небо так невероятно сини, а воздух столь чист и прозрачен, что ни одно другое место на Земле не может с ней сравниться.
По замыслу этой серией должна была открываться наша программа, но так как на телевидении все обычно делается шиворот-навыворот, то неудивительно, что мы снимали ее последней. Благородной задаче создателей фильма — посвящению обыкновенных людей в страстных любителей-натуралистов — как нельзя лучше (по мнению Джонатана) способствовал сам дух острова Корфу, дух, пробудивший во мне еще в детские годы живой интерес к природе, ставший делом всей моей жизни. Лично мне затея нашего режиссера пришлась по душе — в последние годы, несмотря на приглашения многочисленных друзей, мне никак не удавалось приехать на Корфу; к тому же Ли никогда еще там не была.
Остров из-за нестихающего туристического бума отчасти утратил первозданную прелесть, но, несмотря на происшедшие перемены, он все еще полон неизъяснимого очарования. Поэтому я горел желанием показать Ли те его уголки, которые сохранились нетронутыми со времен моего детства. Повезло нам также и с проводником. Им оказалась жившая на Корфу и прекрасно говорившая по-гречески моя старая знакомая Энн Питерс, которая и предложила нам свои услуги. Когда-то Энн работала моим секретарем и сопровождала меня во время съемок фильма в Сьерра-Леоне, а позже в экспедициях по спасению редких и исчезающих видов животных в Австралии и Патагонии; поэтому ей, как никому другому, были хорошо известны сложности, возникающие в процессе работы над фильмом вообще и при создании фильма о животных в особенности.
— Интересно, где мы будем жить? — спросил я Джонатана.
— В «Корфу-Паласе», — ответил он.
Я уставился на него, не веря собственным ушам. «Корфу-Палас» был старейшим и самым знаменитым отелем острова, сооруженным где-то в начале века. Правда, его месторасположение наводило на мысль о довольно оригинальном складе ума выдающегося зодчего: отель находился на окраине города на берегу широкого залива в том месте, где сточные воды со всего острова изливались в море, наполняя всю округу, особенно летом, таким ароматом, что даже собаки предпочитали обходить его стороной.
— Чья это идея? — поинтересовался я.
— Энн, — ответил Джонатан.
Я вытаращился на Энн, подумав о том, что длительное пребывание на Корфу явно не пошло на пользу ее разуму.
— Ты что, с ума сошла? — возопил я. — Во-первых, стоимость номеров выльется в астрономическую сумму, если, во-вторых, мы вообще доживем до оплаты, а не умрем раньше от жуткой вони, и, в-третьих, кто
