Июнь в саду – божественное время. Выдалось несколько дождливых дней, зелень дружно пустилась в рост, и траву снова придется стричь, но все равно хорошо видны стрелки упругих листьев юкки. Она будет цвести, хотя соседи убеждали, что юкка цветет только тогда, когда ей нравится, и там, где ей нравится. Видно, у меня ей хорошо. Вчера приезжала мама. Она тяжело вздохнула, увидев сорняки на моей альпийской горке, а потом все выполола. Портулак будет красив в этом году, его мясистые черешки налились соком и густо разрослись. Я не могу найти себе места: Остапко затаилась, а заверяла, что позвонит и сообщит, как обстоят дела в нашем чудесном бизнесе. Я тщательно прячу от Адама выписки со счетов, в банк не ходила – и так ясно, что там. Тося спрашивала, куда мы поедем в отпуск и когда я заплачу за путевку в турлагерь. Адам вчера сел перед компьютером и нахмурился. У него снова что-то не ладилось. Я весь вечер названивала Остапко. Последний раз – в половине двенадцатого ночи. Никто не ответил. Начала беспокоиться без всяческих на то оснований.

Тося объявила, что не пойдет сегодня в школу, потому что и так в классе стоит сплошной смех, уроков нет, оценки давно выставлены, ребята ничем не занимаются. И она потребовала, чтобы я написала учительнице записку, потому что они решили ехать с Исей в Варшаву покупать купальник. А я решила переговорить с Улей. Пора кончать с этими теориями, что детям нужно разрешать то, что они и так сделают без нашего родительского позволения. И это Улино «соглашайся, если нет другого выхода» ни к черту не годится. Если Уля разрешила Исе не ходить в школу, это ее дело. Тося здесь ни при чем. Я позвонила подруге, настроившись по-боевому, и спросила:

– Уля, что сегодня делает Ися и почему она не идет в школу, ведь до конца учебного года еще целых две недели?

В ответ – ни звука, и только через минуту чуть слышный шепот:

– Ютка, а почему ты думаешь, что Ися не идет в школу?

Я опешила. Тоська вошла в комнату и стала делать мне отчаянные знаки руками. Я оторопела. Моя собственная дочь мне доверилась, а я, не мешкая, донесла на Исю? Моя дочь оказалась честной, а Ися ничего Уле не сказала? И как же я теперь выгляжу? Что будет с нашей дружбой? Как же теперь Исе дружить с Тосей? Что я натворила! Как же мне после этого жить? А Тося стояла передо мной в умоляющей позе, а глаза, как у серны, которую охотник взял на мушку. У меня подкосились ноги, и я бодренько в трубку:

– Я пошутила. Хотела тебе сказать, чтобы ты написала Исе записку в школу – девочки договорились поехать в Варшаву, да и чего из-за трех уроков тащиться (что это я несу такое?), ну я и подумала, что, может, удастся тебя уговорить в виде исключения...

Тося закатила глаза, что, видимо, должно означать ее благодарность мне по гроб жизни, а я разозлилась на себя, на нее, на то, что позволила собой манипулировать, и я готова была немедленно отказаться от собственных слов, но прикрыла трубку рукой и сказала дочке:

– Но до конца года не пропустишь больше ни одного дня, дай слово.

Тося в знак согласия кивнула, а Уля проговорила в трубку:

– Вообще-то я немного удивлена, потому что до конца года еще две недели, я не вижу повода, чтобы...

Я знала, что она хочет сказать, но запуталась еще больше:

– Я хотела, чтобы Тося забрала у моей мамы несколько книжек, вот я и подумала, что было бы неплохо, если заодно... Может, сделаем исключение? Ты ведь сама говорила: если нет другого выхода, то надо согласиться.

– Но у нас есть другой выход. Девочки могут пойти в школу.

– Улька, у них всего три урока! И они обещали, что до конца года отпрашиваться больше не будут. Может, так лучше для нас? Они нам во всем доверяют, если вместо того, чтобы просто прогулять...

– Возможно, ты и права, – пробормотала Уля. – Но я тебя не узнаю, Ютка.

Я тоже себя не узнавала. Положила трубку, а Тося от счастья запрыгала.

– Мамочка, как же я тебя люблю! Ты мне дашь деньги на купальник?

Разумеется, я дала.

Тося понеслась на станцию, я увидела в окно, как ее догоняет Ися, и погрузилась в минорное настроение. Какая же я старая! Ведь еще совсем недавно мне было семнадцать лет, и я мечтала о купальнике. Мне и в голову не приходило просить у родителей деньги на такие вещи, возможно, потому, что обычный купальник меня не устраивал. Мне виделся необыкновенно красивый малиновый купальник из «Певекса». «Певексы» – это магазины, в которых с незапамятных времен можно было купить на доллары то, чего не было в обычных магазинах ни на доллары, ни на злотые. Купальник стоил восемь долларов, которые я по секрету от родителей одолжила у состоятельной подруги.

О, мамочки мои, как бы я выглядела в этом купальнике! Я была уверена, что весь мир упадет к моим ногам! Я произведу фурор на пляже! А пока, то есть до отъезда, мне необходимо было вернуть долг, и потому я на целый месяц устроилась сезонной рабочей в «Хортекс».

Вот именно. А почему, собственно, Тосе не устроиться на временную работу? Почему она попросила у меня деньги, вместо того чтобы поработать помощником кондитера? Когда-то я весь июль проработала рабочей на кухне. В обязанности рабочей входила уборка, а в права – есть без ограничений все вкусные блюда, мороженое, десерты и так далее. Я пользовалась своими правами и обязанностями так усердно, что уже неделю спустя смогла вернуть долг, а кроме того, отложить на отдых в августе, когда весь мир будет лежать у моих ног. Ежедневно по вечерам я любовалась купальником, предвкушая тот миг, когда подобно богине появлюсь на нашем польском морском курорте и покорю всех на свете.

Пирожные и мороженое мне опротивели уже через семь дней. Тогда я набросилась на консервированные ананасы и крем для тортов, которые кондитеры давали нам для пробы в розеточках. Три недели пронеслись как вихрь. Ночной пассажирский поезд целую вечность вез меня на море, а купальник лежал на дне рюкзака и радовал мне душу до тех пор, пока мы с подругой, разместившись в снятой комнате, не обнаружили, что да, безусловно, здесь дешево, ибо до моря три с половиной километра.

На протяжении этих трех с половиной километров я воображала, что произойдет, когда я наконец- то надену свой необыкновенный купальник малинового цвета и как мир упадет к моим ногам и все застонут он восторга. До сих пор жалею, что путь к морю не был длиннее.

А потом... На пляже, где подруга заслонила меня пледом, я довольно долго пыталась втиснуться в свой малиновый наряд. Сначала разошелся шов возле бретельки на лифчике. Затем оказалось, что лифчик невозможно застегнуть на спине. Все врезалось, давило, тянуло. В ногах у меня лежал не мир, а лишь песок. Собственна говоря, все получилось так, как я хотела. В течение двух недель я производила фурор на пляже, купаясь в коротких шортиках и майке зеленого цвета, – наряде, который мне страшно не шел.

Я предавалась воспоминаниям о том купальнике, раскладывая разные предметы: приправы – в корзинку со специями, чистые тарелки – в стол, а грязные после завтрака бокалы – в мойку. Между делом нашла две неоплаченные квитанции, о которых совсем забыла, – они были воткнуты за разделочную доску, – и свободный поток моих мыслей снова вернулся к банкноте в сто злотых, которую я дала Тосе. Кот Сейчас запрыгнул на стол. Я тут же его шуганула – печальная история моего купальника вовсе не повод для котов разгуливать по столу! Мои финансовые запасы сократились еще на сто злотых, такова была прискорбная истина. Необходимо разыскать Остапко. Последние две ночи я почти не сомкнула глаз. Может быть, мне не следовало так опрометчиво принимать важных решений? Но я верю в порядочность людей. Она хотела оказать мне услугу. Начну работать, и плохое настроение немедленно пройдет. А может, все- таки сначала позвонить в редакцию, где работала Остапко, и что-нибудь разузнать?

В редакции «Утреннего экспресса» мне отметили любезно. Точно, такая у них работала. Увы, уже не работает. Нет-нет, к сожалению, никаких координат ее нет. А по какому делу, может быть, они мне помогут? Вряд ли. Правда, они слышали, что она вроде бы, кажется, возможно, устроилась на Бартицкой в отделе продаж. Я позвонила в справочную, мне дали номер телефона на Бартицкую. В отдел продаж вроде бы надо звонить по внутреннему 176.

Я включила компьютер, сию же минуту засяду за эти письма, но пока я брожу с трубкой по дому. Почему я не нахожу себе места? Ведь не из-за Тосиного купальника. На Бартицкой никто не подходил к телефону. Там всего лишь миллион торговых точек и отделов продаж, так зачем отвечать на звонки?

Я ждала настойчиво до тех пор, пока длинные гудки не перешли в короткие. А потом набрала опостылевший номер еще и еще раз. Я не сдамся. И наконец в трубке раздался осиплый женский