Свернув за угол, Оуэн увидел Тобиаса Муна. Тот сидел в полном одиночестве, плечи его вздрагивали, а по лицу катились слезы. Трудно было понять, какая обида повергла измененного человека в такую глубокую печаль. Несколько прокаженных, стоящих неподалеку, старались не обращать на плачущего хэйдена внимания. Оуэн подбежал к товарищу и неловко нагнулся над ним, плохо представляя, как его утешить.
— Мун! Тобиас! Что с тобой? Черт побери, если кто-то тебя обидел, я с ним разберусь. Быстро научу паршивца вежливости!
Хэйден внезапно прекратил плакать и поднял голову.
— О Оуэн, привет, — произнес он обычным невозмутимым голосом. — Со мной все в порядке. Никто меня не обижал. Мне просто захотелось узнать, что испытывает человек, когда плачет. Садись рядом, нам надо поговорить.
Оуэн недоверчиво нахмурился, однако опустился рядом с другом. Мун вытер лицо носовым платком.
— И все же… вид у тебя какой-то странный. С тобой в самом деле все в порядке?
— Честно говоря, сам не знаю. Признаюсь, в последнее время я постоянно ощущаю какую-то растерянность. Это моя вторая жизнь, Оуэн, и многое мне до сих пор в новинку. Иногда ко мне приходят воспоминания о прошлом, расплывчатые и искаженные, словно я смотрю по неисправному головизору сериал о приключениях какого-то незнакомца. Я помню, что делал, но не помню зачем, не помню, что при этом чувствовал. Большую часть своей первой жизни я провел среди людей, и у меня появились кое-какие человеческие черты. Многие из них я теперь утратил. Я… научился чувствовать, но мои собственные чувства сбивают меня с толку, и я не знаю, что делать. Наверное, примерно то же самое испытывает слепой, в первый раз увидавший все краски мира. Я смеюсь и плачу, испытываю разные чувства на вкус, пытаюсь понять, в чем разница между ними и как они связаны с миром, в котором я живу. Здесь я увидел прокаженных, которые живут, сражаются и умирают с удивительным мужеством. Мне показалось, в такой ситуации слезы уместны, но, честно говоря, я не уверен. Быть человеком очень трудно, Оуэн. Не представляю, как вы все с этим справляетесь.
— Скоро ты тоже наловчишься, — заверил его Оуэн. — Любая премудрость, как известно, лучше всего познается на деле. Кстати, ты прав, в данном случае слезы действительно уместны. Жаль, что у меня их совсем не осталось. Я на своем веку повидал столько смертей, сражался в стольких сражениях, что здорово очерствел. Твои чувства ожили, а мои притупились. Я должен быть сильным и неуязвимым, потому что только тогда смогу помочь тем, кто в этом нуждается. Хотя, Мун, признаюсь откровенно, мне бы хотелось позволить себе роскошь вновь стать слабым. И чтобы рядом был кто-то сильный, на кого я смог бы положиться. Знаешь, быть живой легендой — дело утомительное.
— Да, сколько я тебя помню, ты всегда был героем, — кивнул головой Мун. — Рискуя жизнью, ты открыл Могильник хэйденов. А потом я тебя покинул. Ты остался сражаться с Империей, а я отправился по своим делам, решив, что мой долг сейчас — вновь разбудить собственный народ. Я совершил ошибку. Но больше я не подведу тебя, Оуэн. Я никогда тебя не оставлю.
— Не сомневаюсь.
— Во мне многое изменилось. Мало того, что во мне проснулась способность чувствовать, — продолжал Мун, — недавно я попытался проверить, в каком состоянии мои имплантанты, механизмы, которые превратили меня в измененного человека. И, к своему удивлению, обнаружил, что почти все они исчезли Мое тело поглотило их. Но и сила, и быстрота реакции по-прежнему при мне, сознание у меня по- прежнему ясное, мысли четкие. Судя по всему, для того чтобы иметь сверхчеловеческие способности, мне больше не нужны технические ухищрения.
— Это все Лабиринт, — понимающе кивнул Оуэн. — Он наложил на тебя свой отпечаток.
— Кто же я теперь? Не человек и не хэйден, — нахмурившись, произнес Мун. — Я стал кем-то другим. Не тем, кем был прежде Глаза мои по-прежнему сверкают золотистым блеском, и голос гудит, но, может, все это — лишь следствие привычки. Оуэн, мы с тобой двигаемся в одном направлении, но ты ушел намного дальше. Скажи, что меня ожидает?
— Не знаю, — развел руками Оуэн. — Наверное, для того, что с тобой будет, еще нет названия.
— Оуэн, когда я думаю обо всем этом, у меня такое чувство… Скажу тебе честно, мне страшно.
— Нам всем страшно, и тут нечего стыдиться. Неизвестное всегда пугает. Даже гусеница боится становиться бабочкой, хотя инстинкты заставляют ее строить кокон. Но если мы не в состоянии контролировать происходящие с нами изменения, остается только… получать удовольствие от процесса. И помнить о том, что рядом друзья.
— Знаешь, я тут наблюдал за прокаженными, и мне пришло в голову… С ними ведь тоже происходят изменения. Хотя совсем другого рода. И если они воспринимают их с таким мужеством, мне тем более нечего бояться. — Мун смущенно отвел взгляд. — Похоже, у меня развиваются какие-то новые способности. Я вижу то… что от всех других скрыто. Это не телепатия, а скорее эмпатия. Как бы то ни было, можешь поверить мне на слово — мы здесь не одни. В джунглях что-то скрывается. Что-то, обладающее огромной силой.
— Армия хэйденов?
— Нет. Будь это представители моей расы, я бы сразу понял. То, о чем я говорю, живое, но оно не похоже на все, с чем я сталкивался раньше. Я чувствую, как в нем закипает гнев. И оно знает, где мы.
— А имя? У него есть имя?
— О да, — кивнул головой Тобиас Мун. — Его имя — Красный Мозг.
Хэйзел Д'Арк прогуливалась в приятном обществе своих альтернативных воплощений. Девушки оживленно болтали, сообщая друг другу о привычках и характерах собственных Оуэнов. Внезапно на их пути выросла закутанная в плащ женская фигура. Троица едва успела остановиться. Прокаженная преклонила колени перед Хэйзел.
— Прости мою дерзость, о благословенная, но ты Хэйзел Д'Арк, освободительница Голгофы?
— Ну, положим, — пробормотала Хэйзел. — Хотя сказать, что я освободила Голгофу одна, будет некоторым преувеличением. Чем могу помочь?
Прокаженная откинула капюшон, открыв обезображенное болезнью лицо. Волосы почти полностью вылезли, обнажая желтоватый череп; сквозь дыру, прогнившую в левой щеке, виднелись зубы. От несчастной исходил тошнотворный запах разложения, хотя Хэйзел и ее подруги старательно делали вид, что не замечают этого. Женщина вытащила из-под полы плаща исхудалую руку, на которой осталось только два пальца, и умоляющим жестом протянула ее Хэйзел.
— Господь коснулся тебя, ты способна творить чудеса. Я столько раз видела это в голографических сериалах. Умоляю, сотвори еще одну чудо. Излечи меня.
Ошеломленная, Хэйзел невольно подалась назад.
— Но я… я не могу. Я никогда никого не исцеляла.
— Неправда. Тебе наносили смертельные раны, и ты моментально исцеляла их. Ты избранница Господа. Возложи свою руку мне на голову, и я буду здорова.
Хэйзел бросила умоляющий взгляд на Миднайт и Бонни, но те были настолько поражены неожиданной просьбой, что не могли вымолвить ни слова. В полной растерянности Хэйзел вновь взглянула на несчастную. Не придумав никакого иного выхода из затруднительного положения, легендарная героиня протянула покрытую мурашками руку и опустила ее на затылок женщины. На несколько мгновений обе замерли в ожидании.
Однако не произошло ровным счетом ничего. Подождав еще немного, прокаженная тяжело вздохнула и поднялась с колен.
— Спасибо, что не отказала в моей просьбе. Видно, вера моя не достаточно тверда. Больше я не буду тебя беспокоить.
Она подняла капюшон и медленно заковыляла прочь. Хэйзел долго смотрела ей вслед, потом внимательно осмотрела собственную ладонь и принялась яростно тереть ее об одежду. Вдруг, поняв, что за ней наблюдают другие прокаженные, она остановилась и виновато огляделась вокруг.
— Если бы только я и в самом деле могла ей помочь…
Никто не ответил на ее слова, и, постояв еще немного, Хэйзел двинулась вдоль по улице. За ней на