Мистер Дэвис положил руку на ее голое колено. Музыка, рождественская атмосфера несколько смущали его, вызывали чувство благоговения. Ладонь легла на колено, словно рука епископа на голову маленького хориста.

— Синдбад, — сказала девушка.

— Синдбад?

— Я хотела сказать, Синяя Борода. От этих спектаклей в голове сплошная путаница.

— Вы же не станете бояться меня, — возразил мистер Дэвис, прислоняясь щекой к форменному кепи почтальона.

— Если какая девушка и исчезнет, то уж точно — я.

— Ей не надо было бросать меня, — тихонько прошептал мистер Дэвис, — сразу после обеда. Заставила меня возвратиться домой в одиночестве. Со мной она была бы в безопасности.

Он осторожно обнял Руби за талию и прижал к себе, но поспешно убрал руку, заметив проходившего мимо них электрика.

— Вы — умная девочка, — сказал мистер Дэвис. — Вам должны бы дать роль. Уверен — у вас и голос хороший.

— У меня — голос? Как у фазанихи.

— Поцелуй меня, а?

— И поцелую.

Они поцеловались, довольно крепко.

— Как мне вас называть? — спросила Руби. — Мне кажется, глупо звучит «мистер», когда обращаешься к тому, кто ставит тебе бесплатную еду.

Мистер Дэвис ответил:

— Сможете называть меня Вилли?

— Ну что ж, — вздохнув, мрачно сказала Руби. — Надеюсь, мы увидимся, Вилли. У «Метрополя». В час. Я приду. Только, надеюсь, и вы придете, не то ко всем чертям покатится бифштекс с луком.

И она медленно повлеклась на сцену: ее искали.

Что сказал Аладдин…

Руби шепнула соседке:

— Приручила в один момент.

Когда прибыл в Пекин?..

— Беда в том, — продолжала она, — что я не могу их удержать. Слишком часто получается: раз-два — полюбились, три-четыре — разошлись. Но на этот раз, похоже, хоть поем как следует. — И добавила:

— Ну вот опять: говорю, а сама пальцы забыла скрестить!

Мистер Дэвис посмотрел все, что ему надо было видеть; получил то, за чем пришел; все, что теперь оставалось сделать, это — уделить немного дружеского тепла и света электрикам и прочей обслуге. Он медленно прошел к выходу, заглядывая в артистические уборные, обмениваясь парой слов то с одним, то с другим, предлагая то одному, то другому закуривать из золотого портсигара. Не знаешь ведь, кто когда тебе может пригодиться; он был новичком здесь, за кулисами театра, и ему пришло в голову, что даже среди костюмерш может отыскаться… ну, там, юность, талант: что-то такое, что нужно поддержать, поощрить, подкормить… в «Метрополе», разумеется. Но очень скоро он во всем как следует разобрался: все костюмерши были старухи, им не понять было, что ему тут надо, и одна из них даже ходила за ним по пятам: хотела удостовериться, что он не спрячется где-нибудь у девушек, в артистической. Мистер Дэвис обиделся, но был неизменно вежлив. Он с достоинством удалился, выйдя через служебный вход на холодную грязную улицу, прощально помахивая рукой. Все равно пора было (или почти пора) заглянуть в «Мидленд-скую Сталь» и повидать сэра Маркуса. В это рождественское утро их всех ждали добрые вести.

Хай-стрит была странно пустынна, только полиции на ней было гораздо больше, чем обычно: он совершенно забыл об учебной тревоге. Никто даже не попытался задержать мистера Дэвиса: его лицо было хорошо знакомо всем полицейским, хотя ни один из них не смог бы сказать, каков его род занятий. Сказали бы, причем без улыбки, несмотря на его лысину, обширный живот, пухлые, морщинистые руки, что он — один из молодых помощников сэра Маркуса. Когда хозяин так стар, всякий в сравнении с ним окажется «молодым». Мистер Дэвис весело помахал рукой сержанту на другой стороне улицы и положил в рот ириску. Не дело полиции отправлять в больницу тех, кто попал в число жертв газовой атаки, да и кто осмелился бы задержать мистера Дэвиса? Было что-то опасное в добродушии этого толстяка, оно легко, без всякого перехода сменялось злобной мстительностью. Полицейские наблюдали, как он проплывает по тротуару в направлении Дубилен, со скрытой насмешкой ожидая развлечения, как иногда провожают взглядом важную персону, которая вот-вот ступит ногой на обледенелый спуск. Навстречу мистеру Дэвису вверх по улице, от Дубилен, шел студент-медик в белом халате и противогазе.

Некоторое время он оставался незамеченным, и, когда они столкнулись нос к носу, вид противогаза на какой-то момент неприятно поразил мистера Дэвиса. Он подумал: паршивые пацифисты заходят уж слишком далеко с этой сенсационной чепухой; и когда студент остановил его и произнес что-то, чего тот не расслышал из-за плотной маски, мистер Дэвис сурово выпрямился и с чувством законного превосходства заявил:

— Ну-ну, оставьте эту ерунду; мы прекрасно подготовлены. — Тут он вдруг вспомнил и снова обрел дружеское расположение к окружающим: это же вовсе не пацифизм! Наоборот — это патриотизм!

— Ну-ну, — сказал он. — Я совсем забыл. Конечно же. Учебная тревога.

Взгляд анонима сквозь толстую слюду очков, глухой голос смущали его. Он сказал шутливым тоном:

— Вы же не собираетесь забрать меня в больницу, не правда ли? Я — человек занятой.

Казалось, студент задумался, но руки с рукава мистера Дэвиса не снял. Мистер Дэвис заметил, что по другой стороне улицы, ухмыляясь, прошел полисмен, и почувствовал, что ему становится трудно сдерживать раздражение. Над улицей — теперь уже поверху — все еще плыл туман; эскадрилья самолетов промчалась в тумане на юг, в сторону аэродрома, наполнив улицу грохотом.

— Видите, — сказал мистер Дэвис, сдерживая злость, — ученья кончились. С минуты на минуту прозвучат сирены. Абсурдно было бы тратить все утро в больнице. Вы же меня знаете. Моя фамилия — Дэвис. В Ноттвиче меня все знают. Спросите у полицейских. Никто не может сказать, что я — не патриот.

— Вы думаете, тревога кончается? — спросил человек в противогазе.

— Я очень рад, что молодежь проявляет такой энтузиазм, — сказал мистер Дэвис. — Я полагаю, мы с вами уже встречались. В больнице. Я участвую во всех крупных мероприятиях и никогда не забываю голос, стоит мне раз его услышать. Ну как же, — добавил мистер Дэвис, — ведь это я дал больше всех денег на новую операционную.

Мистер Дэвис хотел было пойти дальше, но человек преграждал ему путь, и казалось унизительным сойти с тротуара на дорогу, чтобы его обойти. Человек мог подумать, что мистер Дэвис пытается удрать, могла возникнуть потасовка, а полицейские на противоположном углу не сводили с них глаз. Ненависть хлынула в голову мистера Дэвиса, как чернильная жидкость, которую выбрасывает каракатица в момент опасности, черным ядом отравила мысли. Ах ты ухмыляющаяся горилла в полицейской форме… Добьюсь, чтоб тебя выгнали… Скажу Колкину, пусть займется этим. И весело продолжал разговор со студентом

— тощим, невысоким, чуть крупнее подростка; халат болтался на щуплой фигуре, как на вешалке.

— Вы, мальчики, — сказал мистер Дэвис, — делаете важную работу, и делаете отлично. Я прекрасно понимаю это и очень ценю. Если начнется война…

— Вы говорите, вы — Дэвис? — произнес приглушенный голос.

Мистер Дэвис ответил неожиданно зло:

— Вы отнимаете у меня время. Я — человек занятой. Разумеется, я — Дэвис.

— Усилием воли он подавил свой гнев. — Послушайте, я все понимаю. Я заплачу больнице сколько нужно. Ну, скажем, десять фунтов выкупа.

— Идет, — сказал человек, — где они?

— Можете мне поверить, — сказал мистер Дэвис. — Я не ношу с собой такие суммы. — Его удивило,