— Убить?

— А вы что думали? Что я вас на любовное свидание веду? Я похож на любовника, да? Герой девичьих грез, верно? Прекрасен, как ясный день!

— Почему же не убили?

— Эти люди не вовремя явились. Вот почему. А вы думали, я втюрился, да? Не на такого напали. Слава богу, обхожусь без этого. Чтоб я размяк из-за бабы… Никогда. — И спросил с отчаянием:

— А вы-то почему в полицию не пошли? Почему про меня не сказали? И сейчас

— почему их не позовете?

— Ну, — ответила Энн, — у вас же пистолет, верно?

— Я не стал бы стрелять.

— Почему?

— Я еще не совсем свихнулся, — ответил он, — если люди со мной по-честному, я с ними тоже по- честному. Давайте. Зовите. Я ничего вам не сделаю.

— Ну, — сказала Энн, — что же мне теперь, просить у вас разрешения быть благодарной? Вы же меня спасли. Только что.

— Да что вы! Эти подонки не решились бы вас прикончить. Духу не хватило бы. Убить. Тут надо по-настоящему смелым человеком быть.

— Ну, ваш приятель Чамли был очень близок к этому. Он чуть меня не задушил, когда понял, что я заодно с вами.

— Заодно со мной?

— Ну да. Что помогаю вам найти того человека.

— Двуличный ублюдок. — Ворон задумался, уставившись на пистолет, но мысли его постоянно возвращались в тот темный, надежный угол, не оставляя места ненависти; это было непривычно. Он сказал: — Голова у вас работает. Вы мне нравитесь.

— Благодарю за комплимент.

— Никакой это не комплимент. Мне лишних слов не надо. Я хотел бы вам кое-что доверить, да, видно, нельзя.

— Что за страшная тайна?

— Это не тайна. Это кошка. Я ее оставил там, где комнату снимал, в Лондоне. Когда они за мной погнались. Вы бы за ней присмотрели.

— Вы меня разочаровываете, мистер Ворон. Я-то думала, вы сейчас расскажете о паре-тройке убийств. — И вдруг воскликнула, становясь серьезной: — Вспомнила! Вспомнила, где работает Дэвис!

— Дэвис?

— Тот, кого вы называете Чамли. Теперь я уверена. «Мидлендская Сталь». На улице рядом с «Метрополем». Огромный дом, прямо дворец.

— Надо выбираться отсюда, — сказал Ворон, ударив стволом пистолета по заледеневшему полу.

— А вам нельзя пойти в полицию?

— Мне? — засмеялся Ворон. — Мне пойти в полицию? Ну замечательно придумали. Прийти и протянуть руки, чтоб им удобно было наручники надеть?

— Я что-нибудь придумаю, — сказала Энн.

Когда она умолкла, ему показалось, что ее нет. Он спросил резко:

— Вы тут?

— Разумеется, — ответила она, — что это вы?

— Странное какое-то чувство. Будто я тут один. — К нему снова вернулось злое недоверие, захватило целиком. Он зажег пару спичек, поднес к лицу, поближе к изуродованному рту. — Глядите, — сказал он. — Глядите хорошенько.

— Крошечные язычки пламени торопливо спускались к пальцам. — Вы же не станете помогать мне, верно? Мне?

— Да все у вас нормально. Вы мне нравитесь.

Огненные язычки лизали пальцы, но Ворон крепко сжимал догоравшие спички: боль обожгла, словно радость. Но он отверг эту радость, она пришла слишком поздно; он сидел в своем углу, во тьме, слезы гирями давили на глазные яблоки, не в силах пролиться: Ворон не мог плакать. Требовалось особое умение, чтобы в нужный момент открылись нужные протоки и полились слезы. Этим умением он так и не овладел. Он выполз из своего угла, самую малость, по направлению к ней, ощупывая пол дулом пистолета. Спросил:

— Замерзли?

— Я знала местечки и потеплее.

Осталось всего несколько мешков для него самого. Он подтолкнул их к Энн. Сказал:

— Завернитесь.

— А у вас? Вам хватит?

— Конечно. Уж я-то умею сам о себе позаботиться. — Ответ прозвучал резко, словно им все еще владела ненависть. Руки у Ворона так замерзли, что, случись необходимость, ему трудно было бы воспользоваться оружием.

— Я должен выбраться отсюда, — повторил он.

— Мы придумаем что-нибудь. Лучше поспите.

— Не могу спать, — сказал он. — В последнее время мне стали сниться страшные сны.

— Давайте рассказывать что-нибудь. Сказки. Истории. Как в детстве. Как раз время.

— Не знаю никаких историй.

— Ну тогда я вам расскажу. Какую хотите? Смешную?

— Они мне никогда не казались смешными.

— Про трех медведей подойдет?

— Не хочу никаких историй про финансовые дела1. Слышать о деньгах не могу.

Она едва различала его в темноте теперь, когда он подполз поближе: темная скорчившаяся фигура, человек, не понимавший ни слова из того, что она говорила. Она легонько подшучивала над ним, чувствуя: это безопасно, он ведь все равно не заметит, не поймет насмешки. Сказала:

— Я расскажу вам про кота и лису. Ну, как-то кот встретил в лесу лису, а ему было известно, что лиса повсюду считалась ужасно хитрой. Вот кот очень вежливо с ней поздоровался и спрашивает, мол, как дела. А лиса была зазнайка. Она задрала нос и говорит: «Как ты смеешь спрашивать меня, как дела? Что ты знаешь о жизни, ты, вечно голодный мышелов?» — «Ну, одну-то вещь я знаю», — отвечает ей кот. «Что такое?» — спрашивает лиса. «Как от собак спастись, — говорит кот. — Если за мной гонятся собаки, я просто взбираюсь на дерево». Ну, тут лиса еще больше нос задрала и презрительно так говорит: «Ты только один способ знаешь, а у меня их сотня — целый мешок. Пошли со мной, покажу». А тут как раз подкрался охотник с четырьмя собаками. Кот прыгнул на дерево и кричит: «Госпожа лисица, открывайте свой мешок!» Но собаки уже лису схватили и держат зубами за хвост. Тогда кот засмеялся и говорит: «Ну, госпожа Всезнайка, если бы вы знали хотя бы только мой способ, вы бы уже сидели на дереве вместе со мной».

Энн замолчала. Потом шепнула темной тени, скорчившейся рядом с ней:

— Вы спите?

— Нет, — ответил Ворон, — не сплю.

— Ваша очередь рассказывать.

— Я сказок не знаю, — сказал Ворон сердито и огорченно.

— Не знаете сказок? Вас неправильно воспитывали.

— Бросьте. Я человек образованный. Только у меня на совести много всего. Есть о чем задуматься.

— Не падайте духом. Есть такие, у кого на совести побольше, чем у вас.

— Кто такие?

— Ну, например, тот человек, который заварил всю эту кашу. Который убил старого министра, вы знаете, о ком я. Приятель Дэвиса.

— Вы что? — сказал он с яростью, — какой еще приятель Дэвиса? — Он попытался не дать волю